Анатолий Яковлев ©

ИСПОВЕДЬ ДУРАКА

КНИГА ЮМОРА

 

Не “добивал” “избитых” тем;

На “кво” не разменявши статус –

Пишу не так, чтоб уж совсем,

И написал совсем не так уж…

 

 

l. СЛОВЕСНЫЙ АНОНС

 

КРАТКОСТРОЧНОЕ

ПОЛИТПРОСМЕХРАБОТА

 

СЕМЬЯНИЗМЫ

 

ЛИТЕРАДУРНОСТИ

 

БЕСТОЛКОВЫЙ СЛОВРАЛИК

 

ЭНЦЕКЛОПЕДИЗМЫ

 

ТОСТЫ

Однажды орёл полетел далеко в море и увидел тюленя.

- Ха! – рассмеялся орёл, - ты не можешь летать!

- Зато я могу не летать! – рассмеялся тюлень, когда через час обессилевший орёл свалился в воду.

Так выпьем за то, чтобы наши способности отвечали нашим возможностям!

* * *

Два негра плыли в лодке по ночному озеру, и было звёздно, и звёзды отражались в воде и были они – алмазы…

И казалось неграм, что плывут они по самой Лете!

А плыли-то – тьфу! – по Титикаке…

Так выпьем за Африку – страну контрастов!

* * *

Один рассказчик решил соткать ковёр беседы и, созвав друзей, так сказал им:

- Оседлайте осла терпения, приготовьте шербет внимания и с миром пускайтесь по тропе моего рассказа!

Однако шербет внимания скоро вышел, осёл терпения сбился с ног, а тропе рассказа не бело конца. Более того, тропа рассказа обратилась в магистраль повествования, по обочинам которой пышным цветом распустилась сирень голословия и бананы глупости.

Напрасно друзья принялись было за халву уважения – халва уважения скоро иссякла, а в небе настойчиво загудели пчёлы гнева.

Тогда друзья положили на рассказчика бревно усталости и облачились в калоши бегства…

Так выпьем за то, что Восток – дело тонкое, а где тонко – там и рвётся!

 

ДОСКА ОБЪЕБЛЕНИЙ

(по материалам газеты “ИЗ БРЮК – В РУКИ”)

ЗНАКОМСТВА

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ТРУДОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

РЕКЛАМА

ОБЪЯВЛЕНИЯ

НАХОДКИ

 

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ДИАГНОЗ

ОВЕН Мужчинам, смотрящим на женщин, как овен на новые ворота, овным овно пора расслабиться, дабы не поскользнуться на овном месте. В текущем месяце куча всякого овна будет вкалывать в избранных ими овнястых профессиях. А всё овно заработок – овённый.

ТЕЛЕЦ Не отбросьте копыта в погоне за “золотым тельцом”. Помните, на корриде жизни матадор – не вы.

БЛИЗНЕЦЫ Сиамские близнецы, не забывайте правило: пью один, блюём вместе. Однояйцовым близнецам не следует увлекаться амурными похождениями в августе, дабы предупредить наступление “бархатного” сезона в сентябре и “мёртвого” в декабре.

ДЕВА Девам рекомендуется воздержаться от воздержания ибо в текущем месяце может произойти непорочное превращение девы в старую деву. “Не ходите девки за муж!” – ибо то, что казалось вам интимным вчера, окажется рутинным завтра. Но помните: идеальным партнёром для девы по прежнему остаётся мужик. Даёшь!

ЛЕВ “Царю зверей” работающему в бизнесе “светит” львиная доля прибыли. Тем не менее, звереть не стоит. Опасайтесь повторить судьбу двух известных истории львов (Троцкого и Толстого): не устраивайте скандалов в отдельно взятой стране и не ходите в народ в белых тапочках.“Царица зверей” предпочитает, как обычно, позицию “сверху”. Ведите себя, наконец, подлежащим образом!

РАК Рак по прежнему пятится от жизненных трудностей. Интимная жизнь рака не будет отличаться разнообразием, за что им не раз придётся покраснеть. Остерегайтесь приглашений “на пиво”. Не обнадёживайте людей – не свистите на возвышенностях.

ВЕСЫ Весам, оказавшимся в шопе, напоминаем: могут обвесить. Весы-писатели должны тщательнее взвешивать своё печатное (не путать с непечатным!) слово, дабы прочно утвердиться на весах истории. Представителям тяжёлой весовой категории напоминаем: дети толстых – послушные.

СКОРПИОН Жало у мужчины-скорпиона в текущем месяце может показаться женщине-скорпиону жалким. Тем не менее, это не повод жалить самого себя.

СТРЕЛЕЦ Утро стрелецкой казни – наглядный урок бизнесменам-стрельцам в текущем месяце. Что, впрочем, не касается стрелянных воробьёв. Женщины-стрельцы будут стрелять глазками. Мужчины-стрельцы – сигареты и в “молоко”.

КОЗЕРОГ Любовь убога – полюбишь козерога… Тем не менее, мужья-козероги, помните: мужчину украшают только шрамы!

ВОДОЛЕЙ Водолеи продолжают лить воду на чужую мельницу. В опусах писателей-водолеев по прежнему будет отмечаться избыток Н2О. Водолеям-космонавтам следует опасаться водолазов, водолеям физикам – водорода, а водолеям-шизикам – водного велосипеда.

РЫБЫ Допрос по прежнему благоприятен для рыб, плавающих в мутной водичке. Женщинам-золотым рыбкам следует сторониться любовных сетей лиц преклонного возраста – их желания очень трудно удовлетворить.

Кутюрье, отбирающие моделей, помните: рыбий жир полезен!

 

УКОРЫ ИСТОРИИ

6 тыс. до Р.Х. Родился Мавзол – изобретатель мавзолея. “И долго буду тем любезен я народу, что тело сохранил, не требуя уходу” – напишет изобретатель впоследствии.

4. тыс. до Р.Х. В семье земского жреца Птахшепсеса родится тринадцатая по счёту девочка – будущая царица Египта бесподобная Нефертити. На древнеегипетском её имя звучало как “не фырчите”, что буквально значило: “я хоть и самая красивая, но на всех не угодишь…”

3 тыс. до Р.Х. Илионец Парис Приамович наставляет рога спартанцу Менелаю, чем бесконечно огорчает последнего. Грядёт Троянская Война, о которой Гомер скажет так: “…смешались кучи коньи, людьи…

3 тыс. до Р.Х. Хитро сделанный Одиссей (по литовской версии – Улисс) изобретает Троянского Коня. Троя взята, Одиссей, в ранге уже Дважды Героя Древней Греции, с почестями возвращается к семье – жене Пенелопе и сорока её женихам.

1188 год. Открыто имя автора “Слова” о полку Игореве. Слово это, адресованное самовольно выступившему в поход против войска половецкого князю Игорю и его наголову разбитому полку, произнесено было в 1187 году князем Святославом Киевским. Слово оказалось не воробьём и, облетев широчайшие слои народа, стало неотъемлемой частью его культуры.

1654 год. Художник Иван Сурепин замысливает писание картины “Иван Грозный убивает сына” с натуры. Душку-царя не приходится уговаривать долго, полотно входит в золотой фонд мировой живописи, народ безмолвствует. По воспоминаниям современников, будучи уже в преклонных годах, Иван Грозный, останавливаясь у картины, непременно спрашивал: а был ли мальчик? Тем не менее, известны частые жалобы самодержца окулистам, что “мальчики кровавые в глазах”.

1770 год. Похмельная императрица Екатерина входит в покои к графу Потёмкину-Таврическому и предлагает: “Сообразим на троих?..”

1812 год. Выдающийся этик и педагог Иван Барков вносит в шахматную нотацию новое, чисто русское понятие мата. Таким образом, древняя игра, доступная прежде узкому кругу интеллектуальной элиты, проникает в массы, становясь наряду с “чижиком” и “лаптой” поистине народной забавой.

1917 год. В Москве открывается 1-й съезд Советов. В.И.Ленин, вождь мирового пролетариата, самым решительным образом выступает за исключение из алфавита буквы “Р”, как мешающей говорить. Предложение, тем не менее, было отклонено. Депутаты посчитали невозможным упразднить букву, фигурирующую в таких важных словах, как “революция”, “крупская”, “горки”.

1937 год. Лаборатория академика Лысенко завершает ответственную работу: выведено буратинное дерево. “Прожить жизнь – значит, выстроить дом, вырастить дерево и сделать из него сына!” – скажет Лысенко на церемонии вручения ему Ордена Красного Дерева. Бурные, продолжительные аплодисменты. Все садятся…

1962 год. В Верхоянске открывается Всесоюзный Ворсистого Вымпела Институт Медвежьих Ресурсов. Факультеты – медвежьих углов, медвежьих услуг и медвежьих болезней – проводят плодотворную разъяснительную работу с косолапыми тружениками медового фронта. Мёду – быть!

1978 год. Замечательный советский прозаик Леонид Брежнев завершает работу над книгой-антиутопией “Малая Земля”. В книге, положившей начало традиции русского “соцарта”, в гротескной форме выставляются типичные черты социалистической эпохи, едко пародируются лжелитературные приёмы соцреализма. Глубоко иронические, критичные произведения Леонида Брежнева оказали огромное влияние на развитие литературы в России посткоммунистической эпохи. Судьба уберегла талантливого автора от лагерей для политзаключённых, однако изнурительная работа в условиях жёсткой цензуры и под надзором “органов”, боль за судьбы Родины, богемный образ жизни сделали своё. Леонид Брежнев умер трагически рано как, впрочем, и Пушкин.

1992 год. В Багдаде всё спокойно.

1993 год. В знаменитом ленинском шалаше в Разливе состоялась 1-я конференция организации “Революционеры мира против спецсредств”, на которой присутствовало более 50-и тысяч делегатов со всего мира. Важные задачи решались в тесном кругу единомышленников…

1995 год. В очередной раз в рамках Всероссийских юношеских состязаний “Весёлые старты” взял начало традиционный пеший марафон “Архангельск-Москва”, посвящённый памяти выдающегося земляка архангелогородцев М.Ломоносова. К участию в марафоне допускаются наиболее одарённые дети, не владеющие грамотой и поборовшие медведя. “Открылась бездна звезд полна…” - писал некогда будущий академик земли русской. Рубиновые звёзды Кремля и ведущие места на кафедрах институтов РАН ждут победителей соревнования!

2021 год. Завершается подготовка к полёту на Марс международного российско-американского экипажа. В программе намечено выполнение ряда важных экспериментов: выход в открытый космос вперёд ногами, установление предельного расстояния видимости корабля с Земли… Главной же задачей остаётся, безусловно, убедиться: действительно ли маленькая планета Марс, или это так кажется в телескоп?

 

ФРАЗНОЕ

 

ЗАПИСНЫЕ МЫСЛИ

состав отправится – вагон останется,

вагон останется – кондуктор “тронется”…

 

ДОСЛОВИЦЫ И ОГОВОРКИ

 

ДИАЛОЖКИ

- Значит, достигла своего женского потолка!

- А какая вам разница?

- А какая – вам?

- Почему?

- Из космоса Родина – маленькая. Непатриотично!

- Карты – врут! Причём, начиная с 90-х годов 20 века – не краснеют!

- Васька – на идиш?!

- Ага. Иди ж ты, говорит, на ...!

- Когда приходят носороги, львы “отдыхают”!..

- Ага.

- И гвозди?

- И гвозди достал. И даже краску достал!

- А чего забор не ставишь?!

- Да, неграмотный я…

Старпом, вглядываясь:

- Тунец пришёл!

Капитан, тоже вглядываясь:

- И хек с ним!

- Пушкин, между прочим, тоже не читал ни Толстого, ни Чехова…

- Да-с…

- А проживаете где?

- В Крыму-с…

- А по занятию кем будете?

- Матро-с…

- Кто говорит?

- … (стон).

(из мемуаров оператора Службы Спасения)

- Счастливая… Мой поскользнулся ещё на эволюционной…

- Ну, что такое – никак кончить не могу!

- Смени партнёра!

- Коккинаки.

- Так самолёт же одноместный?!…

- А чего не доехать? С двумя-то баками?..

- Не нюхал!

- Выпить – не выпить? в секунду.

- А второе строительное управление – “с… вдвоём”?

- Ты что, космонавт?

- Нет, буровой мастер…

- Правда. Ему мало было “плана”. И он “вкалывал”, “вкалывал”...

- Семь. У семи нянек дитя без глазу.

 

А ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО…

 

ПОБАСЕНКИ БЕЗ МОРАЛИ

Ватрушкин рисовал в детской изостудии и все его хвалили. А Катушкин рисовал сам по себе и все его ругали. И заставляли мыться.

* * *

На свои кровные купил автомобиль киллер Ватрушкин…

* * *

Катушкин стриг купюры – работал в элитной парикмахерской.

* * *

Второе дыхание получил Катушкин на сороковом километре марафонской дистанции. Искусственное.

* * *

После работы Катушкин пел в хоре глухонемых. Ничего, получалось. Только руки уставали…

* * *

Катушкин обожал Великого Немого – кино. А Ватрушкин Великого Слепого – радио!..

* * *

Катушкин работал поэтом и учился у Гомера, писавшего свои великие поэмы не взирая на обстоятельства.

* * *

Ватрушкин сел и задумался, что жизнь не сложилась… И так все пять лет общего режима.

* * *

Снайпер Катушкин попал в “десятку”. Снайпер Ватрушкин попал в “девятку”. Катушкина.

* * *

Ватрушкин подарил Катушкину книгу “Шахматный эндшпиль”. А Катушкин полистал её и спрятал от детей. Потому что там был сплошной мат.

* * *

В неоплатном долгу перед Родиной оказался Катушкин, занявший у тёщи – Родиной Клавдии Пахомовны полтинник – и пропивший его.

* * *

Ватрушкин прыгнул под трамвай – ни царапины! Сиганул с крыши – хоть бы что! Выпил мышьяк – никакого эффекта! В рубашке, видать, родился. Смирительной…

* * *

С женой Катушкин имел много общего. Полка дело не дошло до развода и дележа имущества.

* * *

Говорят, Катушкин был по-своему красив… А по-моему – некрасив!

* * *

Ватрушкин любил животных и держал собаку. Хотя та и вырывалась…

* * *

На процедуры к очаровательной медсестре Катушкин пришёл с букетом. Болезней.

* * *

А не жениться ли мне? – подумал Катушкин. И не женился!

* * *

Ватрушкин работал лётчиком и, как обычно, вёл самолёт под градусом. Заданным штурманом.

* * *

Старинные комоды, рояли, огромные трюмо – всего этого Ватрушкин не выносил. Хотя и был физически развитым вором.

* * *

Если мужчины любят глазами, а женщины ушами, то Катушкин любил – ногами. Пять раз женится!

* * *

У Катушкина был маленький вездесущий щенок. Катушкин просто полы за ним не успевал подтирать!

* * *

На пути к званию чемпиона мира по прыжкам в ширину Катушкин трижды менял трусы.

* * *

После очередного неудавшегося покушения на его жизнь миллионер Катушкин понял, что родился в рубашке – от Кардена.

* * *

На требование лейтенанта Катушкина отдать ему честь, рядовой Ватрушкин в свою очередь потребовал удовлетворения.

* * *

Под лежачий камень вода не бежит! – объяснил уролог Ватрушкину причины его недомогания.

* * *

Для электрика Катушкина высокое напряжение – привычное дело. Он занимается в заводской секции бодибилдинга.

* * *

- За что вас так любят женщины? – спросили Катушкина.

- За деньги!

* * *

Несмотря на все усилия актёру Катушкину никак не удавалось попасть в поле зрения известного режиссёра Ватрушкина, страдающего косоглазием.

…И С МОРАЛЬЮ

Катушкин был химик, а Ватрушкин – алхимик. Катушкин добывал всякие соединения и у него всегда воняло. А Ватрушкин добывал золото – и у него не воняло. Катушкин и так, и сяк – одно нальёт, другое дольёт – воняет. Подсыплет в колбу – пузыри, пар – опять воняет. Нагреет – раствор из жёлтого – в синий. И – вонь! На грамм синего – кубометр вони! А Ватрушкин, знай себе, добывает золото – и не воняет…

Мораль: деньги не пахнут!

 

КАТУШКИН И ВАТРУШКИН

КОВЧЕГ

Ватрушкин на берегу моря строил ковчег.

- Куда? – спросил Катушкин.

- Море! – сказал Ватрушкин и спустил ковчег на воду.

- Возьмёшь? – спросил Катушкин.

- Одноместный! – сказал Ватрушкин и уплыл.

- А я? А я?! – запричитал Катушкин и стал строить ковчег.

А ковчег не получается. Катушкин посмотрел, каким концом руки вставлены, сплюнул и в сад пошёл – груши околачивать.

 

ГЕРАКЛ

Катушкин шёл по городу и увидел Геракла.

- Привет! – обрадовался Катушкин.

- Привет!!! – обрадовался Геракл и совершил свой тринадцатый, роковой для Катушкина подвиг.

 

РЫБАЛКА

Ватрушкин привёз Катушкина на рыбалку. И пошёл искать место для ночлега. Пока его не было, Катушкин поймал ерша и расхохотался. А потом стал приплясывать, подмигивать, подбрасывать ерша в небо и быстро-быстро кивать головой. В общем, когда Ватрушкин вернулся… ну, не всесильна она, медицина.

 

АРБУЗ

Катушкин проткнул арбуз, надел на него шест и поднял над головой. А потом стал стучать шестом о землю, чтобы арбуз съехал вниз.

А потом сделал тоже самое.

А потом ещё семь раз тоже самое…

Я, кажется, писал уже, что медицина не всесильна?

 

РЕКОРД

В детстве политик Ватрушкин задал себе вопрос:

- Смогу ли я проговорить целый час?

И проговорил целый час.

А потом задал себе новый вопрос:

- А целый день?

И проговорил целый день.

- А целый год?! – задал себе вопрос Ватрушкин.

Ватрушкин говорит до сих пор!

 

БАРАБАН И КЕДЫ

Когда Катушкина принимали в октябрята, мама купила ему барабан и кеды, чтобы он мог ходить и стучать. Как дурак. И Катушкин ходил и стучал. Как дурак. Вообще, это так давно было, что даже вспоминать противно...

 

ПРОВОДА

Ватрушкин работал электромонтёром и перекусывал провода. И так уж ловко это у него получалось – не нарадуешься. Из министерства даже комиссия приезжала, смотреть, как Ватрушкин ловко перекусывает провода. Стоят, понимаешь, пузатые министерские дядьки, а Ватрушкин, знай себе, ловко перекусывает провода. И ещё посмеивается – экое, мол, плёвое дело, когда умеючи…

 

НА СКАЛЕ

На скале висел прибитый Катушкин, а рядом эдаким орлом парил Ватрушкин и клевал ему темя.

- Не клюй! – сказал Катушкин.

- Буду! – сказал Ватрушкин и продолжал эдаким орлом клевать темя.

- Но почему не печень?! – обиделся Катушкин.

- Потому что не Прометей! – огрызнулся Ватрушкин и усугубил эдакое своё орлиное клевание.

 

МЕНТАЛИТЕТ

Катушкин просто не выносил золото, шикарных женщин и дорогие автомобили. И прямо об этом говорил, не боясь показаться банальным. Такой менталитет у человека. А его, менталитет, как Родину – не выбирают…

 

ЗВЕЗДА

Катушкин сидел на крыше и считал керамзит. И вдруг увидел звезду…

- Звезда! – подумал Катушкин, - как прекрасна она! Как прекрасна под нею даже моя бестолковая жизнь!

И до самого утра считал керамзит, глядя на звезду.

 

УТКИ

Однажды Катушкин вырос и стал работать журналистом. То есть сидел на дереве с ружьём и курил. А мимо пролетали утки.

- Оп-ля! – говорил Катушкин и подстреливал утку.

- Оп-ля! – говорил Катушкин и подстреливал утку.

- Оп-ля! – опять говорил Катушкин и подстреливал третью утку.

Сдались ему, Катушкину, эти утки…

 

ТАЛАНТ

Один раз Ватрушкин работал токарем. Причём, всегда перевыполнял план на тысячу, а то и на миллион процентов! А оплата сдельная. То есть, получается, нормальный токарь зарабатывает за час рубль, а Ватрушки – тысячу. А то и миллион! Стали нормальные токари на Ватрушкина обижаться, директору пожаловались. Директор подумал и велел Ватрушкину спиной к станку работать, чтоб меньше перевыполнял, да ещё при этом Байрона читать и играть на волынке. А сам “03” позвонил.

Люди в белых халатах приехали, видят – Ватрушкин спиной к станку работает. И ещё Байрона читает. И ещё, дурак, на волынке наяривает. Удивились, сделали Ватрушкину укол и в больницу забрали – коробочки клеить. А Ватрушкин и там не сплоховал. Нормальный псих, понимаешь, одну коробочку клеит, а Ватрушкин – тысячу. А то и миллион! Он, может быть, и миллиард коробочек клеил, если б рубашку сняли смирительную. Только, сами знаете, как у нас к талантам относятся…

 

АНГОЛА

Собрался как-то Катушкин в сад, а пока электричку ждал, взял и купил на вокзале карту Анголы. От нечего делать. Откуда ни возьмись -–люди в белых халатах. Схватили Катушкина, укол сделали и в клинику – коробочки клеить. Специально, вишь, караулили, кому нехорошо. Станет какому гражданину на вокзале нехорошо, купит он карту Анголы, а его – коробочки клеить. С другой стороны какой здоровый садовод карту Анголы купит? То-то же!..

 

ЦЕНА ВРЕМЕНИ

Каждый день без четверти двенадцать Ватрушкин с каменным лицом выливает из окна помои.

Каждый день без четверти двенадцать Катушкин с каменным лицом проходит под окном Ватрушкина.

Каждый день Катушкин стирает пальто и ругается.

И каждый день я жду, что хотя бы один из них опоздает.

Но они никогда не опаздывают. Они – люди, знающие цену времени!

 

МЕЧТЫ

С глубокого детства и до старости Катушкин мечтал стать космонавтом. Чтоб сесть в ракету, сказать “Поехали!” и улететь от всех, к чертям. Сначала от папы-пьяницы. Потом от жены-дуры. Потом от сына бугая.

И Ватрушкин тоже мечтал стать космонавтом. Чтобы открывать звёзды!

Вот ведь как бывает: люди разные, а мечты у них одинаковые.

 

СЛУЧАЙ

Однажды Катушкин пришёл ко мне в гости ластах, стал посреди комнаты и захрюкал. А потом достал стетоскоп, послушал, что у меня в животе, подпрыгнул и ушёл.

Главное, лицо у него такое серьёзное было, что я, когда это всё рассказываю, дураком себя чувствую.

 

ГОЛЛИВУД

Как-то раз Катушкин пришёл к Ватрушкину и предложил прокатиться в лифте голыми. Просто так – для проверки смелости. А у Ватрушкина в доме лифта не было. Зато у Катушкина был, но без раздевалки. Словом, пришлось им по улице идти к Катушкину голыми. Вернулись, а у Ватрушкина дверь захлопнулась, а ключ в квартире остался. Так и живут теперь оба голые – прямо, Голливуд какой-то…

 

НА КРЫШЕ

Однажды Катушкин работал философом. Днём он учил девушек материализму, а вечером – жизни. С собой. Сами понимаете, “философских” ем на такую жизнь не хватало. И Катушкин устроился крыть крышу. Днём Катушкин крыл крышу, а вечером прораб крыл Катушкина. За спёртый материализм.

Работал Катушкин на крыше, работал, и на спине у него от высоты прорезался пропеллер. Он стал Карлсоном, нашёл своего Малыша, и девушки ему были больше не нужны…

 

ЭФФЕКТ

Как-то раз Катушкин и Ватрушкин пошли на охоту. Отмахали пять вёрст, уселись на обочине и решили перекусить. Катушкин достал плоскогубцы и перекусил телефонный шнур – туда, а Ватрушкин достал пассатижи и перекусил телефонный шнур – оттуда. Таким образом командование потеряло связь с войсками, сражение было проиграно и Наполеон с позором бежал из России, переодевшись в мужское платье.

Катушкин же с Ватрушкиным пошли дальше, а так как путь был неблизкий, перекусывали ещё раз пять. Но уже без былого эффекта.

 

КЛАД

Катушкин воровал картошку у Ватрушкина и нашёл клад – здоровенный золотой квадрат. А Ватрушкин воровал картошку у Катушкина и тоже нашёл клад – маленький золотой куб.

- Ух ты! – сказал Катушкин, - у меня больше!

- Ого! – сказал Ватрушкин, - а у меня толще!

И обрадовался, потому что геометрию учил не у Лобачевского какого-нибудь.

 

СЕКРЕТ

В молодости Катушкин и Ватрушкин учились в одном детском саду. И у Ватрушкина была знакомая – Девочка с Квадратными Глазами.

- Почему твоя знакомая – Девочка с Квадратными Глазами? – спросил Катушкин.

- А потому, - ответил Ватрушкин, - что секрет! Айда за угол!

Через пять минут Катушкин вышел из-за угла – Мальчиком с Квадратными Глазами.

 

ЧУДО

Катушкин очень хотел летать и у него выросли крылья.

- Чудо! – обрадовался Катушкин.

И, каркая, полетел на помойку.

 

ДНЕВНОЙ СОН

Однажды Катушкин работал редактором. Он сидел в редакции и, думая, спал.

Пришёл поэт Чушкин и сел рядом. Час сидел, два. Катушкин спал. Тогда поэт Чушкин посмотрел на часы и ушёл. Потом пришёл поэт Кружкин. А Катушкин спал. Поэт Кружкин подождал и тоже ушёл.

А потом пришёл поэт Ватрушкин, дал Катушкину тумака, наорал на него, сунул в зубы стихи, да ещё курить начал, прямо под надписью “Не smoking”.

- Ну вот! – обрадовался Катушкин, - один поэт за день, да появился!

 

ФИЛОЛОГИЯ

Ватрушкин учился на поэта и поэтому видел филологический сны.

В первом сне он украл у Льва Толстого гриву. Во втором сне украл у Чехова Му-му. А в третьем сне украл у Ахматовой трусы.

- Почему я во сне всё краду? – задумался Катушкин.

И сел писать стихи.

И моментально украл строчку у Гоголя.

 

ЛЕРМОНТОВ

В редакцию к Катушкину пришёл поэт Ватрушкин и сказал:

- Я Пушкин!

- Пушкин? - спросил Катушкин и посмотрел хитро, - а-ну пару строчек?

- Белеет парус одинокий! – прочёл поэт Ватрушкин.

- А не Лермонтов? – спросил Катушкин и посмотрел совсем хитро.

- Лермонтов! – согласился поэт Ватрушкин.

- Так-то, Михал Юрьич! – обрадовался Катушкин, - я вас сразу признал, шутник вы разэтакий! И а-ну Ватрушкина тискать. На первой полосе, здоровенным петитом.

 

ЛЮБОВЬ

Катушкин влюбился и купил себе модный галстук. Потом побрился. А потом купил дорогих сигарет, закурил и подошёл к зеркалу. И понял, что он больше не Катушкин!

 

МИЛЛИОН

По улице шёл Катушкин. Навстречу Катушкину шёл Ватрушкин с фломастером в руке.

- Ага! – сказал Ватрушкин и остановился.

- Чего? – сказал Катушкин и снял очки.

Ватрушкин подошёл к Катушкину и написал у него на лбу “1000000”.

- Сколько? – спросил Катушкин.

- Миллион! – ответил Ватрушкин.

- Не много ли? – спросил Катушкин.

- Нормально! – ответил Ватрушкин и ушёл.

“Мил-ли-он!!!” – подумал Катушкин и надёл очки.

…А весна-то была, весна!

 

ПОЛИГЛОТ

Катушкин сидел и читал Грефа по-немецки, а Хакамаду по-японски.

И так у него в голове всё перемешалось, что теперь подойдёшь к нему, спросишь что-либо, а тот в ответ глаза выпучит, слюну пустит и давай своё мычать что-то, одному ему понятное… прямо, полиглот какой-то!

 

КОСМОПОЛИТ

В деревню, где жили Катушкин и Ватрушкин пришли монголы.

- Вы кто? – спросили они.

- Монгол! – сказал Ватрушкин и его отпустили.

- А я за наших! – сказал Катушкин и был бит.

Потом в деревню пришли шведы.

- Вы кто? – спросили шведы.

- Швед! – сказал Ватрушкин и его отпустили.

- А я за наших! – сказал Катушкин и снова был бит.

Потом в деревню пришли немцы.

- Вы кто? – спросили шведы.

- Немец! – сказал Ватрушкин и его отпустили.

- А я за наших! – крикнул Катушкин и был бит так, что едва мог ходить.

Наконец в деревню пришли наши.

- Кто такие? – спросили наши.

- Я за наших! – сказал Ватрушкин и его отпустили.

- Монгол, швед и немец я!!! – заорал Катушкин и был бит так, что только и мог, что ходить...

Когда все ушли, Катушкин подошёл к Ватрушкину:

- Да кто ж ты самом деле?!

- Угадай! – сказал Ватрушкин и захихикал.

 

ТАРАКАН

Ватрушкин стал начальником, сел за стол и стал пить водку. В стакан упал таракан.

- Ну, уж! – сказал Ватрушкин и начал гонять таракана языком по всему стакану. Таракан ухватился за язык и полез в рот.

- Ну, уж!! – сказал Ватрушкин и принялся гонять таракана языком по всему рту. Таракан растерялся и полез в желудок.

- Ну, уж!!! – сказал Ватрушкин и начал гонять таракана языком по всему желудку. Таракан совсем растерялся и полез глубже…

Потом Ватрушкин удивлялся.

- Что за народ! Пока таракана гонял – всю задницу вылизали!

 

СИНИЦА

Идя на работу, Катушкин поймал синицу и посадил в банку без крышки, чтоб дышала. А чтоб не улетела, оторвал крылышки. Потом у Катушкина началась пятиминутка и он ушёл.

Синица бегала по банке и мешала работать Ватрушкину. Тогда Ватрушкин оторвал ей лапки. Потом у Ватрушкина началась пятиминутка и он ушёл.

Синица стала чирикать и мешать работать Болтушкину. Тогда Болтушкин оторвал её клюв. Потом у Болтушкина началась пятиминутка и он ушёл.

А потом вернулся Катушкин и начал орать, кто эту дрянь притащил?!

 

В НАШЕЙ ДЕРЕВНЕ

НЕ КАК У ЛЮДЕЙ

В нашей деревне у одного человека всё было не как у людей. Вот это. И вот это. И даже вот это. Хотя вот это никакой роли в интимной жизни человека не играет.

ПАРАДОКС

В нашей деревне один человек взял – и умер. А другой взял – и ему понравилось. Вот ведь оно как…

КАРТЫ

Однажды в нашей деревне играли в карты. Самому сильному выпала шестёрка, а самому слабому - туз… Победила дружба.

 

ВРЕДНАЯ ПРИВЫЧКА

В нашей деревне у одного человека была вредная привычка – мочиться от удивления. Причём, человек работал поэтом. Учитывая, что “поэзия – вся – езда в незнаемое”, можно представить сколько хлопот доставляла человеку его работа. Но он писал и не обижался на редакторов говоривших, что стихи его сыроваты.

 

КРИМИНАЛЬНОЕ ЧТИВО

В нашей деревне один человек читал товарища Сталина и нечаянно уснул.

За что получил пятнадцать.

- Лучше бы ты вообще не читал товарища Сталина, – сказали человеку, - по крайней мере, получил бы только пять

 

ПОДВИГ

В нашей деревне один человек обнаружил, что не все грибы едят. И написал об этом книгу.

Книгу издали, а человека наградили. Посмертно.

 

ДИНАСТИЯ

В нашей деревне жил человек, который в молодости работал народным целителем – целил запоры и бородавки. Запоры человек устранял энергией рук, а бородавки прижигал мочой. И все ему верили. Потому что и мамка-знахарка, и бабка-колдунья, и прабабка-ведьма, все у него пользовались исключительно энергией рук и мочой.

Потом человек заработал горку денег, купил диплом врача-окулиста и стал работать хирургом. Запоры он устранял скальпелем, а бородавки прижигал йодом. И все ему снова верили. Потому что и батя-завотделением, и дед-Пирогов и прадед-Парацельс, все у него пользовались исключительно скальпелем и йодом.

 

ПОЕЗД

В нашей деревне жил человек, который останавливал поезда. Бывало, остановит поезд, а из поезда ему кричат, что хватит, мол, не останавливай больше!

- Сердца, - кричат, - у тебя нет! Мы же не просто едем, а надо. Нас девушка ждёт!

Человек, конечно, расстраивается.

- Да есть, - говорит, - у меня сердце, есть! Только и вы поймите… А-а!

И рукой машет.

А назавтра опять останавливает поезда.

Люди сначала терпели, а потом поднатужись и перетащили железную дорогу подальше. Тогда человек, который останавливал поезда, оказался не у дел. И его уволили.

 

БОЛЬШАЯ РЕПА

В нашей деревне у одного человека на огороде выросла большая репа. Очень большая репа. Такая, что удивиться можно, если не видел. Но только никто не стал удивляться, потому что у этого человека у самого была большая репа.

А у нас в деревне всегда так было, что если у кого что-то большое, то это же самое на огороде вырастает большое. Поэтому не стали удивляться. Наоборот, сказали, что больше могла вырасти репа, если б не условия.

И человек, в общем, согласился. У него ведь и вправду совершенно непомерная была репа – такая, знаете ли, не для шапок.

…А у меня на огороде вырос большой огурец.

 

САМОЛЁТ

Однажды в нашей деревне приземлился самолёт. Из самолёта вылез лётчик и спросил, сколько времени. А какое время, если пасмурно? Ему сказали.

Тогда лётчик попросил молока. А какое молоко, когда коровы в девках? Ему сказали.

Тогда лётчик затопал ногами и закричал:

- Я в Москве расскажу! Закроют вашу деревню!

А ему говорят:

- Ну и говори! Москва далеко, а мы тебе в клубе морду начистим!

Тогда лётчик сказал:

- Мне всё равно.

И попросил норсульфазол.

Он издеваться над нами из Москвы прилетел, или как?!.

 

ПИСЬМО

Когда в нашей деревне провели почту, одному человеку пришло письмо. А тот не стал его читать.

- Ну уж дудки! – рассуждал человек, - а вдруг там написано, что кто-то умер? Или ещё что? А я прочту – и тоже умру. Или ещё что.

И закопал письмо на огороде.

Когда человека госпитализировали, люди нашли письмо и хотели его прочитать. А там ничего не было. Вообще – ничего!

Письмо идиотов идиоту…

 

УПАЛ

В нашей деревне один человек шёл и упал.

- Блин! – удивился человек.

И встал. Но опять упал.

- Ух ты! – подумали люди. И показали на него пальцем.

- Блин! – разозлился человек.

И прямо-таки вскочил. Но прямо-таки рухнул.

- Ух ты! – подумали люди. И показали на него в суде.

И человека посадили. На стул, чтоб не падал.

 

УЧИТЕЛЬ

В нашей деревне все женились на жирных. А потом из города приехал учитель и женился на тощей. За это ему набили морду. Тогда учитель развёлся с тощей и женился на жирной.

Потом у учителя родился сын учителя, который вырос и женился на тощей. За это сыну учителя тоже набили морду. И сын учителя тоже женился на жирной.

Но у сына учителя родился внук учителя, который вырос и – чёрт бы его побрал! – женился на тощей.

Они что, интеллигенция, по-русски не понимают?!.

 

МОРОШКА

В нашей деревне жил человек с бакенбардами. Однажды человек с бакенбардами куда-то уехал, а когда вернулся – слёг. И попросил морошки. Ему дали.

- Ещё морошки! – закричал человек с бакенбардами.

И добавил, что жжёт.

- Жжёт! - согласились люди, - Когда много морошки, то жжёт.

И дали ещё.

Человек с бакенбардами съел морошку и крикнул:

- Жизнь окончена!

- Окончена! – согласились люди, - Когда так много морошки, то, да, окончена. Нельзя много.

И разошлись.

А человек с бакенбардами опять попросил морошки!..

 

ПОЛОЖЕНИЕ ТЕЛА

В нашей деревне жил человек, который любил врать. Но врал почему-то исключительно стоя. А лёжа говорил правду и только правду. А сидя наполовину говорил правду, наполовину врал. Хотя с виду был вполне ничего. И даже тракторист.

Однажды по случаю награждения агронома Акакия Юрьевича орденом посадили того человека в президиум. Ну, посадили и посадили – не в тюрьму же. А человек мучался. И вдруг крикнул:

- Агроном Акакий Юрьевич крадёт фуражи, а земля – куб!

Тогда агроном Акакий Юрьевич поправил орден и тоже крикнул:

- А что, и верно Земля – куб, товарищи?

- Верно! – зааплодировали товарищи.

Ибо агроном Акакий Юрьевич врал при любом положении тела, в лютый мороз и даже в часы оргазма. Хотя с виду тоже был ничего. По нашим меркам.

 

Б.Ф.

В нашей деревне жил Берендей Федотыч, которого мужики прозвали БФ – за инициалы. А бабы прозвали Берендей Федотыча БФ за то, что он их клеил.

Берендей Федотыч не любил, что его зовут БФ, но баб всё равно клеил. И поэтому у него родился сын – Федот Берендеич.

- Ага! – обрадовался Берендей Федотыч, - хоть сына, а не назовут БФ!

А бабы взяли и назвали его БФ-2. Ей Богу, дуры они какие-то у нас, бабы!..

 

ТРАКТОРИСТЫ

В нашей деревне жил двухголовый тракторист Женька. Одна голова у него была мужская, а другая – женская. Головы были влюблены друг в друга – по ночам они хихикали и целовались. А днём тракторист сеял и пожинал, как будто ничего не произошло.

Но однажды одна голова сказала другой, что это невыносимо им пора расстаться. И трактористов стало двое – Женька и Женька. Но они всё равно были влюблены друг в друга и поэтому поженились.

Теперь у них сын – двухголовый тракторист Шурка.

 

МАЛЬЧИК С БОРОДОЙ

В нашей деревне жил Мальчик-с-Бородой, и все дети его очень боялись и не хотели играть с ним в “войнушку”. Поэтому Мальчик-с-Бородой гулял один и всегда плакал. От злости.

А потом в деревню приехала Девочка-с-Глазами-из-под-Шампанского. Мальчик-с-Бородой стал за ней ухаживать и даже побрился, отчего дети перестали его бояться, начали играть с ним в “войнушку”, стукнули по голове палкой и убили.

А та дура с зенками как приехала, так и уехала…

 

ЖИЗНЬ ТАКАЯ

В нашей деревне один мужик украл деньги и поехал в город покупать колбасу. Приехал в город, пропил деньги, а колбасу украл. Глядит: а денег на билет, чтоб в деревню вернуться, не хватает. Тогда мужик продал колбасу, купил билет, а деньги, которые остались, пропил.

Вернулся в деревню, украл деньги – и в город за колбасой…

Жизнь такая пошла нынче – кто как может, так и крутится.

 

ДОЖДЬ ИЗ МУЖИКОВ

Вот, говорят в Африке был дождь из лягушек.

А в нашей деревне пошёл раз дождь из мужиков! Первые, которые падали, поубивались, конечно. А потом бабы наши не растерялись – соломку сообразили подстелить. Свои-то мужики в поле отдыхали, после вчерашнего…

Потом уже выяснила комиссия городская, что мужики те по роду занятий были парашютистами. И по случайности с туристами оказались в одном самолёте. Разговорились, в картишки с туристами перекинулись. Тут командир кричит: майна, ребятушки! Парашютисты засуетились, картишки засобирали, да второпях заместо парашютов рюкзаки похватали туристические – и за борт. Дёрг за лямку – рюкзаки раскрылись, а оттуда тушёнка посыпалась, кеды, лыжи, водка – и прочее туристическое обмундирование…

Начальник комиссии сам, помнится, в деревню приезжал, благодарность выносить.

- Спасибо, - говорит, - бабы, что не растерялись!

Свои-то мужики, которые в поле отдыхали, потом уже поняли, что бабы не растерялись. Девять месяцев тому спустив…

 

НОВОСТИ

В нашей деревне один мужик купил телевизор. Больно ему Сорокина нравилась, ведущая. Уставится в телевизор и любуется. Новости ожидает…

Ну, и деревня вся в курсе была, касательно новостей.

- Что, - мужика спрашивают, - за ситуация в стране-то?

- Сорокина сегодня не выспамшись, - говорит мужик, - неважнецкая, стало быть, ситуация.

А назавтра:

- Сорокина-то вырядилась, - кричит, - не иначе, как к лучшему ситуация!

Словом, и мужик при деле, и народ в курсе…

А телевизор звук не показывал – денег на звук не хватило.

 

ФОТКА

Слыхали, наверное, что из моря на берег иногда киты выскакивают? А учёные их обратно запихивают.

А в нашей деревне из пруда стали выскакивать пескари. Пескарь, конечно, не кит. Никто его обратно в пруд спасать не стал – а прямиком в кастрюлю.

Много на этот счёт было версий. Одни говорили: химзавод травит. А у нас в деревне-то и химзавода отродясь не было. Сортир один на пруду стоит – и тот заколоченный.

Другие думали – от мусора. Трактористы, мол, детальки всякие ненужные в пруд бросают, пружинки. Вот пружинки те пескаря и выпихивают.

А на самом деле Петьке Квакушкину из города, где он на завсклада учился, невеста фотку прислала. А бабка Петькина против была городской невесты – взяла фотку и в пруд спустила. Пескарь, он рыба периферийная, к Мурлым Мурло городским непривычная. Ну и шарахнулся от фотки на берег!

Я, как фотку по случайности выловил, сам сперва шарахнулся. Кожа да кости! Разложилась, думал, фотка. От воды. Петька, правда, опроверг мои сомнения.

- Такова и есть она, - говорит, - невестушка моя. Красавица!..

 

ДУРАЧКИ

В нашей деревне жил умный агроном, который придумал рожь пахать.

- Всё равно, - говорит, - сеять потом! Так зачем пожинать, мучаться? Запашем сразу – потом в два раза больше вырастет. Потом ещё в два раза от два раза. Потом ещё…

Мужики послушались – стали рожь пахать.

Из города приехали:

- Агроном, - говорят, - у вас дурачок. Лечить надо.

А рожь, которую пахали, возьми и вырасти в два раза больше!

Из города опять приехали – опыт перенимать. Будто они у себя в городе рожь сажают! Сами дурачки, самих лечить надо!..

 

ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Однажды в нашу деревню приехал космонавт.

Походил, по сторонам поглядел, померял чего-то. С мужиками выпил. Бабам подмигнул. И обратно укатил.

Потом опять приехал – с ракетой.

- Цивилизация, - говорит.

И верёвочку протягивает. Дёрните, мол, когда в ракету залезу.

Старики в затылках поскребли, посоветовались. А чего не дёрнуть, коли человек хороший? Ну, и дёрнули.

БА-БАХ!

Гром, дым!

Ни космонавта, ни деревни…

Цивилизация сплошная.

 

СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЧУДАКИ

АЛИБИ

Однажды следователь Филдосьев захотел кушать и вызвал к себе преступника Филдонова. Повесткой.

Сидят друг напротив друга молча, насупились, пыхтят…

- А у меня алиби есть! – вдруг говорит преступник.

- Алиби? – обрадовался следователь Филдосьев, - проверим. Где вы были зимой 1971?

- В деревне был, дрова колол. Вот и алиби моё. Деревянное, - говорит преступник Филдонов.

Следователь Филдосьев под столом дрожащими руками пересчитал и говорит:

- Это, конечно, алиби. Но не совсем алиби. Лучше бы вы зимой 1971 года были летом 1999 года. Понимаете?

- Нет, - говорит преступник Филдонов.

- Ну, лучше летом. Зеленее. Понимаете? Есть у вас летнее алиби?

- Есть, - говорит преступник Филдонов, - летнее. И зелёное.

Следователь Филдосьев под столом дрожащими руками пересчитал и говорит:

- Ну, здесь столько алиби, что даже лишка будет. Вы половину алиби мне оставьте – за отсутствием состава преступления, а половину товарищу генералу предъявите – в плане профилактики правонарушений.

Поцеловал преступника Филдонова и айда в ресторан – в смысле повышения морального облика…

 

ВЕЩДОКИ

Сидят раз в одном кабинете два следователя – Филдосьев и Пилдосьев – и ругаются в плане служебного несоответствия.

Филдосьев говорит Пилдосьеву:

- Охотник ты, а не следователь!

- Почему это?

- А у тебя что ни дело – “глухарь”, что ни дело – “глухарь”…

Тогда Пилдосьев говорит Филдосьеву:

- А ты не следователь, а белошвейка!

- А это почему?

- А ты какое дело ни “шьёшь”, всё “белыми нитками”…

Ругаются, вот-вот на кулачках сойдутся.

А тут бац – и дело. Да какое! Одних вещдоков – два чемодана зарубежных денег!

На том и поладили…

 

ОТЧЕГО ФИЛДОСЬЕВ МОЛЧИТ

Однажды вызвал товарищ генерал следователя Филдосьева “на ковёр” в плане профилактики злоупотреблений.

Следователь Филдосьев встал в дверях и видит: ковёр персидский, XVI-го века и ручной работы. А у следователя Филдосьева носки грязные… Стоит, переминается.

А товарищ генерал сидит и мечтает вслух:

- Дослужусь, - мечтает до пенсии, сержантом дорожно-патрульной службы устроюсь… на пол-ставочки… Дом куплю… Машину…

А потом увидал следователя Филдосьева в дверях, да как рявкнет:

- Мо-о-лча-а-ать!..

Ну, тот и помалкивает.

 

ПОЧЕМУ ЖЁНЫ СЛЕДОВАТЕЛЕЙ БРОСАЮТ

Как-то принесли следователю Филдосьеву дело. Следователь Филдосьев опытным глазом дело поглядел, видит: “глухарь”.

И а-ну его жарить.

Аромат по всему коридору пошёл. Другие следователи сбежались, сидят, жрут “глухаря”. Сожрали… Один следователь давай от сытости дело глядеть. Поглядел, за голову схватился и орать:

- Эх, мужики! Что ж мы наделали?! Это ж не “глухарь” был, а “висяк”! Слышь, мужики? Мужики-и-и?!.

…А в ответ – тишина. Какие ж они теперь мужики…

 

ДУРАКИ

Однажды следователь Филдосьев поймал преступника Филдонова, который крал, и отрапортовал по рации товарищу генералу:

- Я поймал дурака!

- С чего ты решил, что я дурак? – удивляется преступник Филдонов, - потому что умные не крадут?

- А с того, - говорит следователь Филдосьев, - что умного за так не поймаешь!

- Ну и ладно, - говорит преступник Филдонов, - Я – дурак! Зато я за свои преступления не отвечаю!

И предъявил справку.

Следователь Филдосьев полистал справку и говорит:

- Действительно…

И отпустил преступника Филдонова. И заплакал.

Потому что умные за так не отпускают!

 

КАК СЛЕДОВАТЕЛЬ УШЁЛ ПО МАЛОМУ, А ПРИШЁЛ ПО БОЛЬШОМУ

Следователь Филдосьев вышел ночью по малому и увидел, что кто-то крадётся.

- Ага! – подумал следователь Филдосьев, - крадётся, значит преступник!

И произвёл задержание. А заодно побил, чтоб неповадно.

А потом пригляделся, а у того, кто крадётся, шапка каракулевая, штаны с лампасами и пистолет. И лицо умное и злое. И вообще, это товарищ генерал при исполнении крадётся за профессором Мариарти, чтобы произвести задержание и получить пенсию.

Мораль: от такого задержания бывает недержание.

 

GOODБАЙКИ

ЛИНГВИСТИКА

Федя с детства изучал английский язык, на котором говорит весь деловой мир.

А Петя с детства изучал язык северной народности кокуй, на котором говорил один сосед по коммуналке дядя Вася, да и то выпимши.

Теперь Федя работает в Америке. Он моет посуду в ресторанчике и прекрасно понимает хозяина.

И Петя работает в Америке. Он читает лекции в университете о языке северной народности кокуй и берёт 1000 долларов за академический час…

 

МОЛЧАНИЕ

В зоопарке умирал от старости осёл. Когда ослу стало совсем худо, он позвал к себе сторожа.

- Боже мой! – удивился сторож, - ты разговариваешь!

- Да, - сказал осёл, - я умею разговаривать.

- Но почему, почему ты всегда молчал?!. – закричал сторож.

- Потому что лучше зоопарк, чем цирк. - сказал осёл и умер.

А сторож от удивления потерял дар речи и много лет спустя молча умирал от старости. Только глаза его, полные тоски, кричали, что "вся наша жизнь – цирк!"

 

СТАРИК И МАЛЬЧИК

Старик катил по дороге громадный камень. К нему подбежал мальчишка и спросил, зачем он это делает.

- Угадай. - сказал старик, - Если не угадаешь, дальше покатишь сам.

Мальчик нахмурился, но ничего не придумал и, вздохнув, покатил камень.

- Не печалься, - сказал старик, - я тоже не угадал!

И пошёл играть в домино.

 

УЛЫБКА

Однажды я ехал в троллейбусе и девушка напротив всё смотрела на меня и улыбалась.

Я подумал, что у меня развязался галстук, посмотрел, но галстук не развязался.

Тогда я подумал, что у меня развязались шнурки, посмотрел, но шнурки не развязались.

Тогда я подумал, что девушка просто влюбилась в меня, с первого взгляда. Подумал и полетел к ней, окрылённый. И она склонила голову мне на грудь и шепнула:

- У вас ширинка расстёгнута…

 

МЫСЛИ

- Никто не сумеет доказать мне того, что я не сумею объяснить сам, отталкиваясь от обратного! – подумал философ однажды, наблюдая, как рабочие кладут асфальт.

Рабочие остановились и самый сильный из них недобро оглянулся и покрутил ломом у виска.

-А я что? Я ничего! Я ведь только подумал! – испугался философ, подумав, что подумали они.

 

КУБ

На симпозиуме учёные обсуждали проблему шара.

Тогда встал самый старый учёный и сказал о том, что шар катится себе, куда душе угодно, а значит, проблем у него нет. А раз нет, то обсуждать нечего. А раз нечего, то скажут, что симпозиум был неинтересный и всех учёных уволят.

Учёные расстроились и заплакали.

Тогда самый старый учёный сказал, что если проблемы нет, то её надо создать. И сделал из шара куб.

Словом, симпозиум получился интересный и учёных не уволили.

…А что такое трение скольжения вы, наверное, уже слышали.

 

ГАЛЯ

Один скромный служащий влюбился в девушку по имени Галя, ни о чём, кроме неё, думать не мог и однажды на оперативном совещании нечаянно назвал своего начальника “Галя”.

А в ответ услышал “хам!” и с горя уволился по статье.

Потому что начальник отдела Галина Ивановна не терпела фамильярностей, хотя и отвечала скромному служащему взаимностью.

 

НАБЛЮДЕНИЕ

Однажды я решил понаблюдать за людьми, что бы увидеть что-нибудь интересное и написать об этом в газету. Сел на скамейку и наблюдаю. А сам незаметно записываю – память не та.

Вдруг ко мне подошёл человек в штатском и спросил:

- Ты что делаешь?

- Так, ничего, - сказал я, - наблюдаю.

- Наблюдаешь? – обрадовался человек, - А по чьему заданию?

- Ни по чьему. - сказал я, - По зову сердца!

- Молодец! – сказал человек, - На тебе за это орден!

Я взял орден и написал об этом в газету. А меня вызвали куда следует…

 

ТАРАКАН

Однажды на кухню залетела зелёная жирная муха и таракан в неё влюбился. Таракан хотел с ней познакомиться, но муха стала делать лапками, как будто засучивает рукава. Таракан подумал, что она хочет драться, испугался, убежал и стал любоваться мухой издалека.

Потом хозяйка купила мухобойку и мухи не стало.

Таракан думал, что переживёт эту утрату, но хозяйка купила дуст…

 

НА ЛЬДИНЕ

Так случилось, что “Моллюскина” затёрло во льдах.

И все четверо его несчастных пассажиров нашли убежище на дрейфующей льдине. Было холодно. Кончалась тушёнка. Но паники не было. Человек Разумный вычерчивал схему ледового домика, Человек Умелый пилил лёд и строил ледовый домик, а Человек со Средним Темпераментом жил в нём. Все были заняты. И только Мёд-то Ульевич Пшик не находил себе места. Он без конца доставал астролябию и смотрел на солнце.

- Не смотрите на солнце, - говорил Мёд-то Ульевичу Пшику Человек Разумный, - ослепнете!

- Буду! – отвечал учёный и доставал астролябию.

- Ослепнете! – настаивал Человек Разумный.

- Не ослепну! – хохотал Мёд-то Ульевич Пшик, - мне сподручно!

Назавтра Мёд-то Ульевич Пшик ослеп. Он сидел на краю льдины и стучал валенками по воде. Вдруг над ухом у него зазвенело.

- Вертолёт! – закричал Мёд-то Ульевич Пшик, - друзья мои, я слышу вертолёт!

- Господи! – испугался Человек Разумный. Он подумал, что рассудок Мёд-то Ульевича Пшика пришёл в расстройство. Подбежав к учёному, Человек Разумный заметил, что над ухом Мёд-то Ульевича Пшика кружит Большой Полярный Комар.

- Это не вертолёт! – сказал Человек Разумный, - это Большой Полярный Комар!

И нахмурился.

- Ну вот! – расстроился Мёд-то Ульевич Пшик, - всегда так! Кому вымя – лейка, а кому комар – вертолёт…

И достал астролябию.

 

БИОГЕН

Жили были Диоген и Биоген. Первый был киником, а второй – эмпириком, у которого один вид женщины вызывал чувство глубокого удовлетворения.

Сами понимаете, Диоген жил в бочке и говорить об этом и сопутствующих обстоятельствах – неприятно.

О том же где, с кем и каковым образом жил Биоген я вообще умолчу ибо одна мысль об этом вызывает у меня тошноту.

 

НЕЗАБУДКИ

Вечерами Клавдия Пахомовна Крякьева рвала назабудки и вспоминала, как они с соседскими бабками Карлой Мартыновной Тер-Сидоровой и Рогнедой Давыдовной Репетузиной были молодыми девками и как им было весело. А потом, как они стали взрослыми девками и как им было невесело. А потом, как они стали пожилыми девками и как им опять было весело. А потом несла незабудки на кладбище – покойной девке Пелагее Поликарповне Ге.

И ела валокордин…

 

ЛЮБОВЬ

В возрасте пяти лет Подушкин полюбил Клавдию Пахомовну за то, что та связала ему шерстяные гольфы. И Клавдия Пахомовна полюбила Подушкина за то, что он не побоялся надеть гольфы и, более того, гулял в них, рискуя быть обиженным.

По вечерам Подушкин и Клавдия Пахомовна забирались на дерево и тайком играли в нарды, нарды и только нарды. потому что, хотя Клавдия Пахомовна и разменяла десятый десяток, но была она девушкой строгой и превыше желания иметь внука ставила свою честь.

А потом Подушкина забрали в школу, Клавдия Пахомовна приказала ему долго жить и они оказались по разные стороны действительности…

 

БУРУНДУСТИК

Престарелый пионер поймал в лесу бурундука и сунул в гербарную папку. А бурундук и говорит голосом Васи Ланового:

- Отпусти меня, старче – век тебе служить буду!

Пионер – за валидол. Потом смекнул, что бурундук-то не простой, а волшебный: с заморочками и примабасами. И спрашивает пытливо:

- А какого ты роду-племени, бурундуче?

- Тятю Рустиком звали, - хвалится бурундук.

- А мамку? – не отстаёт пионер.

- Бурундура, - говорит бурундук. И заплакал.

- А тебя, тебя, чудо шерстяное, как звать-величать? – не отстаёт пионер.

- Бурундустиком! – кричит бурундук, - и нечего отпускать меня, старче. В гербарии лучше сохнуть, нежели имя такое носить!

Сказал так – и копыта откинул.

- Ишь ты! – удивляется пионер, - копыта! У бурундука!!!

И хохотать. А потом – за валидол. Зашарил в кармане – нет. Под шапкой – нет! В прокладке пиджачной – нет!! В местечке заветном – опять нет!!! Кончился!

С тем и помер…

 

ЛЯГУШКА-НЕДОТРОГА

Идёт Иванушка по лесу с луком – жениться. Дурачок, естественно. Умные Иванушки, они в лесу не женятся. В сарае женятся, под водокачкой. Или в церквушке, на худой конец… Идёт и видит: на пеньке лягушка сидит. Большая. Голая до короны. Лапками корону поправляет, посматривает косо. Иванушка присел на пенёк, натужился. Думает. Тяжело ж дурачку думать так запросто. Без подготовки.

- Интересная, - думает, - лягушка. Косая! А чо, дело поправимое. От умения зависит, как жениться. Красавицей проснётся утром.

Порешил так и давай лягушке знаки внимания оказывать. Животик щупать.

- Э! – лягушка кричит, - рру-уке-е! Рру-уке-е, дур-рак!

Сама дурочка. Будто он – руками…

И – прочь скакать от Иванушки. В общество охраны животных жаловаться. На дотошность. Молоденькой, поди, была – не знала, что в обществе этом самые-то-пресамые, такие-то-претакие и разэдакие дурачки приставучие и собрались!..

 

АНТ-1

Жил-был талантливый самоучка, которого вся читающая Россия позапрошлого столетия считала дурачком. Жил-жил и сделал механического человека без единого гвоздя. Но умного. Потому что в башку его завернул шуруп с резьбой под трёх столпов земли русской: Чехова, Толстого и Тургенева. А назывался механический человек АНТ-1. Потому что Антон Николаевич Тургенев. А “один”, потому что на второго досок не хватило.

Выкатил талантливый самоучка своего механического человека, шуруп в башке повернул. Механический человек башкой завертел, пенсне снял, в бороду высморкался и зарядил прозой. Про немого дворника, который под поезд бросился, когда у него с Каштанкой не вышло. Потом про дядю Ваню, который под Аустерлицем заразился трупным ядом и в бреду разговаривал со шкафом. Потом про трёх сестёр – парализованных старушек, которые утопили Анну Каренину. И так далее. И тому подобное. Листов на двести. Авторских.

Народ постоя, послушал. Посмеялся. И в поле – помещиков кормить. А талантливого самоучку Союз Тогдашних Писателей России вызвал на дуэль. Коллегиально. И как тот ни отнекивался драться – случилось… И – сами понимаете: Тургенев охотник опытный – с трёхсот шагов белку сзаду бил и шкурка не портилась. Толстой по молодости офицерил – танк заводил с полоборота. А уж эскулапу Чехову объяснять не надо было, куда там надо нажать и где ослабить, чтоб без боли и сразу…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ll. ПОЭЗОАНТРАКТ

СТИХОПЛЁТКИ

 

ОДНОСЛОЖНОЕ

 

В такой “капусте” я б и сам нашёлся!..

* * *

За плод воображенья – алименты?!.

* * *

Предохраняйтесь лучше, я – проездом…

* * *

Не угощай, Сальери, я – привитый…

* * *

Нет, наша жизнь имеет смысл кончаться!

* * *

Казалась дурой, а уже в “загранке”…

* * *

Нам хорошо с тобой втроём…

* * *

Нам ставит жизнь диагнозы свои…

* * *

Ещё бы дюйм… – и было бы полфута!!

 

ДВУСТИШКИ

ДЕ-ФАКТО

Поэт в Росси больше, чем поэт

В Корее, например, или Вьетнаме!..

ТВОРЧЕСТВО

Из разных поэтов из разных эпох

Надёргаю строчки хороших стихов!

ЛЕНТЯЙ

Слагая сутки из минут

Часы его баклуши бьют…

ПОЧТИ ПО ПУШКИНУ

На холмах Грузии лежит ночная мгла –

Россия топливо опять недодала…

ГРАМОТНОСТЬ

Как хорошо уметь считать,

Что жизнь проста, как пятью пять!

ЦИТАТА

Мой дядя самых честных правил:

Клал под доску – и гирю ставил!

ВОЗРАСТНОЕ

Что-то с памятью моей стало…

То, что в школе не учил – знаю!

ПРИВОЛЬНОЕ

Конь по полю проскакал –

Кал, кал-кал, кал-кал, кал-кал…

ЭПИТАФИЯ

Две страсти роковые он имел.

Любил купаться – плавать не умел.

ТРЕВОЖНОЕ

Ползёт тревожная молва,

Что не четыре – дважды два!

ПРОЗРЕНИЕ

Как страшно взять – и убедиться,

Что физик ты – но не Капица!

ДЕВИЧЬИ ГРЁЗЫ

Любимой быть мечтала люто

Она – за твёрдую валюту.

ПРОСТАЯ ИСТИНА

Не нужно пядей быть семи,

Чтоб от тюрьмы, да от сумы…

ДИЛЕММА

Извечные вопросы жизни русской:

Бутылку взять? – не хватит на закуску…

ФИЛОСОФСКОЕ

Лежу в земле невозмутимо.

И молодость – невозвратима…

ОТЕЛЛО

А что – Яго?!. И без Яго

Чесались руки у него!

ПАРАДОКС

Она в трамвай войти пыталась пробовать…

А говорят, живём в России впроголодь!

ГЕНИАЛЬНОЕ

Как много нам открытий чудных

Готовит друг ошибок трудных!

НАПОМИНАНИЕ

Чтобы на работу не проспать,

Надо газ на кухне выключать..

ПОЖАРНОЕ

Нашедший спички на столе

Соседский карапуз – к жаре!

ЛИРИЧЕСКОЕ

Классический любовный треугольник.

Он и Она. И на закуску “стольник”.

ЗАВИСТЬ

Дедушка помер. Дедушки нет.

Всем бы нам так – в 114 лет!

ОТЧАЯНИЕ

Не могу смириться с то,

Что, по сути, я никто!

НЮ

Сымаю перед зеркалом трусы.

Амбарные не выдержат весы!

СЧИТАЛОЧКА

Ты – Миклухо. Я – Маклай.

Кого хочешь выбирай!

АЛЬТЕРНАТИВА

Ты могла бы быть моей женой,

Если б не была такой смешной.

ПРИМЕТА

Если заяц землю роет –

Значит, заяц – геморроик!

ВНЕПЛАНОВОЕ

Завтрак из гнилых бананов –

К расстройству всяких ваших планов.

АТЛЕТИЧЕСКОЕ

Силу культивирую –

Гирей мастурбирую!

ЖИЗНЬ

Жизнь прожить – не поле перейти.

По асфальту пробежать на лыжах!

ПРИЗНАНИЕ

У вас богатые пропорции!

Едите, видно, по три порции?

ЭНТУЗИАСТ

Пламенная речь, горящий взгляд.

И лечиться поздно, говорят.

ПАМЯТНИК

Я памятник себе воздвиг нерукотворный!

А все судачат: памятник – топорный…

 

ЭПИЗОДЫ

ПАРАДОКС

Приятен дядя Харитон

Немного пьяным баритоном,

Но неприятен баритон

Немного пьяным Харитоном!

УЗЕЛОК НА ПАМЯТЬ

Кирпич, что завезён для кладки

Фабричных доменных печей,

На охраняемой площадке

Не обязательно – ничей!

ГОЛУБОЕ

Вот, на подвиги горазды,

В гору лезут педерасты.

Полезай глазеть окрест,

Педераст, на Эверест!

ПРИМЕТА

Вон тот, газующий до визга,

Наверное, любитель риска.

А тот, на костылях с родителем –

Когда-то был его любителем.

БИЗНЕС-ПРОГНОЗ

Машина и сауна личные,

Плюс сочинской дачи уют –

Всё это, товарищ, поличное,

С которым тебя и возьмут!

ФИЛОСОФИЯ

Не печалься, товарищ, не кисни,

Мимолётностью дней дорожа.

Все мы ходим с тобою по жизни,

Как по лезвию бритвы ножа!

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ

Если ливень целый день уже,

А на крыше – заплатка на заплатке,

У жильцов всех верхних этажей

Кратковременные осадки.

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ-2

Если вновь теплотрасса раскопана,

Если трубы меняет ЖЭК,

Значит завтра в квартире – холодно,

Послезавтра в квартире – снег!

НЕСООТВЕТСТВИЕ

Подумал, наступая в лужи,

Как всё несоразмерно в мире:

Могли бы лужи быть поуже

Или шаги могли б пошире!

СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

Стоит старик, исполнен дум,

что юность бодрая промчалась,

что юность бодрая промчалась,

et cetera in perpetuum…

ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК

В лицо ударил плотный ветер.

Ударит в голову инсульт…

Он даже не успел заметить,

Что не раскрылся парашут.

БУКВАРНОЕ

О, детство розовое, где

Найти тебя – не здесь, так тама?

Чтоб снова “а, бэ, вэ, гэ, дэ

е, жэ” и “мама мыла раму”!…

ЛЮБОВЬ К ТЕЛЕГРАФИСТКЕ

Её цветами осыпал я

И комплиментами – она же,

Как телеграмму, посылала

Меня куда-нибудь подальше…

ОТЦОВСТВО

Несмотря на возраст неспортивный,

Вопреки суждениям о нём,

Папа Карло сделал Буратино,

Пользуясь руками и бревном!

СПЛЕТНИЦЫ

Всё знала Маша про соседку Тому.

Как и про Тому знала всё соседка.

Хотя они и не были знакомы.

А если и дрались – то очень редко.

НАРЦИСС

Сидел, красивый, сам себя любил

За всё, что есть хорошего с рожденья.

Но не нашёл любови разрешенья.

И правую – на левую сменил.

МЕЧТА

Хотел б я с любовницей вместе

По пляжам заморской страны

Кататься на краденом “Мерсе”,

Где нет ни ГАИ, ни жены!

ЖЕНИХ И НЕВЕСТА

Я был жених, она невеста –

Ещё с яслей… Но мир жесток!

Пока я тили-тили тесто

Сосед с невестой свадьбу спёк…

ПРОФНЕПРИГОДНОСТЬ

Если вы, грибник, убого

Не признали мухомор,

Ожидает вас у Бога

Неприятный разговор!

ДИАГНОЗ

Если вы гриппуете,

Но не температурите –

Либо вы блефуете,

Либо вы халтурите!

ВОПРОСИК

Гамлет был мёртв. В груди болталась шпага.

А рядышком гамлетова собака,

Отчаявшись Гамлета пробудить,

Раздумывала: выть или не выть?

ПРОСТАК

Жену свою “застукав” на заре

С мужчиной, что знакомым общим не был,

Он не сумел распутать, как Мегрэ,

Интрижку… И расстроился, как Рембо.

ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ

Как сказочные облака

Под ноги опадают листья.

И по колено – вороха.

И дворника – не докричишься!..

ЭМИГРАЦИЯ

Выйду утром за село,

Поброжу по берегу…

Прямо, как-то западло

Уезжать в Америку!

ПОЧТИ ПО ГЕРАКЛИТУ

Я ванну для мытья успел набрать…

Полгода, как ремонт водопровода!

И с грустью думаю: опять

Вхожу в одну и ту же воду…

РАЗОЧАРОВАНИЕ

На работу устроил бухгалтера –

Чтобы на сердце не было пусто…

И зачем она, дура, растратила

Все мои к ней прекрасные чувства?!.

НЕЗНАКОМКА

Ища в Саратове ночном,

Где утолить похмельный голод,

Я встретил девушку с веслом

И был премного ею тронут!

СЕКРЕТ

Вышел дядька из избы,

Ударяясь о столбы.

Не для рифмы будет сказано –

У него глаза завязаны!

ФИЛОСОФ

У реки стоит мужик,

Смотрит, как растёт тростник.

В голове у мужика –

Мыслей всяческих река!..

ПОЧТИ ПО-МАЯКОВСКИ

Пугая врачей поведением странным,

Он ревновал к Копернику.

Его, а не мужа Марьи Иванны,

Считая своим соперником!

ОДИНОЧЕСТВО

Шагает, длинноногая,

Коленки оголя…

Такая одинокая!

Такая не моя!

НАХОДОЧКА

В электричке на Урман

В прошлый понедельник

Чудаки нашли карман,

Полный крупных денег.

ПУТЕШЕСТВЕННИК

Спускался в, взбирался на,

Шагал и в зной и снег!

А где была его жена –

Известно только мне…

УРОКИ ПЕНЕЛОПЫ

Отправляясь куда-либо, помни –

Одиссеевы лавры вечны!

Многолюдно случается в доме,

Если дома не все у жены!

В ПОЕЗДЕ

Заснув на третьей полке бомжем

Вдруг понимаешь на заре,

Что Родина гораздо больше,

Чем на картинке в букваре…

НЕ ИЗМЕНА

Если в трамвае

Вам улыбаются –

Жена не узнает

И не догадается!

СОВЕТ

Вы можете плавать, как пенопласт,

Как в газе любом – водород.

Но если Железная Маска на вас,

То к вам не успеет ОСВОД.

РАВНОВЕСЬЕ

Чудаки целуют парня,

Сами – парни, хоть куда! –

Нарушается в природе

Равновесье трёх полов.

ЗАКОН ПРИРОДЫ

Нет, мимо женщин – не пройдёшь!

К ним проявляет, не сгибаясь,

Мужскую силу – молодёжь.

А старики – питают слабость.

ОТЛИЧИТЕЛЬНОЕ

Купалась девушка в пруде,

Отбросив все приличия.

А неё сержант глядел,

Сжимая знак отличия.

ЗАКОН ДЖУНГЛЕЙ

Никому не покажется мало:

крокодил гамадрил гавиала

гавиал крокодил гамадрила

гамадрил гавиал крокодила!

НАКАЗ

Всем водолазам мой наказ,

Баллоны наполняющим:

Не забывайте, воздух –газ.

С отсюда вытекающим.

НИРВАНА

Хорошо лежать по пьяни

В месте чистом и сухом

И чертей ловить в стакане,

И не думать о плохом!

ЖУТКОЕ МЕСТО

Упёрся в отмель лунный столб.

Камыш баюкает кубышки.

Не верится, как здесь утоп

Механизатор Коротышкин?

НАБЛЮДЕНИЕ

Утром, кушая мясцо

Прямо перед зеркалом,

Вижу сытое лицо

С заспанными зенками.

ЧУДАКИ

Мужики, едва дыша,

Ловят крепкого “ерша”.

По отсутствию реки

Видно – это чудаки.

НЕАДЕКВАТНОЕ

Человечек со слезой

На глаза навёрнутой

На комедии смешной –

Человек “повёрнутый”…

ТЯЖЁЛЫЙ СЛУЧАЙ

На суку сидит чудак –

Голый и в панаме.

В голове его не так,

Как у нас у с вами.

ПОЛЯРНОЕ

Любо мне на севере страны

Второпях рукою непокорной

Сдёргивать десятые штаны

В голубой от инея уборной!

ПРОБЛЕМА

Увидел красивую школьницу,

Но только в затылке потёр.

А вдруг она маме “расколется”?

А вдруг её папа – боксёр?

ГЕНЕОЛОГИЯ

Не зная племени и рода

Живу – и грудь сосёт тоска…

Мой дед погиб в четыре года

На пьяных вилах кулака!

ЗАГАДКА

Отчего же, отчего же,

С нашей биполярностью

Ты на дуру не похожа

С редкой регулярностью.

ДИСКОТЕКА

Заливается гармонь,

Негр кричит: “come on, come on!”

У меня от этих песен

Подымается гормон!

ДИВЕРСАНТ

На тропе сидит детина

в камуфляже и броне.

У него такая “мина”,

Что коню – и в страшном сне…

КОЛХОЗНОЕ

В жару и непогодину

Студенты – у ботвы.

Не выбирают Родину!

Увы, увы, увы…

УРОК

Покуда классику читала молодёжь,

Родительские брачные советы

Имели вес – воспитывает всё ж

История Ромео и Джульетты!

СЛУЧАЙ

На высоком на юру

Лошадь пёрднула в нору –

Тупо бегает вокруг

Захмелевший бурундук.

ОПТИМИЗМ

Когда рабочие втроём

Вкушают “Жигулёвское”,

Они не думают о том,

Что жизнь у них… не очень-то.

 

 

ГРЕЧКА РИМСКАЯ

 

ГОМЕРИЧЕСКОЕ

Знаю, что я ничего не знаю, - Сократ похвалялся.

Знал ли наивный Сократ, что знал он о том не один?..

* * *

Всякий, “штаны” изучив Пифагоровы, даст заключенье:

Ноги различной длины великий имел геометр!..

* * *

Каменный храм Артемиды сжёг Герострат – по Тациту.

Если и камень горит – что же не верить ему?..

* * *

Триста зеркал Архимеда флот сиракузский спалили.

Девичьи грёзы спалить хватит порой одного…

* * *

Рим основала волчица. Гуси спасли его. Конь

Правил в Сенате… Тот Рим – царство людей иль зверей?..

 

АПОРИИ

Тягу циклопа смотреть

компенсирует глаза наличья.

Тяга же к бабам твоя –

противовеса не знает!

* * *

Век грядущий хорош

тем, что столбик имеет он римский.

Прочие плюсы его –

тайна оккультных умов!

* * *

Мысли, доступные мне,

зачастую, и мне не доступны.

Много могу написать

того, что другие – немного…

* * *

Опыт учит меня

рассуждать о любви адекватно.

Тот, кто не верит в любовь

с первого взгляда – косой!

 

ДУМЫ О ВСЯКОСТИ

Тварь атмосферная – сыч, в подражании рыбе неловок:

Моря касаясь едва, тонет совы праотец.

Тщетна затея сыча сказаться реалией моря!

Гусь атмосферный, меж тем, равно летит и плывёт…

* * *

Глуп в будуаре медведь, но органичен в берлоге.

Жалок любовник в шкафу – в будуаре же чести достоин!

Всякая тварь на земле пребывает согласно как надо.

Спорить не смейте со мной: Зевсом положено так!

* * *

Слон одиозно велик, отчего в моционе ущербен.

Муха убого мала, но склонна простор ощутить.

Истинно: скромная суть извиняется внешней свободой.

Всякая тварь, возлюби случаем данный масштаб!

* * *

Заяц не может быть пьян, поскольку вина не приемлет –

Силою мысли своей заяц спиртного бежит.

Жалок естественный вид, чуждый вакхических празднеств.

Сладость похмельных часов – людям доступна она!

* * *

Две мировые тщеты: к женщине страсть и к бутылке…

Женщин не знает микроб в силу научных причин.

Так же азарт пития чужд левенгукову чаду.

Шляпу снимаю, склонясь: ты совершенен, микроб!

* * *

Жук познаётся в лесу – в родном, так сказать, окруженьи.

Много ли истин таит в банке раздавленный жук?

Ложны поступки его, страданьем помешан рассудок.

Ной, сотворяя ковчег, “Титаник” в уме не держал!

 

 

ДИКОТВОРЕНИЯ

 

ДАРВИНИЗМ

Я и сам не без изъяна

в беспокойный этот век:

глянешь сзади – обезьяна,

глянешь сбоку – обезьяна,

глянешь сверху – обезьяна…

Глянешь в паспорт – человек!

 

ГЕНИЙ

Не взирая на дождик и ветер,

перманентно по дням и ночам.

на таком он летал драндулете,

что тошнило окрестных крестьян.

И моторы свистели упруго

над простором родимых полей -

и неслись петухи от испуга,

и коровы рожали людей.

Он хотел, чтобы – лётная школа!

Чтобы – дерзких растить соколят!

Но упал на колхозное поле,

зацепившись за некий канат.

Он погас, как звезда звездопада.

Он погиб, как великий атлет.

Но товарищи наши по НАТО

починили его драндулет...

По периметру ихней границы

охраняет покой боевой

некрасивая грузная птица –

истребитель многоцелевой!

 

ЦВЕТЫ

Растираясь мочалкою рваной

и нагнувшись за шайкой в углу,

я грибы обнаружил под ванной

на годами не мытом полу.

Отодвинув дощатые полики,

закусив от волненья язык,

я погладил их бледные стволики –

и не стал убивать, горемык.

Пробиваются ж почки весенние

сквозь асфальт из земной тесноты?

Кто сказал, что грибы – не растения?

Кто сказал, что они – не цветы?..

 

ПРОПАЖА

Ко мне, серьёзному мужчине,

ты, без особого на то,

пришла без видимой причины

в турецком кожаном пальто.

Пришла и жарко целовала

так, будто век моей была.

(Я не заметил, как пропала

Буханка хлеба со стола).

 

В “ЗАВЯЗКЕ”

Один сижу, как истукан.

Сквозь папиросный дым

гляжу в наполненный стакан,

который был пустым.

Вкруг-около ходил в дому,

как в клетке лев. И вот.

Как это глупо! Одному.

Без повода. Компот...

 

ЭКСТРАСЕНСЫ

Целители народных масс,

входя в доверие, искусно

используют свой третий глаз

и некое шестое чувство.

Я грубым покажусь слегка,

но тайны не открою сроду

заметив, что они народу

нужны, как пятая нога.

 

ВОЕННОЕ

В ночи, поплёвывая тупо,

сжимая кулаки-тиски,

два бугая под сенью клуба

студентов ждали городских.

Они в селе держали “шишку”!

Они служили в ВДВ!

Им море было по манишку –

такой отчаянной братве!

Дрожали тёсанные колья,

бил в диафрагмы самогон,

и как последний довод – в поле

томился трактор, заведён…

Однако тихое селенье

скрывало городских врагов…

Причины этого явленья

не ведал разум бугаёв:

Студенты в пригородном парке

играли шашки, пили морс…

Они себе достали справки –

И не поехали в колхоз!

 

КУМИР

Он плавал, как бог, возбуждая дам,

весь отпускной сезон.

И было резонно обидно нам

за наших сестёр и жён.

Он за буйки заплывал, козёл.

Он презирал ОСВОД.

А сёстры и жёны кричали: зол

греческий бог Эрот!

Он так и был бы у них – кумир!

Так и считался – ас!

Когда не проткнули бы ночью мы

его надувной матрас…

 

ТРИ ШКУРЫ

Лев – прокурор лесной, в натуре –

ослу нечистому пенял,

что тот – с рождения при шкуре –

в райпо такую же украл.

- И не одну! Две шкуры даже! -

ослище начал гоготать, -

ведь по “понятиям”, за кражу

с меня три шкуры должно драть!

Однако же улыбка-дура

с чела ослиного сползла,

когда последней, третьей шкуры,

лишилась задница осла…

 

ХОДОКИ К ИЛЬИЧУ

Ходоки из деревенских,

что едят, как ходят,

шли по свойски, по советски

к Ленину, к Володе.

Слова доброго просили,

кляли лихолетье,

и ходили всё, ходили

прямо в кабинете.

Бородёнку мнёт Володя

за деревню-маму,

а те ходят всё и ходят

в кабинете прямо.

Околхозились селенья

в пониманьи гордом,

что отнюдь Володя Ленин

дружен был с народом.

Подтвердит любая Валя

из Наркомуборки,

как нахожено бывало

в кабинете Вовки!

 

ОДА К СТОЛЕТИЮ БАБУШКИ

Бабуля! Пращур родовитый!

Сто лет тебе – и поделом!

Твой чепчик, лаврами увитый,

Грядёт над праздничным столом!

Смиренны правнуки слагают

Призы к торжественным ногам,

Смиренны внуки проливают

В стаканы пламенный “Агдам”!

Твой разум остр и дерзновенен,

Движенья резвости полны,

Язык в сужденьях современен,

Уста игривы и вольны.

Персты, избегнувшие тлена,

Играют пудрой у ланит –

Твои дряхлеющие члены

Кокетство рьяное ярит!

Бабуля! Сохранись такою

Археологии в укор:

Геракл – телом, Вакх – душою,

И размышленьем – Пифагор!..

 

ОДА КУХОННЫМ ТАРАКАНАМ

О, кухни резвые траканы,

Алкатели вчерашних крошк!

Люблю вечерние канканы

Хитросплетённых ваших ножк!

Вы – человека сослуживцы,

Пиита скромные друзья:

Вы осязаете страницы,

Где написома песнь моя!

Вы – хворей лекари духовных,

Вы – соглядатаи греховных

Приватных подвигов моих –

Усами мощно шевелите,

Изрядно лапами сучите –

Ликуйте: вас восславил стих!

 

РУСЬ ПОСКОННАЯ

В каком году – неведомо,

в каком году – не слыхано,

на столбовой дороженьке

сошлись семь мужиков.

Сошлись, разделись донага,

срубили баньку ладную

и пару наддают.

Один наддал Евсеичу,

другой наддал Ефграфычу,

а третий – сам себе…

1. Я

Коренаст и настырен,

я посконен и прост.

Слог певучий мой стырен

у озимых борозд.

Ветер точит морщины,

в пимах булькат вода.

Не люблю матерщины –

матерюсь не всегда.

Но уж коли сорвётся,

но уж коли слетит –

так кастрюлево донце

без луды облудит.

Кто-то скажет: Сквернавец!

Замахнутся рукой.

Соглашусь: не красавец.

Не красавец и мой.

Уж таким вышел рожей,

что доходит до драк…

Но зато я хороший –

и не выпить дурак.

2. ТЫ

Мне попы читали Дарвина

прямо с паперти на Пасху.

А не нужен Дарвин даром мне –

мне б любовь твою, да ласку.

Мне попы читали Ленина,

правда, всё эпизодически.

А те Ленины до фени мне –

мне б тебя периодически!

Мне попы сказали: ложно всё!

А Господь, мол, это фикция.

Все, мол, сдохнем и разложимся…

А их взял и сдал в милицию!

3. РУСЬ ПОСКОННАЯ

Перед нами деревня,

по иному – село.

Коли видишь деревья,

понимай: рассвело!

Невеликую хатку

солнца лучик задел.

Зоотехник перчатку

для работы надел.

Трактористы вскочили

на железных Саврас.

Трактористы – не в Чили.

Пиночет – не указ!

Все, кто руки имеет,

невзирая – отколь,

Гомерически сеет –

Чтоб на хлеб и на соль…

А под вечер – гармошка.

А под вечер – баян.

Деревянные ложки,

расписной сарафан.

Самогон на дорогу,

духовитый на вкус.

И – айда в синагогу!

Гой ты, Русь, моя, Русь!..

 

МЯТЕЖНОЕ

Летит, от напряженья красный,

мужик, ручищами маша.

Сто тридцать – облачность. Ненастно.

И в пятках ёкает душа.

Но сколько ты, душа, не ёкай –

вопрос, хоть праздный, но ребром:

Что ищет он в стране далёкой?

Что кинул он в краю родном?

А может, он убил кого-то?

И ускользает в высоте,

холодным обливаясь потом,

от опергруппы в “Москвиче”?

А может, опоздал к посадке?

Друг, может женится? И вот

рванул, в зубах зажав подарки,

догнать батумский самолёт?

А может, он разведчик вражий?

И в небе пристально паря,

запоминает очень даже

парад под стенами Кремля?

А может, птица – не мужик он?

Орёл степной, чей дом – скала?

Но шибко уж летит без шика.

И что за тапки – у орла?!

Иль Карлсон он – Гагарин шведский?

Рулонных кровель толстый сын?

Руками бьёт, как сумасшедший –

наверно, кончился бензин…

А может, просто так, по дури

взлетел с похмельной головой –

и всё, мятежный, просит бури –

как будто буря есть покой…

 

ХОЧУ!

Я хочу, чтобы ты брилась

часто, как перед расстрелом –

чтобы мать не замечала

нашей тайны небольшой.

Я хочу, чтобы ты ела

аккуратно, как котёнок –

чтоб желудок не работал,

как глушитель выхлопной.

Чтобы ты в гидросистеме

масло вовремя меняла

и копала осторожно,

чтобы кабель не порвать…

Вот тогда тебе я песню

сочиню с рефреном “Инна” –

и лететь той песне уткой

до охотника с ружьём!

 

ДОРОЖНОЕ

Неподалёку от Норильска,

в упор наставив карабин,

остановил КамАЗ российский

один российский гражданин.

И, хищно вперившись в кабину,

орлиный выказав анфас,

заметил, несколько наивно:

- Айда-ка ехай на Кавказ!

Но не доехав до Кавказа

в КамАЗе кончился бензин –

так за наивность был наказан

один российский гражданин…

По Азиям и по Европам,

из Азий или из Европ –

не путешествуйте гоп-стопом,

когда придуман автостоп!

 

СТИХОТВОРЕНИЕ С ЭПИГРАФОМ

Александр Сергеевич Пушкин

был женат на Наталии чудной –

обвенчались они прилюдно…

Александр Сергеевич Брюшкин

был женат на богатой старушке –

обвенчались они в церквушке.

Александр Сергеевич Кружкин

был женат на крестьянской девчушке –

обвенчались они на опушке.

Александр Сергеевич Чушкин

был женат на дородной свинушке –

обвенчались они в сараюшке.

Александр Сергеевич Мушкин

был женат на зелёной лягушке –

обвенчались они в кадушке.

Александр Сергеевич Невский

взял супругу кровей королевских –

оттого ему было так скушно…

 

МОРОЗНОЕ

Когда морозец спозаранку

и снега навалило – штабель,

тихонько выкопайте ямку,

найдите незаметно кабель,

с оглядкою его разделав,

концы возьмите в руки скромно…

И грейте на здоровье тело

по первому закону Ома!

 

НАБЛЮДЕНИЕ

Не заплывая за буйки

в реке купались мужики –

и столько было мужиков,

что было не видать буйков!

И, так как плавая, народ

не различал в воде буйков,

то с берега кричал ОСВОД:

- Не заплывать за мужиков!

 

ДЕБИЛЬНОЕ

На месте особенно людном,

где вечер особенно был,

с лицом пародийно-преступным

стоял конопатый дебил.

Толпу озирая проворно,

гнилые резцы обнажа,

стоял, ухмыляясь топорно,

топор над собою держа…

Толпа, сторонясь, обходила –

не тыкала пальцем едва.

А те, кто сильнее дебила,

кричали плохие слова!

И мысль у дебила забила –

в извилине еле жива –

о том, что дебильней дебила

порою бывает молва.

Хоть карточки не предъявил он,

хоть врач его – не объяснил,

но неагрессивным дебилом

он был – конопатый дебил.

Он был безобиднее мышки.

А этот топор – оттого,

что он караулил мальчишку,

стянувшего мяч у него!..

 

ПРО ЛЮБОВЬ

По непредсказуемой трассе,

макая в пучину борта,

плыла на воздушном матрасе

ретивых подростков чета.

А взрослые Маши и Васи

глазели – и знали вполне,

что лопнет она в одночасье,

любовь – как матрас на волне!

 

ФИЛОСОФ

1.

Не в книжке и не на экране,

своими глазами – не вру! –

я видел философа в бане

с душистым обмылком “Дуру”.

Шажками по скользкому полу

через душевоё водопад

он шёл, волосатый, но голый,

живот положив на ушат.

Затылка намылил полоску,

тихонько потёр – не дыша –

как бы содержимое мозга

от резких толчков бережа.

Уселся, меня не заметив.

Зевнул. И как был нагишом,

задумался, голову свесив,

о чем-то своём, о большом…

2.

В лесу, почти не выделяясь

среди пеньков, среди дубов,

стоял, природе ухмыляясь,

монументальный философ.

Подозревая, что философ,

в прицелы или с-под руки

его оглядывали косо

охотники и грибники.

Летели гуси в изголовье,

скотину гнали пастухи –

и птичье падало в коровье

под философское “хи-хи”…

Так, мудревато-кудреватый,

стоял философ не спеша,

какой-то палкой суковатой

в заду рассеянно чеша.

 

КОЗЁЛ

У двери университетской

при входе в объёмистый холл

топтался с улыбкою светской

прилично одетый козёл.

К нему подходили, кивая,

и даже – охота была! –

здоровались, не замечая,

что держат копыто козла!

А тот улыбался, скрывая

козлиные мысли в уме,

и кланялся им, издавая

заносчиво-глупое “ме-е-е…”

Студентки и аспирантессы

восторженно выли в ладонь:

- Какой моложавый профессор!

не зная, что в сущности он…

И некому было мне крикнуть,

и некому было шепнуть,

что этот козёл мою книгу

полгода не может вернуть!

 

НЕСКЛАДУХА

Мы с тобою повстречались

на Сафроновском причале –

я “ерша” ловил в стакане,

свесив голову с колен.

А ты мимо проплывала,

берег гордо созерцала –

на барже “Товарищ Пушкин”

командиром ты была.

Встал я на ноги нетвёрдо,

чтоб казаться тоже гордым,

но упал в сырую воду –

прямо мордою упал.

На барже засуетились,

к тебе с просьбой обратились:

“Что, мол, делать, леди-кэптэн?

Человек, мол, за бортом!”

Ты, не выпустив штурвала,

показала мне “гитару”

и сказала в матюгальник:

“Разве это человек?!

Человек, кто ездит в “мерсе”,

кто на Марс летит в ракете,

а не тот, кто пиво с водкой

пьёт в пропорции два к трём!”

Я, захлёбываясь речкой,

отвечал по-человечьи:

“Лучше пиво кушать с водкой,

Чем шампанское в постель!

Хоть не так оно культурно,

но зато на вкус недурно.

И при этом с третьей рюмки

бьёт коленом в лоб и в пах!”

Я хотел вскричать за этим

слов, каких боятся дети,

но смутился отчего-то

и сказал: “Я вас люблю!”

Ты изящно покраснела,

улыбнулась обалдело

и шепнула в матюгальник:

“Правда любишь, или как?

Побалдеть, покувыркаться?

В Бирск на барже покататься?

А как дело до жениться –

проторишь ли в ЗАГС стезю?”

Хоть была ты мне и люба,

но смолчал в ответ я тупо –

в неприличной позе трупа

как кирпич, пошёл ко дну.

Надо мной сомкнулись воды –

одинок без кислорода,

я лежал на донном грунте

и раздумывал, как быть…

Вот тогда ты зарыдала!

Если бы ты только знала,

что по дну на берег вышел

я – дыханье задержав…

 

ПИСЬМО К ЖЕНЩИНАМ

Обобщая серьёзные факты,

не пеняя на секс, как любовь –

надо очень признать адекватно:

мало проку от нас, мужиков!

Мы получки свои пропиваем.

Мы по мере здоровья блудим.

И семейный бюджет подрывая

мы домашнюю пищу едим.

Мы не чиним кран водопроводный.

Мы на рынки не ходим с сумой.

Мы вообще ни на что не способны,

окромя, что природой самой…

Мы не делаем жёнам приятно –

мы не дарим без спросу цветов!

И за что только, мне непонятно,

вы рожаете нас, мужиков?!.

 

БАБА

Однажды, “по малому” выйдя

часу эдак в третьем утра,

я голую бабу увидел

на самых задворках двора.

На улице было – за двадцать.

Летя, костенела моча.

А баба хотела… чего-то,

в сугробе игриво торча.

На бабу накинувшись тупо

я, шаря рукой в темноте,

случайно морковку нащупал

на бабьём огромном лице.

Я вздрогнул, напрягши не слабо

извилину – благо, одна.

И понял – не голая баба,

а снежная баба она!..

Я долго застёгивал брюки –

бросало то в холод, то в жар…

Какие забавные “глюки”

нам дарит порой “Солнцедар”!

 

ВОСЬМОЕ МАРТА

Этот день – особый случай.

По торжественной вине –

не пропью свою получку,

принесу её жене!

А жена устроит взбучку,

покачает головой:

- Лучше б пропил ты получку,

чем нести её домой!

Тёща дров в огонь подкинет

(тёщу трудно не любить):

- На твою получку, - крикнет, -

счастья в жизни не купить!

- Эти все твои получки, -

крикнет тёща, щуря глаз, -

довели уже “до ручки”

наш семейный бухбаланс!

Полистав тыщёнок кучку,

тесть посмотрит свысока,

скорбно плюнет не получку

и добавит:

- Ха-ха-ха!

- Ха-ха-ха! – подденет тёща.

- Ха-ха-ха! – съязвит жена.

И меня с получкой тощей

отошлют куда-то на.

И пойду я – ручки в брючки –

с независимым лицом

со своей смешной получкой

в “Соки-Воды” за углом…

 

СПЛИН

Напрасно утверждал Платон,

что кит – не кушает планктон.

Напрасно Шпенглер рассуждал,

что Пушкин – не был феодал.

Напрасно удивлялся Фихте

картинкам – в институтском лифте.

Напрасно думал старый Кант,

что дурака – не красит бант…

Когда на улице – ненастно,

то – всё напрасно… всё напрасно!

 

ЭМИГРАНТ

Я в Техасе прописался,

хорошо в Техасе мне –

выйдешь в прерии пораньше,

скачешь голый на коне!

Никому тебя не видно –

не стыдят за наготу.

За державу не обидно –

ни за эту, ни за ту!..

СКАРАБЕЙ

Однажды ночью тёмною,

большое – хоть убей! –

поймал я насекомое

породы скарабей.

Куда-то, как ужаленный –

выказывая прыть –

катил, катил он шарики

из стыдно говорить.

Отметив эти действия,

как факт природы, я

вопрос один естественный

спросил у Скарабья:

- Куда ты, как ужаленный,

торопишься спешить?

Зачем катаешь шарики

из стыдно говорит?

А тот, сжимая собственность,

ответил мне в ответ:

- А отчего бы, собственно,

и нет, и нет, и нет?..

…Поэты и поэточки –

товарищи мои –

и мальчики, и девочки –

мы тоже Скарабьи!

Когда неровно дышится,

когда спешится жить,

когда чего-то пишется

про стыдно говорить,

мы катим песни-катыши –

смеётся белый свет…

Но, отчего б, товарищи –

и нет, и нет, и нет?!

 

ДЯДЯ ВОВА

К нам приехал с красной рожей

дядя Вова-морячок.

Клёши мокрые в прихожей

Он повесил на крючок.

Бородатый дядя Вова –

старый школьный мамин друг.

Озорной, восьмипудовый!

Здоровенный, как битюг!

Он на кухне “принял” малость –

спиртом сердце возбудил.

Он по комнате, качаясь,

как по палубе, ходил.

Он метнул в меня напильник.

Он сломал мой самокат.

Дал сестрёнке подзатыльник.

Кошке Машке дал под зад.

Он по мебели пинался.

Он кричал, что правда – есть!

Он на люстру влезть пытался –

но не смог на люстру влезть!

Он порвал у нас сберкнижки.

Маму матом обозвал.

У Серёги, у братишки,

паровозик отобрал.

Папе с ходу въехал в скулу.

Хлопнул дверью и – пока…

Проглоти его акула,

дядю Вову-моряка!

 

КОСМОПОЛИТ

В тихой-тихой деревушке,

где и пукнуть-то нельзя,

у тихони у старушки

тихий парень родился.

Он тихонько вышел ростом –

три сажени мышц и жил.

Он на флоте черноморском

потихоньку отслужил.

Он тихонько отучился

в тихом городе Лондон –

и тихонько поженился

на тихоне, как и он.

Он тихонько сделал сына

с тихим именем Барклай

и тихонько сунул мину

в поезд “Гаага-Кустанай”.

Так, тихонько сделав дело,

он гулял в Алма-Ате…

Очень громким было дело

в Вашингтонском нарсуде!

 

АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК

Вот человек стоит монументальный.

Он выглядит, как будто битым был.

В его душе – порыв сентиментальный.

В его груди – сентиментальный пыл!

Он лом берёт – холодное оружье.

(Зимой весьма холодное оно!)

Он всходит на шоссе – и ненатужно

дорожное вскрывает полотно.

Он долбится в одну и ту же точку.

В руках его – немало киловатт.

Он говорит, что алому цветочку

пробиться помогает сквозь асфальт.

А рядом – разбиваются машины.

А рядом – происходят ДТП.

Но долбится, безмолвствуя, мужчина,

как будто он – не он, а не в себе.

Он глух и нем. Он – человек спортивный.

Он верит, что прогрессы посрамя,

позволит рыбам плавать сквозь плотины,

летать позволит птицам сквозь дома!..

О, люди, чьи тела монументальны!

Владельцы топоров, ломов и пил!

Душите свой порыв сентиментальный,

тушите свой сентиментальный пыл!

Устроен мир и так весьма непрочно.

Построен не на совесть – а на страх…

Не помогайте аленьким цветочкам

в спецально не положенных местах!

 

СЕРДЕЧНОЕ

По краю колхозного поля,

вдоль белой от снега межи,

идёт, пригибаясь от боли,

огромный небритый мужик.

Мычит он про о, что всё… к чёрту!

Он плачет и кушает грунт.

Ужасны свистящие взмахи

его гидравлических рук.

Чем мучим ты, мощный детина?

Какую несёшь в себе хворь?

Сразила ль тебя скарлатина?

Сгноила ль коварная корь?

А может, ты гриппом простывший?

А может, поносом больной?

А может, катаясь на лыжах,

в овраге обнялся с сосной?

А может, тебя подстрелили,

когда воровал ты карто…

А может, соседи побили

за то, что… Да, мало ль, за что?!

А может, ведёрную клизму

всадили тебе натощак?

А может, тебе антифризу

налил после бани свояк?

А может, ты прыгнул куда-то,

забыв натянуть парашют?

А может, служил акробатом –

и вдруг не раскрылся батут?

А может, томился в неволе?

А может, на рельсах уснул?

А может, сражался в Анголе

и пальцем гранату заткнул?..

А может, тебе изменила

любимая вдруг? И тоска

сердечно твоё защемила –

большое, как яйца быка?..

 

СОЛОВЕЙ

Где тракторы ездят, пахая

взошедшие было вершки,

сурово храпят, отдыхая,

в семейных трусах мужики.

Багровые, как от загара,

носами уткнутые в торс,

сжимая порожнюю тару

во сне они смотрят кино-с.

Храпите, мои трактористы!

Храпите, мои пахаря!

Не слышьте поэтова свиста –

я буду свистеть втихаря.

Не то, чтобы нравилось глотку

мне драть – но меж летних полей

всегда я обычно в охотку

свищу, ибо я – соловей!

Я свистну, что труд – это ратно!

Я свистну: виват, мужики!

У вас, мужиков, аккуратно

я свистну с обедом мешки.

Дрын свистну, которым заводят-

-ся тракторы – чтоб не пешком.

И может быть, свистну по морде

кому-то из вас кулаком.

Освистну мою собачонку –

насвищеной дам колбасы.

Помятую свистну тыщонку,

семейные свистну труся…

Смешная история вышла –

читатель, сушите штаны!

Поэты – мы все соловьища,

поэты, мы все – свистуны!..

 

ЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ

Октябрьской ночью незвёздной,

забымши, зачем и куда,

я шёл мимо фермы колхозной,

таща фуража два пуда.

А рядышком – это же надо –

где пела пастушья гармонь,

паслося колхозное стадо.

Большое. Особенно – конь.

Навозом соря неопрятно

он косо взглянул на меня –

мне явственно стали понятны

намеренья злого коня.

Он весь похотливо напрягся,

заржал что-то пошлое мне,

и тупо за мною погнался,

как будто я лошадь, а не.

Мне руки тянула поклажа.

А ноги тонули в… грязи.

И было бы мне очень даже,

когда бы не помощь извне.

Из русского, видно, селенья

(их есть там, как Пушкин писал) –

шла русская женщина Феня

красивая, как самосвал.

Мгновенно она оценила

беду – и тяжёлой рукой

коня на скаку осадила,

как будто он пони какой.

Потом ухмыльнулась несмело,

в раскачку ко мне подошла,

в упор на меня посмотрела –

и рубль зачем-то дала…

…Спустя не одно поколенье,

проделав нешуточный путь,

я в русское ехал селенье,

чтоб женщине – рубль вернуть.

Сельчане глазели по-жабьи:

- Мол, помним такую, была.

Жаль только, по глупости бабьей

в горящую избу – вошла…

 

МЫСЛИТЕЛЬ

Мощно ходит взад-вперёд,

потирая руки,

здоровенный идиот

синий от натуги.

Всех своих великих сил

напрягая сумму

мощно думает дебил

небольшую думу.

Подойдя к нему на шаг

(не случилось б лиха!):

- Чё задумался, чувак? -

спрашиваю тихо.

Засопев, как старый “ЗиЛ”,

комлеватым носом,

мощно думает дебил

над моим вопросом.

Отошёл я, чтоб не сбить.

“Файлы”, знать, “зависли”…

Нелегко дебилом быть –

и всё время мыслить!

 

БАЛЛАДА О ГОРОДСКОМ

По кривенькой улице сельской,

где трактор – и тот не пройдёт,

под ручку с красавицей местной

идёт городской идиот.

Он с ней познакомился в клубе –

под ропот колхозных бедил

он с ней поздоровался тупо

и клинья неловко подбил.

Он к ней прижимался, танцуя:

- Мол, кончу университет!..

Бедилы же, рядом тусуясь,

в карманах сжимали кастет.

Красавица местная Маня

предательской дурой была

и в ночь повела на закланье

она городского орла.

Очкарик, патлатый и тощий,

шагнул, будто бы на войну,

туда, где “метелят” и топчут,

и в роги барании гнут!

Но сердце так глупо и дерзко,

когда оно любит – и вот –

под ручку с красавицей местной

идёт городской идиот…

Он будет наказан так подло!

Он будет избит (и не зря!).

А Манечка с местною кодлой

уйдёт, матерясь и куря.

Очкарик, он будет томиться

в больнице, срастая скелет.

И долго не сможет учиться!

И бросит университет!

Он очень обдумает что-то.

И, блин, поклянётся в душе –

Не быть городским идиотом –

Не быть городским вообще!

Он снова поедет в деревню.

Он станет служить пастухом.

И пьяницей станет последним,

но первым в селе драчуном!

От водки, от мяса, от бани

он станет отъетый бугай.

И женится-таки на Мане –

большой, как столичный трамвай…

Но станет обросшее рыло

к высокой Луне воротить...

И Мане кричать – что обрыдла!

И бить её, бить её, бить!..

 

МЕЧТА

Хотел бы я дебилом быть –

отъетым и мордатым.

По тёмным улицам ходить

хотел бы я “поддатым”.

И не иметь ни стыд, ни срам.

И жечь глаголом низким!

И морды бить моим друзьям

и их родным и близким.

Хотел б я головы ломать

рукой – как конь копытом.

Хотел бы в дверь не пролезать

по всяким габаритам!

Чтобы общественность села

по свету раструбила,

какого Родина дала

гигантского дебила!..

…Но по ночам хотел бы я

под полною луною

печальной песне соловья

внимать вдвоём с тобою.

Шептать стихи, дарить цветы

тебе – моей невесте,

чтоб не подозревала ты,

что я – дебил известный.

И лишь когда “распишут” нас,

чтобы вдвоём – до гроба –

тогда я дам тебе под глаз.

А лучше – дам под оба!

И проклянёшь ты, что есть сил,

судьбу-сенокосилку…

И вдруг поймёшь, что я – дебил,

а ты – моя дебилка!

 

ПРО ОТЦА-КАПУСТОБОЙЦА

Папа мог – и взашей, и по морде.

Состоял он из мышц и из жил.

Он капусту рубил на работе –

он рабочим совхозным служил.

Понимая девичью натуру,

наставлял он, работая в ночь,

молодую, наивную дуру –

тридцатисемилетнюю дочь:

- Как бы там у тебя не свербило,

не сверлило бы это и то –

не води ты на хату дебилов,

не играй ты в лото – да не то!

Он привёл ей печальные факты.

Только в голову дочь не взяла.

От избытка гормонов на хату

двух дебилов она привела.

И понёс их порочный фарватер –

опрокинули грамм так по сто,

и в лото принялись на полатях,

что, понятно, лото – да не то!

Их лото выходило не слабо –

замаячил уж дел венец…

Но вернулся с проверкою папа –

деревенский капустобоец.

Он поставил над “и” все три точки.

Он сказал лаконично слова:

- Охренела ты, папина дочка!

- Охренела твоя голова!

Так, излив по-отечески чувства,

что держать уже было не в мочь,

изрубил он в сырую капусту

и себя, и дебилов, и дочь!

Этот крайне трагический случай

на житейской случился тропе.

Дочка папина, папочку слушай!

Папа зла не желает тебе!..

 

СОН

Однажды Лариной Татьяне

Приснился – бес его ети! –

Медведь, который на баяне

Играл “Постой, не уходи…”

“Онегин” пушкинский ковался.

А бедной Тане – надо ж ведь –

Во сне по-прежнему являлся

Её настойчивый медведь!

Так – сон за сном. И без начала,

И без конца. Окончен бал:

Татьяна к Боткину попала,

Медведь – в “Онегина” попал…

 

КРИТИКАМ

Иду, пошлёпывая булками,

отнюдь не замечая то, что

газетами приносят гулкими

а то и, гады, личной почтой.

Делюсь существенными мыслями,

Держусь в общественном фарватере.

А там – газетами и письмами,

всё про меня, и всё – по матери.

А мне бы, космонавтом будучи,

парить, как солнце, над Европою!..

А что до булок – я не булочник,

иду нелепо – вот и шлёпают…

 

“ПЛАЧ ЯРО СЛАВНЫЙ” ИЛИ СИЛЛАБО-ТОНИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ ПЕРИФЕРИЙНОГО ПИИТА ХВАСТИЩЕВА ПО ПОВОДУ ПРОЧТЕНИЯ ПРОЗ И ПОЭЗИЙ СТОЛИЦ РАСЕЙСКИХ СОБРАТЬЕВ ПО ПЕРУ И БУМАГЕ, ПОЛЬЗУЮЩИХ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНУЮ ЛЕКСИКУ, И ОНЫМ ЖЕ СОБРАТЬЯМ О СЕМ ПОСВЯЩЁННЫЕ.

Без суда не обессудьте,

Люди стольные мои!

Что ж сажаете вы, люди,

В чисто полюшко – х..?

По годам-болотам топким

Вы кудысь торите гать?

Добрым молодцам-потомкам,

Что им буде пожинать?

Как сосудом – политура,

От уездных городов

Огорожена культура

Частоколами х…!

Баре стольны! Между нами

Говоря, – не век живём:

Порастёт быльё х….,

Порастут х.. быльём…

 

СЛУЧАЙ, ПРОИШЕДШИЙ С ТОВАРИЩЕМ МАЯКОВСКИМ

НА ДАЧЕ В СЕЛЕ ПЕТРОВСКОМ*

Солнце в Лондоне

кипит в небосклоне –

впрочем, пожиже

чем в Париже.

Слоняются Лондонцы

с зонтиками –

от солнца!!

А в Париже жара и дрёма –

парижане вообще сидят дома.

А я, неудачник –

сижу на даче.

Негой не мучаюсь попастой:

снега на улице –

по паспорт!

сижу и по радио конюха Клима

слушаю сводки мирового климата:

солнце пляжи

жарит в Майами!

(я там даже

был, между нами).

Нет тебе холода –

ни в Пизе, ни в Брно!

(Названьице города –

брр…)

Но –

Даже под Оршею

погода хорошая!

А на даче в селе Петровское –

х……я!

Партия Ленина! На подмогу!

Рабочей силы у класса много –

города городите,

мосты мостите?!

Горланю, требую:

перенесите

от погоды собачей

хоть в Пизу – эту дачу!

 

ЧТЕНИЕ ТОЛСТОГО

Чтение Толстого –

честно и впопад –

требует простого:

рубище – до пят,

борода – от пуза,

хлебец с кипятком,

полный карапузов

деревянный дом,

плуг, мозоли, бденье

над ПЭ-ЭС своим,

злу – непротивление,

в Оптину – босым:

не “на полшестого”,

а “без дураков”…

Чтение Толстого –

не для слабаков!

 

ЧЕЛОВЕК

По трактовке дарвиниста-янки

человек произошёл от обезьянки.

По трактовке дарвиниста с Нила

человек произошёл от крокодила.

По трактовке дарвиниста-русского

человек происхождения капустного.

По трактовке дарвиниста-Бога

человек произошёл убого…

 

ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

“Навернувшись” с социальной лестницы,

депутат – не торопись повеситься!

Есть в стране достойные занятия:

крупное возглавить предприятие,

мастером трудиться на объекте,

на станке фрезеровать – ну, эти…

на вокзале побираться в Выборге…

И вообще – не за горами выборы!

 

ПОЧЕМУ МАССА ТЕЛА НЕ ИМЕЛА РЕШАЮЩЕГО ЗНАЧЕНИЯ

ПРИ ПОДБОРЕ КАНДИДАТУРЫ ПЕРВОГО КОСМОНАВТА?

Искусство космонавтики –

в теории и практике –

в том состоит, чтоб тратили

возможно меньше средств

на килограмм поднятого

полезного (приятного),

что важно космонавтам – там,

среди безмолвных звезд.

(Пропорции ж Гагарина

нисколько не влияли на).

 

* * *

А.А.Ю. (Аршинову Аркадию Юрьевичу)

Я о тебе не забываю –

вишь, посвящение: А.А.Ю.

И ты меня не забывай,

Аай.

 

НОКТЮРН

На голубом диване музыки

могли бы жить Чайковский с Мусоргским…

Но жизнь семейная не ладится,

когда партнёры – гей и пьяница!..

 

ПОЭТ И ДУРЕНЬ

Чтобы бдительней постичь

человечье сердце

пригласил поэт Кузьмич

дурня по соседству.

Пригласил его на чай

под садовой грушей,

чтобы эдак невзначай

дурака послушать.

Наблюдая, как сосед

пробует варенье,

усмехается поэт

с целью одобренья:

- Эк, тебе проворный рот,

что у крокодилы! –

Знать, тебя в голодный год

матушка родила?

От таких превратных фраз

дурень поперхнулся,

отпихнул варенье враз,

к булке потянулся.

- Их на пальмах не растёт,

этих булок, значит –

проливает пот народ,

на полях х…..! –

говорит пиит седой

в сущности беседы.

Дурень – и бегом домой,

плюнув на соседа…

Повздыхал поэт Кузьмич

над задачей вечной:

неспроста его постичь –

сердце человечье!

 

ЗА КЛАВЕСИНОМ

В дорогих очках и плисе

автор Бах – в веках, поди,

созидал себе паблиси-

-ти, тудысь его ети!..

 

РОДИМОЕ

Песней Родине зальюсь –

не с чужого голоса.

Широка родная Русь –

не хватает глобуса!

Красота её сама

на душу охотится:

хоть ты лето, хоть зима –

а пейзаж не портится!..

Пой, фанерный патефон,

милое, заветное:

“В чистом поле грязный слон –

существо заметное…”

 

ЯПОНСКОЕ

Кони в поле несутся

в высокой траве

отыщешь их яйца…

 

ПЛАВУЧИЙ КЛАД

Среди грунтов родных пенат

я тупо обнаружил клад

в саду, окучивая лук:

се был окованный сундук.

Се был сундук! А в сундуке –

то, что не тонет ни в реке,

ни в море и ни в окияне…

Внемли моей сердечной ране!

 

* * *

Р. Вахитову

Крылами бури сокрушая –

куда? – да хрен её поймёт! –

кружит ворона небольшая,

роняя, в общем-то, помёт.

Так мы, поэты-антиподы,

ты – с кафедры, я – от сохи,

летим, крыластые, сквозь годы,

роняя, в общем-то, стихи!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

lll. СЮЖЕТНЫЕ ПЛОСКОСТИ

 

 

ИСТОРИИ ОБ ИСТОРИИ

 

БАСКЕТБОЛ

Однажды наши баскетболисты решили провести показательный матч с американцами. Ну, и показали. Вышли команды на поле – а наши макушками аккурат заокеанским друзьям по это. Как на подбор, маленькие. А корзину, куда мячом допрыгнуть надо, под самый потолок подвесили. Специально. Для затруднения офсайда. Само собой, результат драматический. Шесть ноль – победила дружба.

Тренеры – в Кремль. Так вот и так, наша вина не причём – игроки маленькие. Чтоб подросли надо сделать.

В Кремле трубку закурили, подумали и говорят:

- Чтобы что-то выросло, его сначала надо посадить. Верно, товарищи?

И посадили всю команду. И, главное, помогло. Какую там Олимпиаду наши выиграли?!.

 

ЦЕНЫ

Однажды приехал в Кремль зоопарк с ценами. В Кремле походили, поглядели: цены все маленькие такие, несчастные. Жалко их!

В Кремле и говорят: а давайте мы их отпустим!

И отпустили. А цены разбежались, одичали и стали кусаться!..

 

КОСМОНАВТЫ

На заре перестройки Генеральный посмотрел в небо, увидел, как “Шаттл” свалился и сделал такой же.

Сделал и пошёл к космонавтам просить, чтоб опробовали.

Космонавты выслушали Генерального, пиво допили и говорят:

- Времена у нас нынче коммерческие, где упадёт, там подобрал. А мы люди военные, тем более бесплатно летать не способны.

И цену заломили. По космическим меркам.

Генеральный туда-сюда. Нет денег!

Так и полетел наш “Буран” в беспилотном режиме. Потому и не свалился.

* * *

Когда Генеральный сделал ракету, собрали в Кремле самых-самых космонавтов и стали думать, кого первого в неё посадить, чтоб космос посмотрел и себя показал.

Самый умный только мешать будет: на земле умников хватает, куда ракетой стрелять. Самый старый на пенсии давно, корову в деревне не бросит. А самый сильный возьмёт, да и рычажки погнёт – с его-то ручищами.

Тогда в Кремле говорят: давайте самого красивого космонавта отправим – от него в космосе вреда меньше.

И, как говорится, поехали.

Хотели-то по тихому слетать, чтоб не знал никто – а то ещё кривотолки пойдут, за спиной шептаться станут. А только корреспонденты как увидали, какой красивый космонавт прилетел – так давай его фотографировать на память и обложки модных журналов. По всему свету растрепали!

С другой стороны – стране польза. Если у нас ракета есть, в которую космонавт помещается, отчего бы в неё бомбу не положить, а то и две? От этого стали мы с миром капитала дружить по остаточному принципу. Мы им лишнюю нефть, они нам лишнее продовольствие. И волки целы, и овцы сыты.

А Генеральному премию дали…

* * *

Когда Генеральному премию за ракету дали, купил он себе на премию квартиру, машину, мормышку и айда на рыбалку. Ершить. А премия возьми и кончись. А Генеральный возьми и новую ракету сделай, чтоб неповадно.

Сделал и в Кремль пошёл, нового космонавта согласовывать. А в Кремле торжество по случаю очередного присвоения. Героя.

Генеральный и так и сяк. Параметры объясняет, в подробности вдаётся. Отправлять, мол, не отправлять? А если отправлять, то куда? Торжествовать мешает. В Кремле обиделись и говорят в сердцах:

- Да отправляй ты, твою мать!..

Генеральный вышел из Кремля и в затылке зачесал: мать родную в космос отправлять! За что?!.

Однако, приказ есть приказ. Его два раза не обсуждают.

Забрал Генеральный мать из деревни – кур, кроликов соседям наказал. Посадил мать в ракету – и ату её в космос! Мать по старости не смекнула даже, что в космосе. Всё в иллюминатор глазела, думала, кино показывают про Максима, ну, где “крутится, вертится шар голубой…”

А с другой стороны опять польза стране вышла. В Кремле рассудили: раз бабка полёт выдюжила, баба тем более сдюжит. И запустили в космос бабу. Заокеанские друзья испугались: баба на корабле – не к добру, тем более на космическом! Так испугались, что взяли и выложили Кремлю все карты. Военные!..

* * *

Когда Генеральный решил первого космонавта в космос запускать, заокеанские друзья взяли и написали на ракете это слово. Мол, фига два у вас получится. С восклицательным знаком. Ну, написали и написали. Запустили ракету, вернулась ракета, а как вернулась, Генеральный давай ракету на детальки рвать, узлы исследовать. До винтика разобрал ракету – ни заусенца лишнего, всё по чертежам. Генеральный в затылке заскрёб – отчего ж вернулась ракета? – и вдруг видит, это слово написано.

- Ага! – кричит, - из-за этого слова ракета и вернулась! Существенное, выходит, слово! Основополагающее!

Ну и традицию на радостях учинил – это слово на ракетах писать, чтоб ворачивались. Все ракеты и ворачивались.

Всё хорошо было, пока некий дурак это слово на военной ракете не использовал. По инерции мышления. А военную ракету как раз к заокеанским друзьям запустили проверить, как у них с качеством строительства столицы. Нехай, тоже цемент воруют.

А военная ракета по традиции возьми и вернись. В место постоянной дислокации…

Генеральному – по шапке (от него одна шапка-то и осталась), а это слово на то слово поменяли. Его правда, совсем нехорошо говорить, а надо бы...

 

АЛЯСКА

Сидела раз царица на престоле, а греки возьми да подари ей финик с башку. Царица и призадумалась, чего б им в отместку подарить, чтоб греков удивить и себя показать. Думала, думала, а придумать ничего не может – в Греции вроде как всё есть…

Повелела тогда царица со всей Руси в Кремль фаворитов созвать, чтоб присоветовали. Самый старый фаворит и говорит:

- Раз в Греции всё есть, значит, не грекам дарить надо, а куда подальше – к примеру, в Америку. А дарить, так Орлова. Он прецедент изрядный.

- Нет, - говорит царица, - не могу Орлова дарить, он со мной в коляске ездит, душу пользует.

Самый старый фаворит и говорит:

- Ну, тогда дари Аляску – её не посадишь в коляску!

- Верно, - говорит царица, - Аляску не посадишь в коляску!

И подарила в Америку Аляску.

Америка для виду поломалась, а сама руки потирает и думает: “отсель грозить мы станем шведу!”

Шведы для виду испужались, а сами в окно в Европу высовываются, гогочут: отсель – пожалуйста! Грозите на здоровьице!

А царица увидала, сколь фаворитов в Кремль понаехало и а ну царствовать!

Кони дохли...

 

ПРО ПУШКИНА

Однажды Пушкин приехал в деревню к барину Троекурову на уик-энд.

Отужинали они по протоколу, солнышко проводили. Тут Троекуров и говорит Пушкину:

- А ночи мы традиционно коротаем за питием водочки и преферансами.

А у Пушкина ни векселей для игры нет, ни азарта до водки. Сказался Пушкин Троекурову, что в туалет, а сам – за перо. Так и скоротали ночь – один за питием водочки и преферансами, другой за писанием стихов.

Утром стучится к Троекурову деревенский староста:

- Вставай, барин, твой сегодня черёд деревенское стадо пасти!

А Троекуров и встать-то неспособный. Ну, Троекуров и к Пушкину:

- Выручай, брат Пушкин – мне сегодня черёд стадо пасти. А я водочки в излишестве пил и в преферансы проигрался! Неспокойно у меня на душе, чтоб скотину стеречь! Подмени меня, Пушкин, а я тебя в Михайловском после подменю, моё тебе слово!

А Пушкин сам всю не спал – стихи получались. А отказаться – честь не дозволяет, гость всё-таки. Так и согласился.

Вывел стадо на луг и давай кумекать, чтоб и скотина в лес не подалась, и самому выспаться. А гений, он, как известно, парадокса друг. Так Пушкин возьми и свяжи скотину хвостами парами по ранжиру, чтоб та не разбежалась. Все пары по одному размеру подобрал, чтоб которая поздоровее которую послабже в лес не утащила. Так оприходовал всё стадо, остался один бык троекуровский без пары – самый откормленный и мощный. Привяжу его, - думает Пушкин, - к себе хвостом. Усну, а как бык в сторону потянет, проснусь и осажу его.

Ну и уснул. Скотина, которая хвостами связанная, друг дружку в разные стороны тянет, а сдвинуть не может – так и стоит на месте. Один бык троекуровский в лес потихоньку рысит. А Пушкину на грех сон снится забористый, с куртуазными приключениями, от которого никак проснуться невозможно. Ну а сам Пушкин, хоть парень кряжистый, а весу в нём с быком несравнимо, так и потянул бык Пушкина за собой в лес. А скотина, она дороги не разбирает – проволок бык Пушкина до лесу по крапиве, репью и болоту – так что вид у поэта стал преизрядный.

А в лесу – благородный разбойник Дубровский. Сидит, ножи точит, думку думает за справедливость. Глянь: бык стоит троекуровский, а к его хвосту Пушкин привязан в преизрядном виде и недвижный. Дубровский вскочил, ножами замахал: совсем, - кричит, - Троекуров чашу терпения народного переполнил, светоча культуры на хвосте бычьем заморил! Нет ему нынче прощения!

Скликал разбойную свою братию, взвалил Пушкина на плечи – для доказательства – и а ну в деревню троекуровскую скакать, палить поместье.

Ну и спалил поместье. А там и Пушкин проснулся. Глядит по сторонам: барин Троекуров плачет, подле благородный разбойник Дубровский свистит с укоризною, да угольки усадьбы троекуровской тлеют…

 

* * *

Раз доложили царю, что Пушкин писаниями своими воду в мутит в народе и сам же от них имеет переутомление.

Тогда отправил царь Николай Пушкина в Михайловское, чтоб от писаний отдохнул и хозяйство поместное поправил. Пушкин и поехал – чего царя зараз гневить? Через день царю от Пушкина депеша: пришли, государь, обоз кирпича и пуд чернил.

Царь Пушкину в ответ свою депешу: зачем кирпич и чернила? Не вижу связи.

Пушкин в ответ: кирпич – фасад править, а чернила – расписки писать долговые под сей кирпич.

А царь в ответ: кирпич выслал, расписки долговые аннулирую.

Пушкин видит: не желает царь Николай чернил ему допускать ни в какую. А у Пушкина душа зудит – роман ваять. В стихах и премногих главах. Ну, Пушкин и решил роман свой кровью писать, чтоб царю неповадно было.

Сел и пишет себе роман кровью. Написал половину главы – и в обморок. Кровь кончилась. По такой причине позвали фершала. Фершал посмотрел Пушкина, давление потрогал и говорит: никак вам больше сей роман кровью писать нельзя, потому что у вас давление от этого упало. Не хватит у вас давления на роман. Покачал головой и пошёл крестьян бить, чтоб кровь сдали на поправку давления.

Наутро Пушкин в окно выглянул: очередь стоит из крестьян. Донорская. Кровь сдают на поправку давления. Давление, оно много крови не требует, так Пушкин сейчас за перо. Ну, и двинулось дельце. Посему великий роман в стихах пушкинский есть плоть от плоти кровь народная.

 

* * *

Однажды поехал Пушкин на историческую родину – в Африку. Встретили Пушкина африканские вожди как родного, стол накрыли.

- Прадед твой, Ганнибал Пушкин, - говорят Пушкину, - был королём африканским, так и ты по-королевски отобедаешь.

Пушкин уселся за стол, видит, все сидят весёлые и с вилками, а один человек сидит грустный и без вилки.

Пушкин и говорит:

- Почему ты один сидишь грустный и без вилки?

- А потому, - говорит человек, - что вы меня сейчас кушать будете. Традиция такая у вас в Африке, людей кушать.

- Нет уж, говорит Пушкин, - я хотя бы и поэт, а незнакомого человека кушать не дозволю!

И кричит африканским вождям:

- А каким таким образом вы этого человека намерены приготовить?

- А простым, - кричат вожди, - в котёл и соли по вкусу.

- Эх вы, - говорит Пушкин, - это блюдо простонародное! Мне прадедушка Ганнибал исторический рецепт составил, по которому я мог бы этого человека приготовить.

- Приготовь, - кричат вожди, - по историческому рецепту!

- А и приготовлю, - говорит Пушкин, - только вы подсматривать не смейте, потому что сей рецепт есть моя родовая тайна!

- Добро, - кричат вожди , - вот тебе вигвам, - готовь своё историческое блюдо!

Пушкин уволок человека в вигвам и говорит ему: чеши теперь, брат, отсюдова во все лопатки, да скажи всем, что Пушкин не ест людей!

А сам вышел из вигвама и говорит африканским вождям:

- Простите меня, сородичи, но такое преизрядное вышло блюдо из того человека, что я сам его целиком съел!

Так Пушкин двух зайцев убил: и человека спас, и при дворе говорить стали, что Пушкин не ест людей.

 

* * *

Раз утром Пушкин проснулся, потряс барометр и думает: ага, растёт давление, можно на рыбалку. Снарядил снасти, а в дверях – Дантес.

- Айда, - говорит, - Пушкин, в тир. Призы стрелять.

- Извини, - говорит Пушкин, - я на рыбалку.

Пушкин – на рыбалку, Дантес в – тир…

В другой раз Пушкин проснулся, потряс барометр и видит: давление падает, рыбалки нет, можно порисовать. Только за краски, на пороге – Дантес.

- Айда, - говорит, - Пушкин, на охоту. Воздухом подышим.

- Нет, говорит, - Пушкин, - я рисовать буду.

Пушкин – за краски, Дантес – в лес…

В третий раз Пушкин проснулся, потряс барометр, а барометр не показывает. Ага, - думает, - барометр сломался. Надо чинить. Обложился учёными книгами, устройство барометра постигает. Тут как тут – Дантес.

- Айда, - кричит, - Пушкин, на войну! Мир поглядим и себя покажем!

- Извини, - говорит Пушкин, - у меня барометр сломался. Надо чинить.

И – за отвёртку. А Дантес – на войну…

Таким образом Пушкин изучил массу полезных вещей, а Дантес научился стрелять. Поэтому Пушкин умер всесторонне развитым человеком, а Дантес – подонком.

 

* * *

Раз приезжает Пушкин к Дантесу в прескверном расположении духа и вызывает того на дуэль.

- С чего же это дуэль? - говорит Дантес.

- А чего ты меня с рогами нарисовал? - кричит Пушкин и показывает Дантесу некое письмо.

- Так с рогами потому, - говорит Дантес, - что рога есть символ того, что вы есть мощный матёрый лось, которое животное есть символ силы и доблести!

- Ладно, - говорит Пушкин, - с рогами ясно, а почему ты написал, что Натали мне изменяет?

- Так я написал в том смысле, что Натали изменяет вам непрестанно свою внешность, чтобы больше вам, как любимому мужу, быть любезной.

- Ну, извини, - говорит Пушкин, - за письмо спасибо.

И за порог. А Дантес как на грех возьми и забудь за Пушкиным припереть дверь. А у Пушкина расположение духа прескверное, потому он возьми и вернись в апартаменты дантесовы с криком:

- Ага, ты и самого духа моего не выносишь, что после меня апартаменты проветриваешь!

И вызвал-таки Дантеса на дуэль.

Вызвал, а сам переживает по случаю своей горячности. Во первых письмо Дантес предоброе прислал – неудобно выходит, а во вторых скушная получается дуэль ибо изрядный Дантес стрелок, чтобы с ним равняться.

Тогда Пушкин возьми да подмени себя майором Мартыновым, чтоб всё запутать и пушкиноведам было на хлеб. А Дантес возьми да подмени себя поэтом Лермонтовым, чтоб совсем всё запутать и пушкиноведам было на хлеб с маслом. А когда майор Мартынов возьми да убей на дуэли поэта Лермонтова, то Пушкин возьми да напиши стихотворение “На смерть поэта”, так что пушкиноведам было на хлеб с маслом и красной икрой с горкой!

 

ПРО ЛЕНИНА

В детстве Вова Ленин много чего боялся. Спать, например, боялся на втором ярусе. Чтоб не свалится, если приснится, что на первом. Водку боялся, от которой дворники дерутся. А особенно папку боялся, образованнейшего человека своего времени. Только придёт домой их гимназии, а папка ему: греческий – пять? латынь – пять?!. А латынь греческую в гимназии физрук преподавал. По причине краха царизма. На “три”-то первый юношеский надо было. А на “пять” – вообще КМС. По пятиборью. А надо сказать, что Вова Ленин, по примеру Суворова, рос мальчиком хилым. Поэтому, как урок греческого начинался, Вова под парту прятался. Чтобы физрук не заметил и к доске не вызвал отжиматься. А парта была низкая и поэтому Вова, когда под ней сидел, головой задевал. Раз задел, два задел. А волосы, они ведь не железные, тем более в детстве. Ну и выпали. То есть были волосы – и нет. А на нет и суда нет. Даже неправедного царского. Поэтому брата Сашку, когда царя грохнули, наказали, а Вову не наказали. Хотя Сашка, он что – за верёвочку дёрнул. А пружиночку-то Вова взводил!

 

* * *

В детстве Вова Ленин был лысый и поэтому девочки его боялись. И только одна не боялась и даже сидела с ним за одной партой. Модная такая девочка. К тому же директорская дочка гимназии. Саша Керенская. Ну, Вова с ней и дружил, раз не боится. А раз дружил, сами понимаете – шоколадки там всякие, “дай списать”, последний звонок. С первым поцелует. Потом Вова вырос, стал дедушкой, сделал революцию, и умер. А Саша Керенская тоже выросла, стала премьером министров и уехала в Америку в женском, как и подобало, платье. А все эти “жаренные” подробности пускай обыватели смакуют!..

 

* * *

Однажды Вова Ленин вырос, стал дедушкой, сделал революцию, встал у окна и увидел, что мужик несёт бревно.

- Ага, - думает, - и чего это он несёт бревно?

- А ничего, - говорит мужик, - дрова топить буду! Чтоб не холодно!

А надо сказать, что в Кремле тогда холодно было. Потому что весь свет, который на зиму припасли, на иллюминацию революции потратили.

- Ага! – думает дедушка Ленин, - топить!

И на двор.

Хвать бревно – и в Кремль. Сунул бревно в буржуйку – не лезет. Другим концом – не лезет. Поперёк – тоже не лезет! Буржуйка, видать, маленькая. Буржуазная. Для экономии места для увеселения.

- Ага! – думает дедушка Ленин, - не лезет!

Взял и расстрелял мужика. За несоответствие пропорций.

А народ, сами понимаете, не раскумекал, что к чему. Великий почин, подумал. И давай брёвна тащить – кто с работы, кто соседские. Так до сих пор и тащит…

 

 

РАЗГОВОРЧИКИ

 

РАЗГОВОР ИЗДАЛЕКА

Однажды пристал ко мне знакомый врач.

- Сходи-ка ты, - говорит, - проверься.

Я говорю:

- Я проверялся. Ещё в детстве.

А врач говорит:

- За годы, прошедшие с детства, медицина шагнула далеко вперёд! Понимаешь?

А я говорю:

- Нет, но догадываюсь.

А врач говорит:

- Так всю жизнь можно продогадываться. Поэтому сходи, проверься. Чтобы догадки не мучили.

Я говорю:

- Чтобы это кого догадки не мучили?

А врач говорит:

- Меня.

А я говорю:

- Тогда сначала сам проверься. А потом я!

А врач говорит:

- Врачи не проверяются. Им нельзя!

А я говорю:

- А почему это им - нельзя?

А врач говорит:

- А вдруг анализы подтвердятся? И врачу скажут: ага, какой же ты врач, раз себя вылечить не можешь! И всё отберут.

А я говорю:

- Что - всё?!

А врач говорит:

- Всё! Таблетки, градусник, слушалку для сердца, квартиру, машину. И аля-улю, прощай, казённый спирт!..

А я говорю:

- В смысле?

А врач говорит:

- Что - в смысле?

А я говорю:

- Про казённый спирт.

А врач говорит:

- Это имеется ввиду спирт, чтобы попу после укола смазывать. В смысле заражения крови.

А я говорю:

- Спирт с любой стороны организма полезный.

А врач говорит:

- Правильно, я тоже всю жизнь пью и никакая зараза не пристаёт.

А я говорю:

- И про меня можно тоже самое сказать. Верно?

А врач говорит:

- Абсолютно верно! Как я сразу не догадался?

А я говорю:

- Ну тогда я вместо того, чтобы сейчас идти проверяться лучше потом пойду лечиться.

А врач говорит:

- Абсолютно верно! Том более, что медицина шагает так далеко, что за ней не угонишься...

А я говорю:

- ...на костылях!

А врач говорит:

- Ха-ха!

А я говорю:

- В смысле - ха-ха?

А врач говорит:

- В смысле, наливай. Ты сегодня телевизор купил, обмыть надо. А то одну рекламу показывать будет.

А я говорю:

- А откуда ты про телевизор узнал?

А врач говорит:

- А ты коробку из-под него в мусоропровод выставил.

А я говорю:

- А ты - следил?

А врач говорит:

- Нет, я мусор выносил. Наливай!

А я говорю:

- Так бы и сказал, чем издалека начинать.

А врач говорит:

- Разговор издалека, как поцелуй без чеснока. Наливай!

И мы пошли в парк пить водку и играть в шахматы.

 

ДЕТИНА

Однажды ко мне на улице подходит детина и говорит:

- А ну, мужик, поговорим!

А я говорю:

- Если вы настаиваете, то давайте. Но, по-моему, у нас с вами нет ничего общего.

А детина говорит:

- Будет общее.

И снимает у меня один ботинок.

И говорит:

- Вот видишь, у нас теперь с тобой общие ботинки.

А я говорю:

- Вижу, только зачем вам один ботинок, когда ног у вас на одну больше?

А детина говорит:

- Насчёт ног, это ты правильно угадал.

И снимает с меня второй ботинок.

А я говорю:

- Вы что, говорю, меня совсем догола раздеть хотите? Есть в этом вашем желании что-то нездоровое.

А детина говорит:

- В каком это смысле - нездоровое?

А я говорю:

- А в таком, что один мужчина другого постороннего мужчину догола раздеть хочет.

А детина говорит:

- Ты что, меня не уважаешь?

А я говорю:

- Вы человек, судя по всему, громадной физической силы, а я, в свою очередь, человек высокой умственной культуры, а следовательно, здравомыслящий. За что же мне вас не уважать? Вы и убить, наверно, можете?

А детина говорит:

- Нет, убить я, к сожалению, не могу. Психология не позволяет.

А я говорю:

- Странно, а лицо такое, как будто можете.

А детина говорит:

- Да, лицо такое, как будто могу. Меня за это девушка бросила. Или, говорит, лицо - или я.

А я говорю:

- Ну и дура, что бросила. В человеке главное это не лицо.

А детина говорит:

- Я ей тоже сказал, что главное это не лицо, а то, что под ним. А она не верит. Молодая ещё.

А я говорю:

- А вы своей девушке, морду начистите. Чтобы повзрослела.

А детина говорит:

- Нет, у меня психология не позволяет людям морды чистить. Люди мне сорок лет назад жизнь дали!

А я говорю:

- Тогда отдавайте назад мои ботинки, а то стою тут босой на улице, а на улице, между прочим, не зима. Асфальт пятки жжёт. Или сочувствия у вас нет?

А детина протягивает мне ботинки и говорит:

- Есть сочувствие, у тебя размер маленький. Жмут.

И уходит. И я ухожу. И вся разница в том, что куда уходит он, я не знаю, потому что не спросил, а куда ухожу я - знаю, потому что отдаю отчёт в своих поступках и никогда в них не сомневаюсь.

 

ПОСТОРОННИЙ

Раз иду я по улице спиной вперёд, чтоб незаметно не убили. Вижу – красивая девушка. А у меня у жены голова болит. Я к девушке подхожу и говорю:

- Вы секс с состоятельными мужчинами приветствуете?

А она говорит:

- Нет.

А я говорю:

- И я нет. Но вы, я погляжу, далеко не мужчина. И очень мне вас потрогать хочется. Можно я вам подзатыльник дам?

А она говорит:

- Можно. А я вам за это пендель дам, ладно?

А я говорю:

- Ладно.

А она говорит:

- Только, чур, я первая!

А я говорю:

- Почему?

А она говорит:

- Авансом. А то вдруг вы обманете – дадите подзатыльник и убежите?

А я говорю:

- Какой же это аванс? Если целый пендель?

А она говорит:

- Ну, тогда я вам затрещину дам. А пендель – потом, после подзатыльника.

А я говорю:

- Ищите дурака! Вы мне и пендель и затрещину, а я вам только подзатыльник? Тогда давайте я вам и в скулу наверну. Для ровного счёта.

А она говорит:

- Нет уж! У меня пендель и затрещина – всё сзади, а у вас получается подзатыльник – сзади, а в скулу – спереди. А спереди главнее чем сзади. У вас перевешивает. Поэтому я вам ещё в лобешник заряжу, чтоб тоже спереди.

А я говорю:

- Какая же вы дура, что считать не умеете! У вас получается один раз – спереди, и два – сзади. А у меня – один раз спереди, и один – сзади. У вас самой перевешивает.

А она говорит:

- И не такая уж я дура, чтоб обзываться. Вы сам дурак, раз спиной вперёд по улице ходите.

А я говорю:

- Это я в целях безопасности.

А она говорит:

- А я в целях безопасности замужем за импотентом.

А я говорю:

- А у меня у жены голова болит.

А она говорит:

- Какой же вы состоятельный мужчина, если за пендель торгуетесь? Это я в смысле приветствия секса.

А я говорю:

- У меня за этим не постоит.

А она говорит разочарованно:

- Ну-у… эту песню я от мужа слышала…

И ушла.

И я ушёл.

А то чего на улице спиной вперёд стоять – народ смешить?..

 

 

ТЕАТР АБСУРДНОГО ЗРИТЕЛЯ

 

НА РАБОТУ?

Катушкин – человек с улицы

Ватрушкин – начальник

ВАТРУШКИН: …Хорошо! Вот вы, Катушкин, а качестве чего к нам на работу устраиваетесь?

КАТУШКИН: Плотником.

ВАТРУШКИН: А на кране работать можете?

КАТУШКИН: Нет.

ВАТРУШКИН: Вот видите, нет. Плотник, а на кране работать не можете. Не стыдно?

КАТУШКИН: А что?

ВАТРУШКИН: А то, что вдруг крановщик возьмёт и умрёт? А заменить некем. Отсюда простой, вы об этом подумали, когда сюда шли?

КАТУШКИН: Нет.

ВАТРУШКИН: Вот видите, нет. Вы даже каску не надели, когда сюда шли!

КАТУШКИН: Зачем?

ВАТРУШКИН: А затем, что вдруг на вас что-нибудь упадёт и вы умрёте?

КАТУШКИН: Что?

ВАТРУШКИН: А хоть что. Вдруг на вас упадёт метеорит? Или вы как, Катушкин, бессмертный?

КАТУШКИН: Нет.

ВАТРУШКИН: Вот видите, нет. А отвечать кто, я? Чего это у вас глаза бегают?

КАТУШКИН: Это не глаза.

ВАТРУШКИН: А что?

КАТУШКИН: Я не могу сказать… Но это правда не глаза.

ВАТРУШКИН: Вот видите, не глаза. А если, Катушкин, у вас рост на вес разделить, сколько будет?

КАТУШКИН: В смысле?

ВАТРУШКИН: Раз или два?

КАТУШКИН: Три.

ВАТРУШКИН: Вот видите, три. Как вы сами считаете, хорошо это или нет?

КАТУШКИН: (пожимает плечами)

ВАТРУШКИН: Вот видите.

КАТУШКИН: Что?

ВАТРУШКИН: Муху. Мелочь, а приятно. У вас, Катушкин, семья, наверное есть, ребёнок больной?

КАТУШКИН: Здоровый.

ВАТРУШКИН: Что же он, Катушкин, сам сказал?

КАТУШКИН: Нет, он не говорит.

ВАТРУШКИН: Вот видите, ребёнок у вас немой.

КАТУШКИН: Он маленький просто.

ВАТРУШКИН: И какого, Катушкин, роста ваш немой ребёнок?

КАТУШКИН: Полметра.

ВАТРУШКИН: Вот видите, полметра. Получается, что ребёнок у вас, Катушкин, карлик. И немой.

КАТУШКИН: Ему же ещё месяца нет!

ВАТРУШКИН: Надо же, месяца нет, а уже карлик. Почему у вас, Катушкин, родился немой карлик? Или у вас дедушка был немой карлик? Получается, вы и сами, Катушкин, не абсолютно здоровый человек, а? Водку, наверное, часто пьёте?

КАТУШКИН: Не пью.

ВАТРУШКИН: Вот видите, вы даже водку с таким здоровьем не можете пить. И курить не можете, да?

КАТУШКИН: Я не курю.

ВАТРУШКИН: Ага, вы и курить не можете. А говорите, здоровый. С женой, наверное, тоже не живёте?

КАТУШКИН: Живу!

ВАТРУШКИН: Часто?

КАТУШКИН: Не знаю. А как это – часто?

ВАТРУШКИН: Ну, раз или два?

КАТУШКИН: Три.

ВАТРУШКИН: Что же вы, такой больной человек, а к жене пытаетесь приставать? Вам силы нужно беречь, если вы работать хотите. Откуда вы, Катушкин, силы берёте, чтоб к жене приставать? От наркотиков?

КАТУШКИН: Я спортом занимаюсь. Марафон бегаю.

ВАТРУШКИН: Марафон? И что, устаёте сильно?

КАТУШКИН: Устаю.

ВАТРУШКИН: Падаете потом сразу, да?

КАТУШКИН: Падаю.

ВАТРУШКИН: Вот видите, вы даже бегать не можете – падаете сразу.

КАТУШКИН: Не сразу.

ВАТРУШКИН: Но вы же сами сказали, что сразу? Как вы, Катушкин, будете работать? Захотите, к примеру, сбегать в уборную и сразу упадёте. Что нам, в уборной поручни ставить, чтобы вы не падали?

КАТУШКИН: Не знаю.

ВАТРУШКИН: Не знаете? А за поручни вы что, из своего кармана платить будете? И не стыдно вам, Катушкин – не успели на работу устроиться, а уже условия ставите. Сначала поручни в уборной, потом смывалка из золота. Не стыдно, Катушкин?

КАТУШКИН: Стыдно.

ВАТРУШКИН: Стыдно?! Другой от стыда утопился бы на вашем месте или вообще умер, а вы “стыдно”! Вы товарищам своим по работе как в глаза будете смотреть после этого? Или, думаете, товарищи у нас резиновые работают? Всё вытерпят? Может, позовём товарищей, повинимся, что да как? А, Катушкин?

КАТУШКИН: Не надо! Пожалуйста…

ВАТРУШКИН: Понимаю! Мне больно за вас, Катушкин. Вы, может, и не виноваты ни в чём – болезнь ваша виновата. Вам отдохнуть надо, здоровье поправить. А то вон, нервничаете, глаз дёргается. Или опять не глаз?

КАТУШКИН: Глаз.

ВАТРУШКИН: Вот видите, глаз. А ещё плотник! Сначала глаз дёргается, потом тётка в Тамбове преставится, возьмёте деньги на подарок – и ищи ветра в поле. Знаем мы таких плотников!

КАТУШКИН: Но я…

ВАТРУШКИН: Вот видите!

КАТУШКИН: Что?

ВАТРУШКИН: Муху! Взяла и улетела. И вы, Катушкин, такой же летун. Здесь не приняли, там отказали – и понеслись по жизни перекати полем. Идите, Катушкин. И каску не надевайте! На таких, как вы, метеориты не падают – они на хороших людей падают. На вас даже пьяный из окна не упадёт, Катушкин. И не приходите больше!

КАТУШКИН: Но… Почему?!

ВАТРУШКИН: А потому, Катушкин, что одну овцу дважды не режут. Аристотеля читать надо!..

 

БРАТАН

Катушкин просыпается на полу, поднимает голову, заглядывает в трельяж и обращается к своему отражению:

КАТУШКИН: Ты кто?

ОТРАЖЕНИЕ: Ты.

КАТУШКИН: О, Господи!.. А я?

ОТРАЖЕНИЕ: Тоже ты.

КАТУШКИН: О, Господи!.. Так меня… нас… двое?

ОТРАЖЕНИЕ: Шестеро.

КАТУШКИН: Жена?

ОТРАЖЕНИЕ: Ушла.

КАТУШКИН: Как это?

ОТРАЖЕНИЕ: Пешком.

КАТУШКИН: А там что за баба?

ОТРАЖЕНИЕ: Ты лучше сам скажи, что за баба!

КАТУШКИН: Не помню…

ОТРАЖЕНИЕ: А я – помню?! Ты на морду мою посмотри…

КАТУШКИН: Да уж…

ОТРАЖЕНИЕ: Да чего уж…

КАТУШКИН: А чего она на полу?

ОТРАЖЕНИЕ: Морда?

КАТУШКИН: Баба.

ОТРАЖЕНИЕ: Пропил.

КАТУШКИН: В смысле?..

ОТРАЖЕНИЕ: Кровать.

КАТУШКИН: О, Господи!.. А рядом что за мужик?

ОТРАЖЕНИЕ: Братан.

КАТУШКИН: Братан? Какой братан?!

ОТРАЖЕНИЕ: Ты же сам говорил “братан”.

КАТУШКИН: И давно он здесь… лежит?..

ОТРАЖЕНИЕ: Нет. Вчера у пивнушки лежал. Ты его нашёл там.

КАТУШКИН: Я?! Зачем?!

ОТРАЖЕНИЕ: Ну, братан же… Сам говорил.

КАТУШКИН: О, Господи!.. А в прихожей кто? Тоже братан?!

ОТРАЖЕНИЕ: Нет. Зёма.

КАТУШКИН: А чего у него… это… Он тут что, с бабой этой?..

ОТРАЖЕНИЕ: Нет, с женой.

КАТУШКИН: А где она?

ОТРАЖЕНИЕ: Ушла.

КАТУШКИН: Так ушла – моя!

ОТРАЖЕНИЕ: Так он – с твоей…

КАТУШКИН: О, Господи!.. А я?!

ОТРАЖЕНИЕ: А ты изменил. И жена отомстила.

КАТУШКИН: Так я, что с этой… тьфу… бабой?!

ОТРАЖЕНИЕ: Нет, с братаном.

КАТУШКИН: Да ты что?! И… как?..

ОТРАЖЕНИЕ: Никак. Целовались только.

КАТУШКИН: О, Господи!.. А шестой – кто?

ОТРАЖЕНИЕ: Сосед. Он в ванной висит.

КАТУШКИН: Повесился?!

ОТРАЖЕНИЕ: Повесили.

КАТУШКИН: Кто?!

ОТРАЖЕНИЕ: Вы с братаном.

КАТУШКИН: О, Господи…

ОТРАЖЕНИЕ: Он в унитаз упал. Пьяный.

КАТУШКИН: А мы что?!

ОТРАЖЕНИЕ: Ничего. Отжали. И повесили. Сушиться.

КАТУШКИН: Так я соседа поил?

ОТРАЖЕНИЕ: Нет. Он сам.

КАТУШКИН: С чего?

ОТРАЖЕНИЕ: С радости. Машину купил. Задёшево.

КАТУШКИН: Какую машину?!

ОТРАЖЕНИЕ: Новую. За ящик водки.

КАТУШКИН: Ишь ты! Это ж шизиком надо быть, чтоб за ящик водки машину продать!

ОТРАЖЕНИЕ: Шизиком.

КАТУШКИН: Да не шизиком, а дуроломом!

ОТРАЖЕНИЕ: Дуроломом.

КАТУШКИН: Так, у кого купил?

ОТРАЖЕНИЕ: У тебя.

КАТУШКИН: У меня?! Так я сам её вчера купил!

ОТРАЖЕНИЕ: Купил.

КАТУШКИН: И?

ОТРАЖЕНИЕ: Обмывать начал.

КАТУШКИН: И?

ОТРАЖЕНИЕ: Пропил. Соседу.

КАТУШКИН: О, Господи!.. Так что ж он, гад, специально поил меня?!

ОТРАЖЕНИЕ: Не знаю. Я потом появился. После пятой. И вообще, братан – не тупи мозги! Иди лучше, пузырь найди… Шланги горят…

 

ФИЛОСОФИЯ

Катушкин – завлаб

Клавдия Пахомовна – научная исследовательница

Ватрушкин – слепой вахтёр

КАТУШКИН: Мне Сократ вчера в руки попался…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ух ты! А у меня пропал.

КАТУШКИН: …ну, и прочёл я его.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А я денежку в страничку заложила. Полполучки!

КАТУШКИН: Натурально, прочёл. С от – и до до.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Замечательно! Какой вы, оказывается, спортивного склада человек!

КАТУШКИН: Можно сказать.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вы и Спинозу читали?

КАТУШКИН: Нет. Спинозу – нет. Философию много читать, она того… На склад человека здорово влияет. Всеми этими выражениями речь, конечно, сразу ломается. Даже знакомые потом замечают: с тобой и говорить, мол, как-то неприятно – что ни слово, то выражение.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Что вы! Спиноза, он философ от мозга и… ну, до конца!..

КАТУШКИН: Я знаю, один Спиноза был танцор, а другой писатель. Это который – философ?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, который тот!

КАТУШКИН: Надо же… А у вас Спинозы нет?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А чего это вы так сразу?

КАТУШКИН: Нет, вы не подумайте…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А я и не думаю… Ха!

КАТУШКИН: Нет, я просто хочу посмотреть, почему я в молодости Спинозу упустил. Может, стиль у него тяжеловат?

ВАТРУШКИН: Потому и упустил, что молодой был, дур-рак!

КАТУШКИН: Действительно, жаль…

ВАТРУШКИН: А тот, который в бочке просидел тридцать лет, как его?..

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Диоген?

КАТУШКИН: Так он же не философ?

ВАТРУШКИН: Нет, он!

КАТУШКИН: Чего же он из бочки мог увидеть?

ВАТРУШКИН: Мог!

КАТУШКИН: Чего?!

ВАТРУШКИН: Если к этому делу подойти чисто по-философски, то мог. Вот, ты что видишь в небе?

КАТУШКИН: Небо.

ВАТРУШКИН: Во! А из колодца? Звёзды!

КАТУШКИН: Из бочки звёзд не увидать.

ВАТРУШКИН: А это смотря как смотреть!

КАТУШКИН: Действительно, конечно… Но меня после вчерашнего вопрос мучает. Как у Сократа жену звали? Забыл!

ВАТРУШКИН: Сократиха?

КАТУШКИН: Да нет! Так у нас жён сварливых называют.

ВАТРУШКИН: Мымра?

КАТУШКИН: Нет… Слово такое, на девять букв. Как Клеопатра.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Их стервами зовут.

ВАТРУШКИН: Нет, букв не хватает!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Стервоза?.. Опять не хватает…

ВАТРУШКИН: А меня вопрос мучает, где Диоген бочку взял. Украл?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Украл – узнали бы.

ВАТРУШКИН: Откуда узнаешь, столько лет прошло.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: У некоторых, когда воруют, руки красные становятся.

КАТУШКИН: В каком это смысле?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, руки краснеют, их потом поймать можно по рукам.

КАТУШКИН: (прячет руки за спину) Надо же! А у меня жена забеременела, стирать самому пришлось.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Замечательно! Вы действительно спортивного склада человек. Я даже, наверное, могла бы с вами жить, если б не…

КАТУШКИН: …месячные?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: …если б книгу вернул, ворюга! Караул! У него Сократ мой из-за пазухи торчит! Видите? Видите, Ватрушкин?!

ВАТРУШКИН: (уходит, постукивая тросточкой) Не смешно!

 

ПРЯМОЙ ЭФИР

Журналист – тележурналист

Голос – голос телезрителя

ЖУРНАЛИСТ: Ну вот, об этом я рассказал, а теперь отвечу на звонки в студию.

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?

ГОЛОС: И что же, всё так плохо?

ЖУРНАЛИСТ: Очень! Спасибо за вопрос, до свидания.

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?

ГОЛОС: И нет никаких шансов?

ЖУРНАЛИСТ: Есть! До свидания.

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?

ГОЛОС: Если есть шанс, то какой?

ЖУРНАЛИСТ: Спасибо за вопрос, до свидания.

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?

ГОЛОС: А если…

ЖУРНАЛИСТ: До свидания.

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?

ГОЛОС: Привет, Иван!

ЖУРНАЛИСТ: Привет! Тьфу ты… У вас какой вопрос?

ГОЛОС: Простой.

ЖУРНАЛИСТ: Ну, какой?

ГОЛОС: Угадай!

ЖУРНАЛИСТ: Я сейчас трубку брошу!

ГОЛОС: Погоди, Иван, не вешай трубку…

ЖУРНАЛИСТ: Вы какой вопрос хотели спросить, я вас спрашиваю?!

ГОЛОС: Угадай, кто звонит?

ЖУРНАЛИСТ: Вот собака! (обращается к телезрителям) Видите, что такие собаки, как вы, творят? Весело им, как вам, да?

(в студии – звонок телезрителя)

ЖУРНАЛИСТ: Алло?!

ГОЛОС: Извини, Иван… Думал, признаешь.

ЖУРНАЛИСТ: Господи, опять вы?!

ГОЛОС: Да один я. Пахом.

ЖУРНАЛИСТ: Пахом?! Ух ты, здорово как! Привет, Пахом!

ГОЛОС: Признал, земляк…

ЖУРНАЛИСТ: Ну, как дома, Пахом, в деревне-то? Мама как?

ГОЛОС: Нормально мама. Корову только раздуло.

ЖУРНАЛИСТ: Зорьку? Ох, беда-то… А сеструха как, Манька?

ГОЛОС: Загуляла Манька. В амбаре я её, с Федькой…

ЖУРНАЛИСТ: Ой, Пахом! Не на всю ж страну!..

ГОЛОС: …на выгоне с Петькой…

ЖУРНАЛИСТ: (шёпотом) Обожди, Пахом! Потом мы с тобой…

ГОЛОС: Чего годить-то? Темнишь, Ваня!

ЖУРНАЛИСТ: Пахом, ты куда звонишь, понимаешь?!

ГОЛОС: Как – куда?

ЖУРНАЛИСТ: Телевизор у тебя работает?

ГОЛОС: Ага.

ЖУРНАЛИСТ: Канал какой?

ГОЛОС: Первый.

ЖУРНАЛИСТ: Второй включи, болван!

(небольшая заминка)

ГОЛОС: Ванька!

ЖУРНАЛИСТ: Понял?

ГОЛОС: Ага!

ЖУРНАЛИСТ: Ну?

ГОЛОС: Мужик-то на тебя похож!

ЖУРНАЛИСТ: Мужик?! Да это ж я!

ГОЛОС: Заливай, Ванька!

ЖУРНАЛИСТ: Ты куда, дурак, звонишь?

ГОЛОС: Домой.

ЖУРНАЛИСТ: Домой?! Студия это! Сту-ди-я!!

ГОЛОС: Так ты что же, Иван, живёшь в студии? Для этого что ли, институт учил?!

ЖУРНАЛИСТ: (с горечью) Да лучше б в студии жил, чем так… Лёлька меня бросила… Тьфу, что это я… Дурак, кто тебе телефон дал?!

ГОЛОС: Кто, кто! Сидоров же…

ЖУРНАЛИСТ: Сидоров?! Собака! Сколько, Пахом, на твоих?

ГОЛОС: Без трёх…

ЖУРНАЛИСТ: Ага! Прямой эфир у Сидорова. (бросает трубку, набирает номер) Алло? Привет, Сидоров! А-ну, угадай…

 

СЛЕВА – НАПРАВО

Журналист – тележурналист

Катушкин – политик

Ватрушкин – политик

Голос – голос телезрителя

Режиссёр – режиссёр

ЖУРНАЛИСТ: Позвольте представить вам, дорогие телезрители, наших гостей, обладающих противоположными точками зрения на цвета политического спектра – левого политика Катушкина и правого политика Ватрушкина. Который слева от меня – правый, а который справа – левый.

КАТУШКИН: Ну вот, всё запутал.

ВАТРУШКИН: А ещё журналист!

(в студии – звонок телезрителя)

ГОЛОС: Алло?

ЖУРНАЛИСТ: Да?

ГОЛОС: Что – да?

ЖУРНАЛИСТ: Что?

ГОЛОС: Алло, я вас спрашиваю?

ЖУРНАЛИСТ: Алло!

ГОЛОС: В студии или в телевизоре?

ЖУРНАЛИСТ: В смысле?

ГОЛОС: Справа и слева – это в студии или в телевизоре.

ЖУРНАЛИСТ: Левый политик справа, а правый слева – в студии. А в телевизоре справа – правый, а слева – левый.

КАТУШКИН: Ух ты, теперь правильно стало!

ГОЛОС: Как это?

ЖУРНАЛИСТ: Как это – как это?

ГОЛОС: Почему в телевизоре – правильно?

ЖУРНАЛИСТ: Вы когда у зеркала броетесь, то какой рукой?

ГОЛОС: Левой.

ЖУРНАЛИСТ: Нет, не в зеркале, а сам?

ГОЛОС: А на “вы”?

ЖУРНАЛИСТ: На что?

ГОЛОС: Ну, “сам”. На “вы”.

ЖУРНАЛИСТ: А что, склоняется?

ГОЛОС: “Сами”.

ЖУРНАЛИСТ: Ишь ты! А “кочерга”?

ГОЛОС: “Кочерёг”.

ЖУРНАЛИСТ: Вот дурость-то…

ГОЛОС: Видел бы ты сейчас мою штуковину…

ЖУРНАЛИСТ: Какую ещё штуковину?!

ГОЛОС: Ну, круто…

ЖУРНАЛИСТ: Что?!

ГОЛОС: Я тебя вижу, а ты меня нет.

ЖУРНАЛИСТ: То же мне! Сейчас камеру выключу – и не увидишь.

РЕЖИССЁР: Я тебе выключу, болван!

ЖУРНАЛИСТ: Ты чего обзываешься?!

ГОЛОС: Всыпь ему, Ванька!

ЖУРНАЛИСТ: А вы откуда знаете, что я – Ванька?

ГОЛОС: В титрах написано.

ЖУРНАЛИСТ: Господи, так и написано – Ванька?

ГОЛОС: Ванька.

РЕЖИССЁР: Ха-ха!

ЖУРНАЛИСТ: (злобно глядя на режиссёра) Наконец-то передача наша подошла к концу. Что, политик Катушкин, пожмёте руку политику Ватрушкину.

КАТУШКИН: С удовольствием! Всё равно потом руки мыть. Два раза мылом и один – пемзой.

ВАТРУШКИН: И я с удовольствием! Только перчатку надену. И пусть Катушкин руку спиртом протрёт.

КАТУШКИН: С удовольствием!

ЖУРНАЛИСТ: Ничего страшного, если гигиену соблюдать. А с вами сегодня был журналист Вань… тьфу!.. Ренальд Драгосмыслов.

 

ПАМ-ПАМ

Журналист – тележурналист

Катушкин – политик

Ватрушкин – политик

ЖУРНАЛИСТ: Сегодня в программе “Лицом к лицу лица не увидать” мы встречаемся в кандидаты в народные избранники – политиком Катушкиным и политиком Ватрушкиным. Послушаем наших гостей. Вы, Катушкин…

КАТУШКИН: Я как политик не могу не отметить, что экономика падает. А рубль растёт! Вчера доллар стоил один рубль, а сегодня целых пять! Ведь пять – больше, чем один? А?!

ЖУРНАЛИСТ: Странно… Действительно, больше.

КАТУШКИН: А ещё я как политик не о себе думаю, а прежде всего о телезрителях. Пускай телезрители об этом знают! Я даже думаю, что какая-нибудь бабка сейчас плачет, глядя на меня, потому что я на её внука похож, который в тюрьме – такой же умный и справедливый. Правда, бабка?..

ЖУРНАЛИСТ: Время!

КАТУШКИН: Ничего, я ещё продолжу…

ВАТРУШКИН: Продолжишь… Я о политике Катушкине ничего плохого сказать не хочу, кроме того, что политик должен быть смелым и хорошим оратором. А у Катушкина детские страхи. Он, когда про ёжика вспоминает, на которого в детстве сел, заикаться начинает. Какой же он политик, если заикается? Что он пообещать может?..

КАТУШКИН: Это неприлично!

ВАТРУШКИН: Неприлично – врать публично. На букву “Эс”. А Катушкин ёжика боится!

ЖУРНАЛИСТ: Время! Соблюдайте регламент!

ВАТРУШКИН: А что регламент, что регламент? Что нам теперь – и любить по регламенту? Катушкин вон – ёжика боится. Как вспомнит – заикаться начинает. Помнишь, Катушкин, как на ёжика сел? Как потом спал на животике? Как потом на горшок на ручках ходил? У-у, какой был страшный колючий ёжик! Помнишь колючего ёжика? Помнишь, Катушкин? Ты в глаза мне смотри! Помнишь?!

КАТУШКИН: Пам… э-э-э… пам…

ВАТРУШКИН: Ладно, пусть теперь Катушкин говорит. Коли регламент.

ЖУРНАЛИСТ: Говорите, Катушкин.

КАТУШКИН: Пам… пам… э-э-э… пам… пам… э-э-э… пам… ч-чёрт!..

ЖУРНАЛИСТ: Время!

КАТУШКИН: …ч-чёрт!

ВАТРУШКИН: Я как политик не могу не отметить, что экономика падает. А что может сказать телезрителям политик Катушкин? Беспомощное “пам-пам”?

КАТУШКИН: …ч-чёрт!

ВАТРУШКИН: И не перебиваёте! Именно – беспомощное! И это в то время, когда всем нам, фигурально выражаясь, скоро “пам-пам”!

КАТУШКИН: …ч-чёрт!

ЖУРНАЛИСТ: Время! Вы, Катушкин…

КАТУШКИН: Пам… пам… э-э-э… пам… пам… э-э-э…

ЖУРНАЛИСТ: Время!

КАТУШКИН: ч-чёрт…

ВАТРУШКИН: Вы, дорогие избиратели, сами решайте, за какого политика голосовать! За этого или за того, у которого “пам-пам” в голове!

КАТУШКИН: ч-чёрт!.. ч-чёрт!!. ч-чёрт!!!

ЖУРНАЛИСТ: Время! Наша передача подошла к…

ВАТРУШКИН: Дурак ты, Катушкин! Который раз баллотируемся, а всё не научился. Говорил тебе невропатолог, или не баллотируйся больше, или по лбу себя “пам-пам”. Металлическим предметом. Чтоб про ёжика забыть.

КАТУШКИН: ч-чёрт!!!

(хватает стакан и обливает Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Ну и что? (берёт свой стакан, выпивает, занюхивает микрофоном) Электорат, его из стакана не выплеснешь! Так-то, Катушкин…

 

ОРИГИНАЛ

Клавдия Пахомовна – учительница

Дети – дети

Вася и Катя – тоже дети

ДЕТИ: Клавдия Пахомовна, а почему вы всё время заглядываете под стол?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Потому что у меня там есть что-то такое, на что мне очень хочется смотреть.

ДЕТИ: А это такое – коленки?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, выше!

ВАСЯ: У-у-у!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вовсе нет! Это бывает выше коленей, когда человек стоит, а не наоборот.

ДЕТИ: А что это?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Это фотография.

ДЕТИ: А что на ней нарисовано?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Попробуйте угадать сами. За правильный ответ я поставлю пять.

КАТЯ: Это гамадрил?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, Катенька, два! Нельзя так говорить о хорошем человеке!

ВАСЯ: Морж?!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вася почти угадал, и поэтому я поставлю ему четыре. На самом деле на фотографии изображён мужчина.

КАТЯ: А он – красивый?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Очень! Вася правильно сказал.

ДЕТИ: А кем он работает?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Кем-то! Тому, кто сумеет это угадать, я поставлю пять за четверть!

КАТЯ: Он – пианист?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, Катенька, два! Нельзя так говорить о военных!

ВАСЯ: Он работает отважным капитаном дальнего плавания!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вася опять почти угадал, но на этот раз я поставлю ему пять с плюсом. На самом деле этот человек работает речным матросом. Но это очень храбрый матрос. Вы, дети, знаете, что настоящий моряк никогда не плюнет на палубу своей баржи, а если очень захочет плюнуть, то сделает это за борт. Так вот, этот мужественный матрос праздновал однажды день рождения своей мамы, выпил очень много газированной воды и у него закружилась голова. Матрос захотел плюнуть, подошёл к борту, но налетел ветер и уронил его в реку. Но матрос не растерялся, а уснул, и течение вынесло его на пляж, где сидела…

КАТЯ: Чур, если угадаю, кто сидел – пять за год?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Конечно, Катенька!

КАТЯ: Макака?!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Справа или слева?

КАТЯ: Слева!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, Катенька, я ставлю тебе жирный кол и оставляю на второй год, чтобы ты, свинья такая, не смела так говорить о молодой привлекательной женщине! На самом деле на пляже сидела молодая привлекательная женщина с подругой. Подруга сидела справа и не заметила храброго матроса, а молодая привлекательная женщина выловила его и позвала в лес, чтобы сплести веночек. Однако храбрый матрос выпил слишком много газированной воды, а потому сплёл веночек с подругой и убежал, забыв свою фотографию. Молодая привлекательная женщина – а она была учительница – подобрала фотографию, положила на колени и незаметно от детей стала рассматривать её.

КАТЯ: А кто была та молодая привлекательная женщина?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, Катенька, она была – я!!! А Катеньке я ставлю ещё один кол и оставляю на третий год!

ДЕТИ: Клавдия Пахомовна, а почему, когда вы смотрите на фотографию, похожи на дуру?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Потому что я люблю этого человека и хочу, чтобы он был счастлив…

ДЕТИ: Как сельдь в томате?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, со мной!

ДЕТИ: А кто этот человек?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А я что, сказала “человек”?

ДЕТИ: Сказали!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Кто “они”?

ДЕТИ: Кто это, кто “они”?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, вы же сами сказали, что “сказали” “человек”. Кто это сказали?

ДЕТИ: Вы!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Мы?! А вы что, знаете, что он тоже здесь?

ДЕТИ: Кто – он?!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, с кем мы это сказали…

ДЕТИ: ?!!

(из-под стола вылезает огромный небритый матрос, дети в ужасе закрываются руками)

МАТРОС: Ага! Страшно! А мне с вашей Клавдией Пахомовной не страшно?! Да она меня в сто раз страшней… Да я, если б не пил эту газиров… тьфу!.. (машет рукой, убегает)

ВАСЯ: Клавдия Пахомовна, у вас фотография убежала!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: (плача) Ничего, Васенька, фотография дома осталась. Это оригинал был. Ох, какой он оригинал был! Ну, оригинал…

 

ТАКОЙ СЛУЧАЙ

Катушкин в поле голый ест репу. Над ним на дельтаплане пролетает Ватрушкин.

ВАТРУШКИН: Умом сознаю, что лечу. Душой – не чувствую… (кричит) А-а-а!!!

КАТУШКИН: Ой! Ты что? Тебе плохо?

ВАТРУШКИН: Так, жалкое подобие вопля радости от ощущения полёта. Провоцирую восторг в груди. Пустое!

КАТУШКИН: Но ведь – летишь!!!

ВАТРУШКИН: Вот именно, лечу. Лечу и лечу. Давно, долго, далеко. Надоело. Привык! Лучше б упал!

КАТУШКИН: Радуйся! Восхищайся!

ВАТРУШКИН: Нет, не могу. Лучше б упал!

КАТУШКИН: Высоко летишь!

ВАТРУШКИН: (лениво) Ага! Выше проводов!

КАТУШКИН: А ниже?

ВАТРУШКИН: Нельзя – ниже. Стыдно. По-ученически!

КАТУШКИН: Тока боишься?

ВАТРУШКИН: (смеясь, задевает пяткой за провода) Птица тока не боится!

КАТУШКИН: А Бога видишь?

ВАТРУШКИН: (взглядывает из-под ладони) Бога?.. О! Е…ся! Лечу смотреть! (скрывается за горизонтом)

КАТУШКИН: Везёт! Где-то е…ся, а я тут… Вернулся б хоть потом, рассказал…

ВАТРУШКИН: (кричит из-за горизонта) Я вернусь, я обязательно вернусь! Ведь это всё для тебя, Катушкин, для одного тебя! Я люблю тебя-а-а!..

КАТУШКИН: Ой! А ведь и точно вернётся… Лучше б упал!

 

ДТП

Катушкин – водитель

Ватрушкин – пассажир

Сотрудник ГАИ – лейтенант

Бабка – старушка

Новогодний вечер. Сотрудник ГАИ останавливает “Победу” Катушкина

ЛЕЙТЕНАНТ: Куда летим, сокола? Жить надоело?!

КАТУШКИН: Товарищ начальник! Да, моя старушка больше пятидесяти не ползёт!

ЛЕЙТЕНАНТ: Пятидесяти?! Вы ж за триста пёрли!

КАТУШКИН: ?!

ЛЕЙТЕНАНТ: Вон, посмотрите, что у меня аппарат показывает.

ВАТРУШКИН: (выходит из машины, заглядывает в аппарат) Точно, триста!.. Я ж тебе говорил, Катушкин, сбавь обороты – мотор сдохнет!

КАТУШКИН: А казалось-то…

ЛЕЙТЕНАНТ: На больших скоростях скорость не чувствуется. Там чем быстрее едешь, тем медленнее кажется!

КАТУШКИН: Так на спидометре сорок было…

ЛЕЙТЕНАНТ: И спидометру кажется!

ВАТРУШКИН: (снова заглядывает в аппарат): А мне кажется, что аппарат не ту дорогу показывает.

ЛЕЙТЕНАНТ: А какую?

ВАТРУШКИН: Вон ту!

ЛЕЙТЕНАНТ: Нет, вот эту! Раз асфальт видно.

ВАТРУШКИН: Ха! Это же полоса взлётная, а не дорога! Тут же аэропорт рядом. Вы, товарищ начальник, по какому праву у самолётов скорость меряете, а?

ЛЕЙТЕНАНТ: Я не мерял, он сам летел…

ВАТРУШКИН: Вот самолёт и штрафуйте! А мы дальше пошли ехать, правда, Катушкин?

КАТУШКИН: Правдей не бывает.

ЛЕЙТЕНАНТ: Но…

ВАТРУШКИН: Секс в кино!.. Вы из ГАИ или из ПВО?

ЛЕЙТЕНАНТ: Из ГАИ. А пассажир пристёгнут?

ВАТРУШКИН: (садится в машину, пристёгивается) Уже!

ЛЕЙТЕНАНТ: В смысле?

ВАТРУШКИН: Ремнём.

ЛЕЙТЕНАНТ: Одним?

ВАТРУШКИН: А что, нужно двумя?

ЛЕЙТЕНАНТ: А вдруг?

ВАТРУШКИН: Увы!

ЛЕЙТЕНАНТ: Действительно, увы… А подъехали пристёгнутый?

ВАТРУШКИН: Да я родился пристёгнутый!

КАТУШКИН: Ну всё, товарищ начальник, нам ехать пора идти.

ЛЕЙТЕНАНТ: Понимаете, мне…

ВАТРУШКИН: Секс в кине! Так идём мы ехать или не идём?

ЛЕЙТЕНАНТ: Мужики! Штраф мне позарез нужен… Невесте не хватает… на шампанское.

ВАТРУШКИН: Ну, чего ты к нам, пристёгнутым, пристал?! Другую лови машину!

ЛЕЙТЕНАНТ: Ну где я другую поймаю, на ночь глядя? А?!

ВАТРУШКИН: Верно, машина – не кайф, на халяву не поймаешь…

КАТУШКИН: Лично я не спонсор, чтобы штрафами сорить.

ЛЕЙТЕНАНТ: Понимаю… Я и сам не фестиваль…

ВАТРУШКИН: Не при капитализме, чать, живём – поможем человеку! Тебе сколько не хватает?

ЛЕЙТЕНАНТ: Много!

ВАТРУШКИН: Да ты что, ванну шампанского налить хочешь?!

ЛЕЙТЕНАНТ: Нет, это очень много!

ВАТРУШКИН: Если наше “много” для тебя “очень много”, то, получается, твоё “много” для нас “мало”… Так?

ЛЕЙТЕНАНТ: Так точно!

ВАТРУШКИН: А в цифрах?

ЛЕЙТЕНАНТ: Семь…

КАТУШКИН: Семь?! Что же ты врёшь, что много? Из-за каких-то семи людей мучаешь, а ещё при исполнении! На, возьми!

ЛЕЙТЕНАНТ: Нет, я не могу так… Бесплатно.

КАТУШКИН: Так я ж тебе не бесплатно даю! Я ж от чистого сердца!

ЛЕЙТЕНАНТ: Нет… Не заслужил.

КАТУШКИН: Ну, представь, что получка!

ВАТРУШКИН: Тринадцатая!

ЛЕЙТЕНАНТ: Не могу представить – воображения не хватает.

ВАТРУШКИН: Что же, и невесту представить не можешь?

ЛЕЙТЕНАНТ: С закрытыми глазами?

ВАТРУШКИН: С закрытыми!

ЛЕЙТЕНАНТ: Не-а…

КАТУШКИН: Ого! А узнаёшь её как?

ЛЕЙТЕНАНТ: Ну, как… Просто. Я ж жениться обещал!

КАТУШКИН: А какая связь?!

ЛЕЙТЕНАНТ: (шёпотом) Прямая!..

КАТУШКИН: (тоже шёпотом) Ух-ты! А я сперва женился.

ВАТРУШКИН: Сейчас время другое. Если б ты сперва не женился, на тебе тесть сперва бы женился.

ЛЕЙТЕНАНТ: Говорим-говорим, а на шампанское всё не хватает и не хватает…

КАТУШКИН: Да, не переживай! Хочешь, машину посмотри, чтоб по честному. У меня ручник не держит совсем. Толкни машину?

ЛЕЙТЕНАНТ: А можно?

КАТУШКИН: Толкай, как свою!

ЛЕЙТЕНАНТ: (толкает) Не, как прибили.

КАТУШКИН: Ты лучше толкни!

ЛЕЙТЕНАНТ: Вышли бы, что ли, помогли…

ВАТРУШКИН: Действительно, помочь надо. Старается ж человек…

(выходят, толкают)

ВАТРУШКИН: Точно, как прибили!

КАТУШКИН: Вот, блин с мясом. Полгода ж без ручника ездил!

ВАТРУШКИН: Может, лазал кто?

КАТУШКИН: Да кто лазал?!

ЛЕЙТЕНАНТ: Ну, тёща, может?.. Сын?..

КАТУШКИН: Точно, сын лазал! Вот подлец, до ручника добрался!

ВАТРУШКИН: Подтянул, подлец!

ЛЕЙТЕНАНТ: Что же вы машину сыну доверяете? Сколько лет пацану?

КАТУШКИН: Сорок… Углядишь за ними.

ВАТРУШКИН: Все они такие – сперва вокруг девок крутятся, а как сорок – машину им подавай.

ЛЕЙТЕНАНТ: Вот и докрутился…

КАТУШКИН: Виноват.

ЛЕЙТЕНАНТ: А на шампанское всё не хватает и не хватает…

КАТУШКИН: Погоди, у тебя трубочка есть? Ну, против водки?

ЛЕЙТЕНАНТ: Есть.

КАТУШКИН: А-ну, дай дыхну! Телевизор на той неделе обмывал – может, осталось?

ЛЕЙТЕНАНТ: Едва ли…

(Катушкин дышит в трубочку)

ЛЕЙТЕНАНТ: Чисто. Как у мухи.

ВАТРУШКИН: Почему, как у мухи?

ЛЕЙТЕНАНТ: Муха ж не пьёт!

ВАТРУШКИН: Ха! Денег нет, вот и не пьёт!

КАТУШКИН: Хотела бы – пила. Ей мало надо.

ЛЕЙТЕНАНТ: Ну, не мужики, а прямо как первый раз за рулём. За границей вон, без пива в машину не садятся!

ВАТРУШКИН: Да я ему предлагал. А он: голова болит, голова болит! Как будто ему головой пить!

КАТУШКИН: Но рот-то на ней!

ЛЕЙТЕНАНТ: Детский сал какой-то… В новогоднюю ночь пьяный прокатиться не можете. С ветерком!

КАТУШКИН: Правда, голова болела! А так я всегда пьяный езжу, честное слово!.. Ну, хотите, я сейчас выпью, только налейте!

ЛЕЙТЕНАНТ: Откуда?.. У меня на шампанское-то не хватает…

КАТУШКИН: Идея! Вон там впереди старушка какая-то всё время дорогу переходит. Чокнутая. Давай мы её наддадим машиной – легонечко. А ты с нас штраф слупишь!

ЛЕЙТЕНАНТ: За что?

КАТУШКИН: За невнимательность.

ВАТРУШКИН: К старшим.

(Садятся в машину, тихонечко подъезжают и толкают старушку. Старушка неожиданно громко кричит и падает. Все выбегают из машины)

КАТУШКИН: Чего это она? Я же тихонько… Эй, бабуля!

ВАТРУШКИН: Тихонько! Что ей – много надо? На такую расчёску урони – окочурится.

ЛЕЙТЕНАНТ: (снимает шапку) Замочили бабку!

ВАТРУШКИН: Верняком замочили! Что делать-то?

ЛЕЙТЕНАНТ: Что делать, что делать… Милицию звать!

ВАТРУШКИН: Ты же сам – милиция?

ЛЕЙТЕНАНТ: Да какая я милиция! Мошенник я… Форму спёр – вот варю на дороге “бабки”.

КАТУШКИН: То-то думаю, щепетильный больно… Так и я не водитель – угонщик. Машину-то мы с Ватрушкиным угнали. И прав у меня отродясь не было. И сына…(плачет)

ЛЕЙТЕНАНТ: А у меня – невесты… (плачет)

ВАТРУШКИН: (показывает на машину) И не “Победа” это вовсе, а “Ролс-Ройс” угнанный. Мы его под “Победу” перекрасили… Вот ведь… (тоже плачет)

КАТУШКИН: И бабку эту ещё жалко…

(неожиданно бабка поднимает голову)

БАБКА: Да ладно, мужики, себя жалейте!

КАТУШКИН: Ой, бабуля, живая?!

БАБКА: Как Ленин, сынок.

ВАТРУШКИН: Чего это ты, бабуля, воскресла?

БАБКА: А того! У вас своя работа – у меня своя. Что я, зря землю топчу? Пьяный какой меня стукнет машиной, испугается, а я его – за горло… “Бабки” гони! На лекарства!!

КАТУШКИН: Так что ж вам от нас надо, мамаша?!

БАБКА: Много не надо! Мне “Победушки” вашей хватит, с моими наклонностями…

ВАТРУШКИН: С какими наклонностями?!

БАБКА: С птичьими, сынок. Чтобы меня, как дятла, постучать не тянуло… куда следует!.. в смысле повышения раскрываемости… (садится в машину, уезжает)

КАТУШКИН: (ошарашено) Вот, блин с мясом….

БАБКА: (издалека) Здоровья, сыночки! В Новый Год – с чистой совестью!

 

СВАТОВСТВО КАТУШКИНА

Катушкин – жених

Клавдия Пахомовна – мать невесты

КАТУШКИН: Клавдия Пахомовна! Я вас попросить хочу, чтоб ваша дочь на мне согласилась жениться!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ха! Что она – мымра? Первый встречный – и жениться.

КАТУШКИН: Мне показалось, что не первый…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, второй… Пятый, десятый… Вы, наверное, небогатый человек, Катушкин!

КАТУШКИН: Почему вы так взяли?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Богатые рано не женятся.

КАТУШКИН: Вот и не рано. Смотрите, я лысый!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Так вы, получается, старый?! Зачем вам, старому, жениться? Увнучьте лучше кого-нибудь и растите…

КАТУШКИН: Чего?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну, усыновите себе внука…

КАТУШКИН: Но я совсем не старый!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А почему тогда лысый? Радиацию, значит, изучали. Как у вас тогда язык только поднимается “жениться” говорить?

КАТУШКИН: Какой “язык”?

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А какой во рту головы! Почему вы “язык” в кавычках говорите? У вас что – есть не во рту?

КАТУШКИН: Нет, конечно во рту! О чём речь!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: О женитьбе речь. Видите, вы уже забыли, куда пришли.

КАТУШКИН: Но…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: (принюхивается) Лысый мужчина, а ведёте себя, как в туалете!

КАТУШКИН: Позвольте, но…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Я себе и то не всегда позволяю. Редко. Когда расстраиваюсь.

КАТУШКИН: Но…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вы почему, Катушкин. расстраиваетесь? Нервы слабые? А почему слабые – от работы. Вы, наверное, Катушкин, кабинетный работник – всё время на одном месте сидите и много кушаете и от этого расстраиваетесь. На рыбалку бы поехали!

КАТУШКИН: Мне некогда.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вы кем вообще работаете, если некогда? В профкоме?

КАТУШКИН: Космонавтом.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Космонавтом?! А говорите – жениться. Что – в космосе не нагулялись?

КАТУШКИН: Я, между прочим, в космос работать езжу.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ага, работать! Скафандр долой – и налево.

КАТУШКИН: Да за нами из Центра наблюдают!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А кто? Свои и наблюдают. Знаем, как вы там наблюдаете. А Тоньку мою кто пустит за вами наблюдать? Да её в шею из центра попрут, если узнают, что жена… А там – конец связи и – “поехали!”

КАТУШКИН: Куда “поехали”? В небе?!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Заливайте! На небе, знаете ли, тоже не одни ангелы живут!

КАТУШКИН: Да вы понимаете, что говорите?!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А я что думаю, то говорю! А раз думаю, значит, понимаю. Или я дура по вашему, что не могу понять свои мысли, а?

КАТУШКИН: Извините, но я…

(небольшая заминка, Клавдия Пахомовна хмурится)

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вы почему меня дурой назвали?

КАТУШКИН: Я не называл!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Но я же только что слышала слово “дура”!

КАТУШКИН: Я не говорил слово “дура”.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Но кто-то же сказал? Я же слышала!

КАТУШКИН: Странно… И я как будто слышал.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Очень странно…

КАТУШКИН: Вспомнил! Это вы сами сказали.

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Я?! Нет, мне показалось, что слово “дура” кто-то сбоку сказал – оттуда (показывает на окно).

КАТУШКИН: (подходит к окну, задумывается) Эврика! Вы, Клавдия Пахомовна, сказали “дура” и не заметили. А эхо – заметили!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Какое эхо?

КАТУШКИН: Из окна! От дома напротив!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Надо же, сколько раз слышала “дура”, а не могла понять… Какой вы умный мужчина! Да, Катушкин?

КАТУШКИН: Да!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: И самостоятельный, раз одного в космос отпускают…

КАТУШКИН: Да!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вы почему снова ответили “да”?

КАТУШКИН: Но вы же спросили…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Нет, я не спрашивала! Вы такой самостоятельный, что без спросу отвечаете. Паспорт, небось, имеете? Голосовать ходите?

КАТУШКИН: Конечно, я же не сумасшедший!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Вот именно! Поэтому я Тоньку мою за Ватрушкина выдам, чем за вас.

КАТУШКИН: Но Ватрушкин – ненормальный. Он кусается!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Ну и что? Зато его к кровати можно привязать – и ничего не сделают. Положено, раз ненормальный. И Тоньке моей следить за ним удобно – не денется от неё никуда.

КАТУШКИН: Но он – кусается!!

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: А мы сами кусаемся. Зато не сбежит никуда – его ж любая скорая вычислит. С такой мордой.

КАТУШКИН: Да вы сами со своей Тонькой…

КЛАВДИЯ ПАХОМОВНА: Чего “сами”? Чего вы диагноз мне ставите? Что вы – доктор? Самостоятельный человек, а ведёте себя, как доктор! Жениться вам надо, Катушкин, детишек нянчить, а вы… О себе только думаете, жеребец! Ничего, из космоса свалитесь – поумнеете…

 

ВЕРОЯТНОСТЬ

Ватрушкин проезжает в “Шевроле”. На обочине Катушкин голый ест репу. Ватрушкин останавливается.

ВАТРУШКИН: А могло ведь быть так, что я был бы – ты?

КАТУШКИН: Нет, не могло. Мы те, кто есть. Иного не дано!

ВАТРУШКИН: Ну, всё-таки? По случайности? Вот я бы родился и стал, как ты. По случайности?

КАТУШКИН: Ну, если только по случайности… И то едва ли. Редко так бывает. Обычно, кто кем есть, так и остаётся. Случайности редко случаются.

ВАТРУШКИН: Нет, а вдруг?! Вот вышло бы так по какой-нибудь причине, что я с тал бы тобой, а не как щас? Вдруг?!

КАТУШКИН: Хм… Если по какой-нибудь причине, то, пожалуй. Но с натяжкой. Тут всё-таки, как оно получается, так и остаётся. Обычно… Но если есть какая-нибудь причина, то может и наоборот!

ВАТРУШКИН: Значит, мог?

КАТУШКИН: Пожалуй, мог…

ВАТРУШКИН: Точно?

КАТУШКИН: Пожалуй, точно…

ВАТРУШКИН: Точно вот так мог взять – и стать тобой?!

КАТУШКИН: Конечно, мог!

ВАТРУШКИН: Во! Мог – а не стал! (уезжая) Тьфу-тьфу-тьфу… Срыгнула б меня жизнь на обочину!..

 

 

ПРИЁМНЫЙ ПОКОЙ

Ватрушкин – доктор

Катушкин – не доктор

КАТУШКИН: Здравствуйте!

ВАТРУШКИН: Чем страдаете?

КАТУШКИН: Ничем!

ВАТРУШКИН: Не валяйте дурака, пациент!

КАТУШКИН: Я не пациент! Я – просто.

ВАТРУШКИН: Как это – просто? И почему вы всё время улыбаетесь? Вы что – выздоравливающий?

КАТУШКИН: Сами вы выздоравливающий, а я просто… Шёл по улице. Весна. Настроение хорошее. Дай, думаю, к доктору зайду!

ВАТРУШКИН: Зачем?

КАТУШКИН: Просто! Настроение хорошее. Весна. Дай, думаю, к доктору зайду!

ВАТРУШКИН: Но зачем к доктору?!

КАТУШКИН: Ну… Весна…

ВАТРУШКИН: Вы вообще, чем страдаете?

КАТУШКИН: Я?! Ну, не знаю…

ВАТРУШКИН: Зато я знаю, чем вы страдаете! Вы фигнёй страдаете! Вы зачем ко мне пришли?!

КАТУШКИН: Да просто! Весна. Настроение хорошее. Дай, думаю, к доктору зайду, чтоб не скучал со своими пациентами!

ВАТРУШКИН: С моими пациентами, Катушкин, не соскучишься. И с вами не соскучишься. Получается, Катушкин, вы тоже мой пациент? Раз с вами не соскучишься?

КАТУШКИН: Доктор, вы меня не поняли!

ВАТРУШКИН: Отлично я вас понял, Катушкин. Все ваши слова и фразы. Вы мне что только что рассказали?

КАТУШКИН: Что?

ВАТРУШКИН: Ага! Не помните?! А я помню! А вы говорите, что я вас не понял. Как же я мог запомнить, если бы не понял? Вы мне, Катушкин, про весну рассказывали!

КАТУШКИН: Точно! Про весну.

ВАТРУШКИН: И что, действительно весна? Или опять не помните?

КАТУШКИН: Весна. Ручьи тают.

ВАТРУШКИН: Ручьи тают? А сугробы что?

КАТУШКИН: Что – сугробы?

ВАТРУШКИН: Ну, сугробы что? Пока ручьи тают?

КАТУШКИН: Ой, вы меня запутали, доктор! Это сугробы тают. А ручьи – текут.

ВАТРУШКИН: Вы что, Катушкин, больной, раз путаете?

КАТУШКИН: Это вы меня путаете, доктор. Я же сказал, что здоровый я! Здо-ро-вый!

ВАТРУШКИН: Здоровый? Что, и справка есть?

КАТУШКИН: Какая справка?!

ВАТРУШКИН: От доктора. Что вы, Катушкин, здоровый.

КАТУШКИН: Нет у меня справки! Не подумал я… Пойду, что ли…

ВАТРУШКИН: Куда же вы теперь пойдёте, без справки? Вас же первый доктор в милицию заберёт! Вы же без справки получку не получите. Жена рожать от вас не захочет. Как же, скажет, рожать без справки? А вдруг дурачок родится? Как он, дурачок, кормить вас потом будет, в старости? Вам ведь, Катушкин, и пенсию без справки не дадут. Вас даже не похоронят без справки! Будете, Катушкин, дома лежать в неподвижном состоянии – сыну-дурачку настроение портить. Какая жена на вашем сыне женится, если у него дома неподвижный человек? Дурочка только женится. А кто от такой жены произойти может? Опять дурачок! Получается, вы только о себе думаете, а про страну не думаете. Стране, Катушкин, дурачки не нужны! Стране Родину возрождать надо! А вы, гражданин, получается, Родину в виде дурачков возрождать хотите? Я ведь позвоню сейчас куда следует, где вам объяснят, Катушкин, как Родину возрождать. Так объяснят, что вы не только Родину, а слово даже такое забудете, чтобы про здоровье своё хвастаться! И хоронить вас потом никто не будет! Дома оставят – в неподвижном состоянии.

КАТУШКИН: Доктор, да я…

ВАТРУШКИН: Что, Катушкин, неприятно слушать? А мне думаете, приятно? Конечно, неприятно. Живому человеку про такие мёртвые вещи рассказывать. Несерьёзный, Катушкин, вы гражданин. Здоровый, говорите, человек, а про мёртвые вещи совсем не думаете. Был у меня один здоровый пациент – и что от него, здорового, осталось? Родные и близкие!

КАТУШКИН: Что же мне теперь делать, доктор?!

ВАТРУШКИН: А ничего не делать. Вы уже себе не поможете. Сразу надо было думать. Гигиеной заниматься. Гимнастику соблюдать. Теперь, Катушкин, доктор будет делать. А от вас много не требуется. Вы мне, Катушкин, кал дайте. И мочу. Для анализов. Дадите?

КАТУШКИН: Дам, доктор!

ВАТРУШКИН: Давайте!.. А я ваш кал посмотрю – вдруг он мне не понравится? Что тогда делать будем, а?

КАТУШКИН: Не… знаю…

ВАТРУШКИН: Мы вас тогда в стационар положим. Потом операцию сделаем. Отрежем что-нибудь. Потом пришьём что-нибудь. Что вам, Катушкин, пришить?

КАТУШКИН: Да хоть что пришейте, только – жить!

ВАТРУШКИН: Хоть что – нельзя. Операция – дело ответственное. Вдруг я вам хоть что пришью, а потом окажется, что это у вас уже есть? И получится, что этого у вас два? А оно ведь, Катушкин, не глаз – его два не должно быть! Видите, Катушкин, как я о вас думаю? Не все доктора так о вас думают!

КАТУШКИН: Спасибо, доктор…

ВАТРУШКИН: А вот это – рано! Операция – дело ответственное. А то пришьёшь что-нибудь, а оно вас слушаться не будет. Или вообще откажет. В самый ответственный момент! Медицина, Катушкин, не всесильна!

КАТУШКИН: Ну, посоветуёте мне что-нибудь!..

ВАТРУШКИН: Что я вам, Катушкин, могу посоветовать? Покой. Покой! И ещё раз – приёмный покой!!

 

ТОВАРИЩИ

Товарищ прапорщик, товарищ капитан и товарищ полковник сидят за столом. Товарищ солдат сидит в уголке и читает. Товарищ генерал ещё не пришёл.

ПОЛКОВНИК: (достаёт карты) Сыграем, товарищ капитан?

КАПИТАН: Сыграем, товарищ полковник!

ПОЛКОВНИК: А во что?

КАПИТАН: Да хоть во что! Лишь бы не в ящик.

ПОЛКОВНИК: (разворачивает карты) Тут наши… тут не наши… Чур, я за наших! А вы за кого, товарищ капитан!

КАПИТАН: За кто остался!

ПОЛКОВНИК: Ну, наступайте, товарищ капитан!

(капитан наступает полковнику на ногу)

ПОЛКОВНИК: Ой! А давайте, товарищ капитан, в мирную игру сыграем?

КАПИТАН: Может, в “дурачка” перекинемся?

(капитан перекидывает карты полковнику, полковник перекидывает карты капитану)

ПОЛКОВНИК: У вас какая карта?

КАПИТАН: Израиля.

ПОЛКОВНИК: А у меня Греции. Я выиграл!

КАПИТАН: Почему?

ПОЛКОВНИК: А у меня карта старше! Израиль когда образовалась и когда – Греция?

КАПИТАН: За то у меня на карте три ракеты нарисованы. С разделяющимися боеголовками.

ПОЛКОВНИК: Ну, мы же договорились – в мирную игру!.. Ходите, товарищ капитан!

(капитан выходит из-за стола и принимается ходить по комнате)

ПОЛКОВНИК: Да не ходите вы, а играйте!

(капитан подходит к роялю и начинает играть)

ПОЛКОВНИК: Что-то странный вы сегодня, товарищ капитан. Думаете о чём?

КАПИТАН: Упаси поп, товарищ полковник!

ПОЛКОВНИК: Почему “упаси поп”, а не “упаси Бог”?

КАПИТАН: Субординация, товарищ полковник.

ПОЛКОВНИК: Кстати, о субординации… Вы товарища генерала не видели?

КАПИТАН: Я товарищ генерала!

ПОЛКОВНИК: Давно дружите?

КАПИТАН: С младых ногтей.

ПОЛКОВНИК: Это где такая база?

КАПИТАН: Я хотел сказать, на горшок вместе ходили.

ПОЛКОВНИК: Горшок брали? Это где такая крепость?

(капитан пожимает плечами и крутит пальцем у виска)

ПОЛКОВНИК: А, нельзя говорить? Башку открутят? Понимаю, секрет есть секрет… Это про вас говорили, что вы у майора Сидоровой требовали, чтобы она вам честь отдала? Не по уставу, товарищ капитан.

КАПИТАН: Понимаю, товарищ полковник…

ПОЛКОВНИК: Я сам вас очень даже понимаю! Но ведь вы у нас первый в списке на жилплощадь. Квартиру вам должны дать скоро. А майор Сидорова настаивает, чтобы не давали!..

КАПИТАН: Это её частное мнение – давать мне или не давать…

ПОЛКОВНИК: …но для вас, как для товарища генерала, мы сделаем исключение!

КАПИТАН: В смысле?

ПОЛКОВНИК: В полном! Вы исключены!

КАПИТАН: Из списка?

ПОЛКОВНИК: Из партии!

КАПИТАН: Из партии?! За что?!

ПОЛКОВНИК: За то, что ход пропустили. И поглядывали. В следующей партии мухлевать не будете… Положите на стол карты, товарищ капитан. И прощайте.

КАПИТАН: Прощаю, товарищ полковник. Хотя бы были не вполне справедливы.

ПОЛКОВНИК: Ну, добро. Отдыхайте, товарищ капитан. Что делать-то будете?

КАПИТАН: Есть, товарищ полковник!

(садится и ест макароны)

ПРАПОРЩИК: Разрешите доложить, товарищ капитан?

КАПИТАН: Докладывайте!

(прапорщик докладывает макароны, капитан ест)

ПРАПОРЩИК: Разрешите доложить, товарищ капитан?

КАПИТАН: Отставить, товарищ прапорщик!

(прапорщик отставляет тарелку в сторону)

КАПИТАН: Постреляем, что ли? (целится в полку, где стоит бутылка молока и лежат яблоки, стреляет)

ПРАПОРЩИК: Молоко, товарищ капитан!

(капитан снова целится, стреляет)

ПРАПОРЩИК: Так точно, товарищ капитан. В яблочко!.. А можно и мне пострелять?

КАПИТАН: Валяй.

ПРАПОРЩИК: Правда, можно?

КАПИТАН: Стреляй смелее!

ПРАПОРЩИК: Товарищ капитан, закурить не найдётся?

КАПИТАН: На!

ПРАПОРЩИК: Товарищ капитан, а ещё не найдётся закурить?

КАПИТАН: На ещё!

ПРАПОРЩИК: Това…

КАПИТАН: Хватит стрелять, не в тире!

ПРАПОРЩИК: Ну, това…

КАПИТАН: Экономьте боекомплект, товарищ прапорщик. На войну не останется… (смотрит в угол на солдата) А ты чего скучаешь, товарищ солдат?

СОЛДАТ: Устав учу!

КАПИТАН: Что же ты устав учишь? Ты отдохнув учи, на свежую голову! На вот, загадку лучше угадай. На коне и с шашкой наголо. Кто это?

СОЛДАТ: Чапаев, товарищ капитан!

КАПИТАН: Нет, товарищ солдат. Это Котовский! Я же сказал, что наголо!

ПРАПОРЩИК: А чего он с шашкой? Он бы ещё с доминошкой…

КАПИТАН: Ты чего, товарищ прапорщик, меня комментируешь? Настроение себе испортить хочешь?

ПОЛКОВНИК: А мы его к расстрелу приговорим. Гото-о-всь! Пли!

КАПИТАН: А-ну, товарищ прапорщик, дай закурить!

ПОЛКОВНИК: Дай закурить, товарищ прапорщик!.. (обращается к солдату) А ты чего отсиживаешься, товарищ солдат? Стреляй!

СОЛДАТ: Извините, товарищ прапорщик… у вас сигаретки не найдётся?.. Я верну потом…

(входит товарищ генерал. Все вытягиваются по струнке)

СОЛДАТ: Ух-ты! Товарищ генерал, разрешите обратиться!

ГЕНЕРАЛ: Обращайтесь!

(солдат обращается в маршала)

ГЕНЕРАЛ: Ух-ты!!!

СОЛДАТ: (обращается обратно в солдата) Шутка, товарищ генерал!

ГЕНЕРАЛ: Спасибо за шутку, товарищ лейтенант! Знатно напугал.

СОЛДАТ: Рад стараться!

ГЕНЕРАЛ: Молодцом, товарищ майор!

СОЛДАТ: Служу…

ГЕНЕРАЛ: Не зарывайтесь, полковник!..

ПРАПОРЩИК: И я рад стараться, товарищ генерал!

ГЕНЕРАЛ: Вы? Что-то я вас не знаю. Вы из какой части?

ПРАПОРЩИК: Города?

ГЕНЕРАЛ: Ну, не света же!

ПРАПОРЩИК: Из вон той.

ГЕНЕРАЛ: Ишь ты! А я из вон той.

Кстати, товарища капитана не видели?

ПОЛКОВНИК: Я товарищ капитана.

ГЕНЕРАЛ: Давно дружите?

ПОЛКОВНИК: Да вот, в картишки перекинулись…

ГЕНЕРАЛ: В картишки? А почему капитан здесь? Почему не в госпитале?!

КАПИТАН: Товарищ генерал, так я выздоровел…

ГЕНЕРАЛ: Почему не в госпитале?! Почему оставил судно?!

КАПИТАН: Какое судно?

ГЕНЕРАЛ: Какое?! Вот такое!!!

(потрясает больничным судном)

КАПИТАН: (испуганно) Но, товарищ гене…

ГЕНЕРАЛ: Как вы, капитан, могли оставить судно?!

КАПИТАН: Но..

ГЕНЕРАЛ: Но?!! Да я вас за ваши фокусы-покусы в матросы разжалую! В нахимовцы!! На “Младые Ногти” сошлю!!!

КАПИТАН: (под нос) Какое судно?! Я ж – пехотный?!.

(крутит пальцем у виска)

ГЕНЕРАЛ: Правильно! Лучше пулю в лоб, чем такой позор!

(в комнату вбегает матрос):

МАТРОС: Товарища прапорщика не видели?

ПРАПОРЩИК: (грустно) Нет у меня товарищей… один я…

 

ВОНЯЕТ

Катушкин – счетовод

Ватрушкин – совхозный сторож, слепой

Карл Пафнутьич - руководитель

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ (Катушкин проходит мимо Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Привет, Катушкин!

КАТУШКИН: Интересно… Слепой – а видите! Вы как увидели, что я – Катушкин?

ВАТРУШКИН: А я по запаху вижу. От тебя, Катушкин, всегда воняет.

КАТУШКИН: Интересно, чем это от меня всегда воняет?

ВАТРУШКИН: Не помню, чем. Я, когда вспомню, скажу. Ладно?

КАТУШКИН: Интересно… От меня, значит, воняет?..

ВАТРУШКИН: Воняет.

КАТУШКИН: А от Карла Пафнутьича – тоже воняет?

ВАТРУШКИН: От Карла Пафнутьича не воняет. Он – руководитель!

КАТУШКИН: Интересно…

(уходит)

ДЕНЬ ВТОРОЙ (Катушкин проходит мимо Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Привет, Катушкин. Я тебя опять по запаху увидел. Чем же от тебя воняет-то, а?

КАТУШКИН: Почему вы всё время мне про запах напоминаете? Обидеть хотите?

ВАТРУШКИН: Да ничего я не хочу. Ты сам напоминаешь. Когда мимо ходишь. И воняешь.

КАТУШКИН: А вдруг я не воняю? Вдруг вам кажется? Вы об этом думали?!

ВАТРУШКИН: Всю ночь думал.

КАТУШКИН: Ну, и что?

ВАТРУШКИН: Воняешь, Катушкин! А чем – не помню…

КАТУШКИН: Оч-чень интересно…

(машет рукой, уходит)

ДЕНЬ ТРЕТИЙ (Катушкин проходит мимо Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Привет, Катушкин! У меня к тебе хорошая новость есть!

КАТУШКИН: Хорошая?

ВАТРУШКИН: Ага! Только ты не обижайся, ладно? Я вспомнил, чем от тебя воняет. От тебя козлом воняет!

КАТУШКИН: Интересно… Козлом воняет? А от Карла Пафнутьича, значит, козлом не воняет?

ВАТРУШКИН: От Карла Пафнутьича ничем не воняет.

КАТУШКИН: Интересно… Значит, от Карла Пафнутьича в принципе не может вонять?

ВАТРУШКИН: Не может. Карл Пафнутьич – руководитель!

КАТУШКИН: Значит, Карл Пафнутьич – руководитель, а от меня козлом воняет? Интересно…

ВАТРУШКИН: Это тебе интересно. А мне не интересно. Шёл бы ты, Катушкин, куда шёл. Метров на пять. А то воняет от тебя неинтересно. Козлом.

КАТУШКИН: Вы что, обидеть меня хотите? Ну, что я вам сделал? Вы же не видели меня ни разу! Я, знаете, какой красивый? Я галстук глажу! Я в баню через день хожу! Что я вам сделал? За что вы меня обидеть хотите?

ВАТРУШКИН: Я тебя, Катушкин, на данном этапе не хочу обижать…

КАТУШКИН: Ну чем, чем я виноват? Что я такого сделал?!

ВАТРУШКИН: А я почём знаю, что ты такого сделал, чтоб от тебя козлом воняло?

КАТУШКИН: Но почему от меня? Почему от меня воняет, а от Карла Пафнутьича – не воняет?!

ВАТРУШКИН: От Карла Пафнутьича не положено вонять. Он – руководитель!

КАТУШКИН: О, Господи, как интересно…

(хватается за голову, убегает)

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ (мимо Ватрушкина проходит козёл)

ВАТРУШКИН: Привет, Катушкин!

(молчание)

ВАТРУШКИН: Ты что, Катушкин, обиделся вчера на меня? Разговаривать не хочешь? А зря. У тебя голос приятный. Мне твой голос приятно слушать.

(козёл становится рядом и жуёт траву)

ВАТРУШКИН: Что, думаешь, “Стиморол” покушаешь – вонять перестанет? “Стиморол” после вчерашнего помогает, когда изо рта воняет. А когда целиком воняет, “Стиморол” бесполезно кушать. Я же тебя, Катушкин, по запаху увидел – значит, бесполезно.

(козёл подходит ближе)

ВАТРУШКИН: Что, совсем разговаривать не хочешь? Ну, проходи тогда, раз обиделся. Нечего тут вонять. Ну, чего притаился? Нарочно, что ли, воняешь?.. А я думал, ты неплохой человек, Катушкин! Думал, от тебя случайно воняет! А ты вон какой вредный. Нарочно решил повонять. Ну, повоняй, повоняй… Отведи душу…

(козёл подходит совсем близко)

ВАТРУШКИН: Что ж ты, козлиная шкура, под нос-то лезешь?! Совсем озверел, Катушкин? Смотри, найдёт на тебя управу! Увезут, куда следует – там из тебя вся вонь зараз выйдет! Хулиган!

(машет палкой, козёл уходит)

ДЕНЬ ПЯТЫЙ (Катушкин проходит мимом Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Привет, Катушкин. Или опять разговаривать не будешь? Дурака будешь валять?

КАТУШКИН: Какого дурака?!

ВАТРУШКИН: Вчерашнего! Опять разговаривать не будешь?

КАТУШКИН: Да с чего я разговаривать не буду? Что я вам сделал?!

ВАТРУШКИН: А то и сделал! Козёл ты вонючий, Катушкин! Это не от тебя козлом воняет! Это ты сам козёл потому что!

КАТУШКИН: Ну, за что вы меня обидеть хотите?!

ВАТРУШКИН: За всё вчерашнее! Что, дурачком прикидываешься?

КАТУШКИН: Да я вас вчера не видел!

ВАТРУШКИН: Это я тебя вчера не видел! Зато – чуял! От тебя вчера, Катушкин, особенно сильно воняло! Особенно сильно!..

КАТУШКИН: Вы с ума сошли?! За что вы меня обидеть хотите? Что я вам сделал?!

(убегает, вслед кричит Ватрушкин)

ВАТРУШКИН: А всё-таки от тебя вчера очень сильно воняло! Очень воняло!..

ДЕНЬ ШЕСТОЙ (Карл Пафнутьич проходит мимо Ватрушкина)

ВАТРУШКИН: Наше вам, Карл Пафнутьич!

КАРЛ ПАФНУТЬИЧ: И наше с ним, Ватрушкин. Ты как меня увидел?

ВАТРУШКИН: А я вас по отсутствию запаха вижу, Карл Пафнутьич. От вас не воняет.

КАРЛ ПАФНУТЬИЧ: А от меня и не положено вонять. Я – руководитель!

ВАТРУШКИН: Вот и я о том же. А Катушкин обижается…

КАРЛ ПАФНУТЬИЧ: Нет, Катушкин хороший человек был, опрятный. Галстук гладил. Из бани собаками не выгонишь… И за что только от него воняло?..

ВАТРУШКИН: А это – у кого как! Вот я – за что слепой?

КАРЛ ПАФНУТЬИЧ: …жалко Катушкина. Наложил (уходя, под нос) руки на себя…

ВАТРУШКИН: (обрадовано) Наложил?! Так чего ж он сразу не сказал, что наложил?! А я думаю – чего от него воняет, голову ломаю! Ночей не сплю! А тот – наложил… Ну, интриган…

 

ПОСЛЕ ТЕАТРА

Третий акт “Ивана Сусанина”. 7 ряд 14 место. Юноша наблюдает оперу в театральный бинокль, нервно ерошит чуб. 7 ряд 15 место. Девушка дремлет, свесив голову на грудь, в руке на коленях – мороженное. Девушка вдруг вздрагивает, поднимает голову, озирается, смотрит на руки, нагибается, тяжело дыша.

ЮНОША: -Чего ты?

ДЕВУШКА (хрипло, как спросонок):

- Морожено уронила.

Шарит под сиденьем.

ЮНОША (не отрываясь от сцены, шёпотом):

- Тише ты… Ну!..

ДЕВУШКА (кряхтя распрямляется, смотрит на юношу, потом на сцену):

- Тебя пропёрло, что ли?

Юноша не реагирует, он весь внимание – тянет шею к сцене.

ДЕВУШКА (после некоторой возни, в голос):

- Б…., на коленки упало оказывается!

ЮНОША (резко поворачивается, замахиваясь):

- Да… Ты!..

ДЕВУШКА:

- А па-а-шёл…

Пересаживается спиной к сцене, облокотившись подбородком о спинку сиденья сдувает с мороженного пыль, потом корчит рожицы, высовывает язычок – публике рядами выше. Публика не реагирует.

ДЕВУШКА (озадаченно и восхищённо):

- Ну, перцы, пропёрлись!

…Фойе. Юноша помогает девушке облачиться в шубку.

ЮНОША (протягивая девушке своё пальто):

- Подержи секундочку!

ДЕВУШКА:

- Не буду! Руки липкие!

Демонстративно прячет ладошки в подмышках.

ЮНОША (нервно бросает ей пальто):

- Да подержи ты хоть отлить сбегать!

Убегает.

ДЕВУШКА (минуту задумчиво морщит лобик, потом взрывается хохотом):

- Рожу! Рожу не видно было! Спиной к сцене рожу не видно!..

 

 

НЕБЫВАЛИ

 

ТРОГАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

…Я официально заявляю: не было никакого конфликта. Так, загвоздочка. В трамвае оно всякое бывает. Вечером в особенности. Темно же и голову трясёт. Я, как эту бабку представил лет сто назад, сразу понял, что она женщиной была. Ну, которые в русских селеньях. Коня на скаку могли. И видок у неё был, как из горящей избы. Я сразу подумал, что с праздника едет. Внука, может, женила. Или хоронила кого. В общем, в приподнятом состоянии была бабка. В смысле настроения. Ну, раз в настроении, я подумал, пускай пешком едет. Чего ей, приподнятой, садиться – кости гнуть? Да она вообще садится хотела – не просила ведь, ну, сказала, что ноги не держат… Мало ли кого ноги не держат… Может, она про кита на суше?.. А что – уважение, что – уважение?! Что я, прокурор, бабку сажать.

Я сам со свадьбы ехал. В трамвай зашёл – так меня руки не держали. Кое-как зашёл. На животе. Какое ко мне было уважение?! Посадили, конечно. Так я ж не просил. Что я – нищий – просить? Взял и лёг на свободное место. Конечно, свободное. На таком свободном месте пятеро без драки ехать могут. А тех двое было. Худые такие – больные, что ли? Ну, я подумал, чего им больным вдвоём скучать?

Ладно, по делу продолжу. Вот, тут товарищ меня цитировал. Во-первых, какой он мне товарищ – я с ним впервые в жизни в этом трамвае пил. Вот чей он товарищ, пусть тот за него отвечает, и вообще у него ухо было замотано, тоже, Гоген… Что он таким замотанным ухом мог слышать? Может, у него в ухе скарлатина была? Или свинка? Стреляло в ухе!

Так он скажет, что я в эту бабку стрелял. А чего мне стрелять? У меня на бабку здоровья хватит… Нет, я могу повторить, конечно. Я так бабке сказал: если, говорю, я встану, то ты ляжешь. Так я ж не в угрожающем смысле. Я ж правду сказал, как думал. Люди, когда они в приподнятом состоянии, стоять должны. Они в сидячем положении засыпают сразу. А спят люди как? Лёжа! Не кони, чать. Что же я детские вопросы объяснять должен? А бабка она тоже к человеку относится. Хотя бы в прошедшем времени… Ну, я и подумал – уступлю бабке, а она возьмёт и уснёт. Остановку свою пропустит в приподнятом состоянии. Чего же ей, бабке, в депо ночевать? Кто ей в депо валидол даст, если приспичит?

Нет, я на бабку претензий не держу. Она мне, конечно, сказала что-то. Ну, а чего бы не сказать, раз не немая? Да ничего особенного не сказала. Спутала, может с кем. Может, она в деревне козла держит. Может, и драного – я почём знаю? Старенькая, вот и запустила животное… Вообще, спутала меня. Дипломат ты, говорит, хренов. Вспомнила, значит, знакомого дипломата из молодости по фамилии такой. Хренов. Я значит, дипломата ей того напомнил. Ну, обращением своим вежливым.

Мне, конечно, такое сравнение приятно было слушать. Думаю – отблагодарю бабку. А неудобно. Малознакомые всё-таки люди. Я же по натуре человек серьёзный – щепетильное к этому имею отношение. Ну, ко всяким знакомствам случайным. И связям. Мамка учила. Наградят тебя, говорила. Я так понимаю, не орденом.

Да я вообще эту бабку практически не ударял!.. Я вообще не могу бабок ударять. Не подымается у меня на бабок. Рука. А если в другом смысле, то я вообще-то бабок уважаю. У меня самого целых две бабки было. По отцу. И по матери… Бабка по отцу всегда с бабкой по матери разговаривали. А я слова учил – любознательный рос…

Так у этой бабки в трамвае на носу бородавка была. Здоровенная такая. Как не падала только. Ну, я и потрогал её. Любопытно стало: твёрдая или мягкая. В смысле, как держится. Подышал бабке на очки, чтоб не заметила и это. Потрогал, значит. А там рельсы неровные были. Трамвай возьми и качни бабку… Как это – чем потрогал? Пальцем, конечно. Остальной кулак, он за пальцем был. Так бабка, когда качнуло, до кулака дотронулась… Ну, конечно, закричала… Ещё бы не закричать – в очки не видать ничего, а тут ещё что-то тёплое и мягкое до лица дотронулось. Конечно, мягкое. Что я робот – железные кулаки держать? Я умственного труда человек. А что, по вашему, лес валить, думать не надо? Дерево, оно ведь как упадёт… Ну, и бабка упала. Я же говорю, рельсы неровные. Упала и лежит. Я её ногой потрогал. Как у неё насчёт позиции. Чтоб удобно. Уснула, думаю, раз лежит. А чем ещё трогать? Рукой – это вроде как лапать получается. Неприлично. Бабка-то незнакомая, можно сказать. Только разговорились… Ну, как потрогал? Да никак. Тяжелая такая бабка. Кормят, видать, колбасой. Заботятся. Обо мне спиногрызы бы так заботились… А чего не позаботится, если человек хороший?..

Я не заметил даже, как она проснулась. Любознательная! У меня на темечке волоски стоят – с детства. Так бабка потрогать их, видать, захотела. Говорю ж – любознательная. Как только углядела их под шапкой, карга старая…

Как потрогала, я плохо помню. Шапка только упала. Она на голове слабо держалась – маленькая. Мне мужик на остановке поносить её дал. Умный такой, в очках. Я когда к нему подошёл, он упал сразу. Пьяный, что ли? Ну, и дал шапку. На, говорит, сволочь. Это он про шапку “сволочь” сказал – мол, маленькая и спадывает всё время. Вот с меня и спала. Бабка, когда волоски трогала, реакцию не рассчитала. Какая у старой реакция? У бабки тем более… А что я помню? Ничего я не помню! Голова болит – простыла, видать, без шапки…

Я вас, гражданин начальник, отпустить нас с бабкой прошу. Мы ж утром познакомились. И надо же – совпадение какое – оказалось, в прошлом уже встречались. В смысле, прошлым вечером. На свадьбе одной гуляли. Я, понимаешь, жениха свидетель. А бабка – бабка его. Мы, когда трамвай подкатил, в разные двери влезли. А в трамвае как узнаешься – лица-то похожие у всех. В одном, чать, городе живём. Не чужие…

Вы уж, гражданин начальник, на работу не сигнализируйте. Я к старшим уважение имею. Да и на бабку в собес не надо… Всецело положительная бабуля – врагу не пожелаешь. Вам если только…

 

МОЙ ДРУГ ЛУКИЧ

Была у Лукича смолоду привычка неприятная подбегать со спины, глаза у тебя руками зажимать и спрашивать: угадай, мол, кто? Да ещё вцепится так – не отпустит, пока правильно не угадаешь. При этом ещё голоса копировал – как тут угадать? Бывало, зажмёт глаза и шепчет в самое ухо голосом Толстого: кто, мол, мил человек, глаза тебе зажал?

- Толстой, - говорю.

А тот уже голосом Достоевского:

- Врёшь, врёшь, не Толстой!

- Достоевский, что ли?

- Шиш тебе, Достоевский! – уж пушкинский тенорок над ухом.

Так и мучил Лукич всех привычкой своей… И ведь знаешь, что Лукич балует, а всё равно сомнение берёт: больно голоса хорошо копировал, злыдень!

* * *

Смолоду были за Лукичом всякие любимые забавы. Сперва, помнится, капканы в троллейбусах ставил – зайцев промышлял. Потом научился склады обесточивать. Найдёт какой скоропортящийся склад и давай проводку ковырять. Ещё табличку на воротах навесит: “Склад обесточен. Кушайте скорее”. Раз по ошибке полдеревни обесточил, а всё с рук сошло Лукичу. Потому что добрый был, и все знали это. Старушкам место уступал, всякую животину лечил уличную. Не мог спокойно пройти мимо кошки хворой: которой банки поставит, которой клизму. Червей дождевых собирал по тротуарам да обратно в грунт зарывал. Клевер опылял. Климат предсказывал. А главное, сотрудничал в газетах по поводу с редактором выпить или там полы помыть в коридоре. Полезный был Лукич человек! А что там обесточен склад, не обесточен… Кушать надо скорее!

* * *

Прошлым августом пропал Лукич. Неделю дома не ночевал. Жена волнуется. Сплетни ползут. Одни говорят – пятнадцать суток трубит, другие – в космос запустили… Там и Лукич объявился – помолодевший, лицо гладкое. В космосе был, говорит. Стало мне совестно: грешным делом опять, думал, накуролесил где в разрезе алкоголизма. А тот – в космос!..

* * *

У Лукича родился сын. Мальчик. Лукич завернул его в тряпицу и мне понёс показать.

- Ну как? – спрашивает.

- Ничего, - отвечаю, - мальчик. Сын, небось?

- Сын! – Лукич аж засветился, - Всё как у меня. Имя даже.

- Какое ещё имя?

- Лукич, - говорит Лукич, - Хорошее имя. Моё.

Тут я чуть с табуретки не съехал. Раскричался на Лукича, растопался:

- Пощадил бы малого, - кричу, - Как его на старости лет по имени-отчеству звать станут? Лукич Лукич?!

А Лукич смотрит хитро:

- Ничего ты не понимаешь! Вот пойду я сейчас, пивца приму – ан и попаду под трактор. А добрые люди скажут: “Лукич помер – да здравствует Лукич!..”

 

ЦАРЕВНА

сказка старого строителя

Одно время, по причине молодости, стихи я складывал. А меня дома строить учили, чтоб польза была, пока не помер. Ну а я, дурень, девчонку одну приметил, её тоже дома учили строить. Чего ж, думаю, тебе, девчонке, дома строить, когда музой служить можно? И давай на неё стихи складывать. Очень уж она мне люба была – глаз не оторвать! Так и глазел по целым дням; другие дома строить учатся, а я стихи складываю, а промеж делом размышляю: чего ж я на неё стихи складываю, когда никто не складывает? Может, я есть больной человек или здоровый – но повёрнутый? Стал тогда на девчонку шибче глазеть и замечаю: не грациозна вроде, пантере подобно, а станет – словно берёзка стройна; очи – хоть и не океан бушующий, а светятся небесными озерцами; губы не агатовые, однако ж навроде фиалок лесных; брови луком не выгнутые, а всё же очень милые брови… Царевна и только, думаю. О тебе не стихи надо складывать – романища!

И стал роман складывать – про всё мол, напишу, всю правдивую историю. Чтоб потомки будущего локти потом кусали, что с царевной моей в веках разминулись! Сложил с грехом пополам страничку, а как дошёл до того места, где брови у девчонки милые – стоп, машина. Нечего дальше писать!

Стало мне грустно – не движется мой роман. Так и пошли день за днём: не нагляжусь на царевну мою – а вечером достану из-под подушки её портрет словесный, стихами писаный, поцелую портрет – и в сон. Стала мне моя однообразная жизнь колом в горле, хоть вешайся – всё равно потом до самой смертушки дома строить, корячиться… Что ж делать, - мечусь: не иначе, как раструбить надо по свету о моей царевне, глаза отворить народу, пускай зрит красоту! Там, глядишь, и царевна отблагодарит меня за свою славу – дальше роман двинется! С теми мыслями и заснул.

И вижу такой сон, что товарищу моему говорю:

- Видел, мол, красоту всесветную?

- Не видел, - отвечает, - потому как нет её на свете!

- Есть, - говорю, - ты туда вон погляди, на девчонку ту, ну, не красота ли? Стройна, как берёзка, глаза – озерца небесные, губы – фиалки лесные, а брови уж…

- Точно! - товарищ мой завопил, - Ну, спасибо тебе, брат, что глаза открыл – век помнить буду! И пальцем грозит мне: только смотри, никому больше! Беречь её надо, красоту.

И галопом к царевне моей…

Не успел я рта разинуть, а он, гусь, уж под ручку царевну ведёт, в щёчку алую целует, да ещё мне, коряге, подмигивает!

Очнулся я от этого сна, как из крапивы выбрался. Сижу, затылок потираю: больно уж ловок народ наш до красоты, так ведь на мою радость не останется. Не стану народу глаза открывать, а открою глаза девчонке: пусть знает, что царевна! Авось, и отблагодарит по-царски? С тем снова и заснул.

Во сне к девчонке подкатываю, заглядываю в самые глаза и молвлю: о, царевна, мол!.. Девчонка растерялась сперва, а потом рассердилась: ну, какая же я тебе царевна, нездоровый ты паренёк? А если и царевна, так ты кто? Пётр Первый али конь его?

- Неуместные, - говорю, - ваша милость, юморы (а сам зеркало перед ней выставляю). Вот, сами извольте удостовериться: глаза – озерца небесные, губы – фиалки лесные, а уж брови…

- Ах!

Гляжу, девчонка запунцовела вся с восторга.

- Царевна, царевна! – схватила зеркальце и давай с ним кружить в обнимку, гавоты накручивать.

- Ваша милость, где ж благодарность?! - кричу.

- Ты здесь ещё, лапоть? Ну так вот, следы ножек моих царственных поцеловать жалую, да не увлекайся очень! – и прочь от меня с хохотом, - А я уж небось царевича какого дождусь!

Тут я снова проснулся и совсем загоревал: и царевне, выходит, правду открывать нельзя – бесноватый они больно, царевны! Придётся, видно, жениться на девчонке моей и зажить с ней по-царски; так и роман складывать, как жизнь обернётся… Ночь длинная – захлопнув веки и а-ну дальше спать.

Тут как тут – сон: будто женился я на царевне моей, в церкви повенчались, как положено, и в дом я её ввёл, в самую светлицу. Поставил царевну посреди светлицы и любоваться на красоту собираюсь. А любоваться-то не получается: во все глаза гляжу – не узнаю царевны моей! Очи – не озерца небесные, а так себе гляделки, средние; губы – не фиалки лесные, а так себе губки – бантиком, да и брови не то, чтобы луком выгнутые, а совсем уж неприятные брови!.. Будто и не царевна моя посреди светлицы, а баба какая замужня…

Тут я в третий раз проснулся и решил не спать больше – опять рассвет за окном, какой тут сон?.. Так и прожил жизнь – когда дома строил, а когда стихи складывал. Старенький стал, и девчонка стала старенькой – сморщенная такая старушка, только глаза – озерца небесные…

Раз уж я помирать собрался – встретился в очереди со старушкой – за валидолом стояли. Пока стояли, разговор завязали про то, про это – как дома строить учились, как строили их потом, дома эти. А опосля очереди старушка меня за руку взяла и шамкает вежливо:

- Грешным делом, - говорит, - по молодости годов натуральным ты моим царевичем был, письма всё писала – да что за письма без ответу?.. А отправить – так, сам понимаешь, царевичам-то царевну подавай! А потом глаза озерца подняла и спрашивает:

- Чего не женился-то, царевны не нашёл?

И пошла себе по улочке по весенней…

Бросился было за ней, да куда бросишься, когда только назад и глядишь? Вот так оно, мужики…

 

ДЕРЕВЯННЫЕ СКАЗКИ

Жили-были два папы Карло – принципиальный и непринципиальный. Принципиальный папа Карло вырастил дерево и сделал из него сына. А непринципиальный папа Карло вырастил дерево и сделал из него дом. Принципиальный папа Карло и его сын стали жить на улице, а непринципиальный – в доме. Когда пришла зима, принципиальный папа Карло замёрз, разозлился и решил уязвить непринципиального папу Карло. Он подхватил сына подмышку и отправился к непринципиальному папе Карло, по дороге придумывая обидный спич.

- Хоть ты и Карло, - мысленно кричал принципиальный папа Карло, - но никакой не папа, потому что вместо сына сделал дом! Сдаётся мне, Карло, что ты вообще не способен сделать сына!..

- А потом, - мысленно думал принципиальный папа Карло, - я покажу ему сына, моего дерзкого деревянного джигита, от одного вида которого непринципиального папу Карло прошибёт пот зависти! Нет! Не потом, а сразу! Сейчас! Немедленно!

Принципиальный папа Карло потянулся было за сыном, но увидел, что от холода тот совсем одеревенел и показывать, в сущности, было нечего.

Тогда принципиальный папа Карло заплакал, достал паспорт и вычеркнул из своего имени слово “папа” и слово “принципиальный”…

* * *

Один папа Карло оказался в лесу.

- Ого! – сказал папа Карло и у него зачесались руки. Папа Карло схватился за топор и принялся делать сыновей. Сыновей становилось всё больше, но деревья не кончались.

- Хватит! – сказали папе Карло.

Но папа Карло не послушался – его охватил азарт и он продолжал лихорадочно делать сыновей, пока усталость не убила его.

Тогда сделанные сыновья похоронили папу Карло и заплакали оттого, что у них никогда не будет папы…

Вскоре ещё один папа Карло оказался в лесу.

- Ого! – сказал ещё один папа Карло и потерял голову.

Он схватил топор и стал бегать от дерева к дереву не зная, с которого начать. В конце концов папа Карло сошёл с ума и был госпитализирован.

Тогда сыновья первого папы Карло снова заплакали оттого, что у них никогда не будет папы…

Спустя немного времени третий папа Карло оказался в лесу.

- Ого! – сказал третий папа Карло.

И у него опустились руки.

Папа Карло выбрал дерево покрепче и повесился на нём, понимая, что не в его силах сделать столько сыновей.

Тогда сыновья первого папы Карло почесали в затылках и сами взялись за топоры. И сделали столько пап Карло, что хватило не только им, но и внукам их правнуков – с горкой!

* * *

Однажды папа Карло вырастил дерево и сделал из него сына. Сын папы Карло, в свою очередь, тоже вырастил дерево, настолько большое, что сумел сделать из него не только сына, но и бабу и даже дом. И всё равно осталось одно полено.

Сын папы Карло повертел полено, подумал и сделал тёщу.

А тёща сразу стала его пилить.

Тогда сын папы Карло понял, каким он, в сущности, был пнём.

 

ВАЛЕНОК ПОД ЁЛКОЙ

31 декабря в 18.00 Сократ Ефремыч поставил под ёлку валенок, в который домашние складывали подарки, после чего покушал щи, выпил стакан водки и прилёг вздремнуть. Во сне Сократ Ефремыч сидел на дереве возле дупла и играл на балалайке.

- Деда! – позвали вдруг из дупла.

- А?! – Сократ Ефремыч вздрогнул и заглянул в дупло. Там было темно. Сократ Ефремыч перекрестился и взял “ля”.

- Деда! – снова позвали из дупла. Голос был детский и знакомый.

- Внук! – испугался Сократ Ефремыч, - В дупле – внук! Наверное, застрял, дурачок…

- Деда!..

- Серёженька! – засуетился Сократ Ефремыч, - Я сейчас, я мигом! – Сократ Ефремыч лихорадочно зашарил в дупле, дупло круто уходило в бок.

- Серёженька, серёженька!” - запричитал Сократ Ефремыч, заталкивая в дупло голову.

- Деда!.. – звучало из дупла всё жалобней и явственней.

Сократ Ефремыч забрался достаточно глубоко, когда понял, что застрял сам. Он замахал руками, пытаясь освободить голову, и проснулся.

Открыв глаза, Сократ Ефремыч ничего не увидел. Лицо кололо, как от поцелуев с небритыми. Было душно. Сократ Ефремыч попытался полной грудью втянуть воздух, но воздух не втягивался. В отчаянии Сократ Ефремыч схватился за голову… и выругался. На голове был валенок!

- Как прирос! – подумал Сократ Ефремыч, пытаясь определить глубину своего несчастья, - Хорошо, если так, где у меня темя, у валенка пятка… А если носок?! От этой мысли в голове Сократа Ефремыча помутилось. Глухо закричав, старик напрягся и сорвал валенок с головы.

- Деда! – в последний раз сказал валенок Серёжкиным голосом и что-то щёлкнуло.

Сократ Ефремыч вытряхнул из валенка диктофон и снял ремень…

 

БАСЫ И ТЕНОРА

В деревне жили басы, а в городе – тенора. Басы были заслуженными работниками культуры села Мохнатое Заболотного района Лесогорской области, а тенора были заслуженными артистами сводного хора сил стратегического назначения неуправляемых ракет класса “воздух-земля” 425 г. в тротиловом эквиваленте. Басы пели, когда пили, а тенора пели за закуску. Басы пели “бом-м, бом-м”, а тенора пели “вечерний зво-о-он”. Басы пели густо – хоть меси, а тенора пели высоко – хоть прыгай. Басы были бездуховны, а тенора духовиты. Басы имели вредные привычки, а тенора имели фирменные косметички. Басы были женаты, а тенора хихикали в кулачки. Басы бегали от жён к тенорам, а тенора бегали ещё быстрее.

Без басов жизнь прекрасна и удивительна, а без теноров – палец в рот не клади…

 

ИСПОВЕДЬ ДУРАКА

Однажды я “калымил” – электрифицировал свиноферму в степном селе Х., а вечерами гулял.

За селом Х. было зернохранилище – огромный (20х100 м) сарай.

Ночью в уборочную ворота его не запирали – грузовики подвозили зерно.

Ночью, в уборочную же, я решил проверить эхо. Я встал перед воротами и крикнул слово из одного слога. Зернохранилище отозвалось похабным тем же.

Я крикнул “ду-рак!”. Донеслось “рак” – на “ду” не хватило пробега отражённому звуку.

Тогда я отошёл на сто шагов, снова крикнул “дурак!” и эксперимент получился.

Я стал отступать, пытаясь установить min расстояние отражения слова “де-зо-кси-ри-бо-ну-кле-и-но-ва-я”.

Я пятился спиной вперёд и кричал; не заметил, что зашёл в село, разбудил крестьян и меня избили.

Вот.

 

ТРАГИЧЕСКОЕ И СМЕШНОЕ

Досужие любомудры говорят: трагическое и смешное шагают рука об руку. Возможно, если и трагическое, и смешное имеют руки. Или то, что в трагических или смешных обстоятельствах, может сойти за руки. Как чистая правда – за мою историю.

Это произошло на одном из полудиких пляжей одного из водохранилищ Приуралья в одной из профсоюзных здравниц на третий день “моей” двадцатидневки. Это произошло с учёным М. и его сыном. Не то, чтобы мы с учёным семейством были накоротке, но все как-то сразу знали, что приземистый и пузатый М. с зеркальной макушкой – известный филолог, а его сын – пятнадцатилетний здоровяк с ладонями-лопатами – “подающий” спортсмен, кажется, дискобол.

Стоял жгучий “купальный” июль. Сын-спортсмен не умел плавать, отец-филолог его учил. Отец держал сына под грудь, тот колотил конечностями по воде и у них получалось.

Потом, развалясь на пляже отец-филолог и сын-спортсмен обсуждали новый этап обучения.

- Теперь я тебя за ноги буду держать, а ты работай руками, учись держать голову, - открякиваясь от минералки пыхтел отец-филолог. Моё слово – они пили сплошь минералку!

Они вошли в реку. Сын лёг на воду, головой от берега – в глубину. Отец ухватил его ноги, сын застучал по воде руками. Он застучал по воде своими ладонями-лопатами “подающего” спортсмена с такой силой, что потащил коротышку-отца за собой. В глубину. Через минуту отец потерял под ногами дно. Он попытался плыть, не выпуская ног сына, но сын испугался глубины, засучил ногами и ударом пяткой в челюсть нокаутировал отца, цепляющегося сзади. Спустя ещё минуту они утонули. Оба.

Досужие любомудры спорят ещё, что есть гениальность. Гений в литературе, кто изложит мою историю так, чтобы читатель заплакал.

 

СОЖРАТЬ ХОТЯТ!

С января 1991 года подросток Клопов не питался. Гайдаровские реформы обездолили народонаселение. Крестьяне кормились ворованным с полей, а в колхозе Клопова сажали клевер. Но в связи со школой Клопов знал про ботанику и при свете дня тайком занимался фотосинтезом. И поэтому вырос.

И поэтому 8-го марта 2001 года подростку Клопову пришла открытка. С требованием явиться к военкому…

- Сколько тебе? – спросил военком.

- Да мне не надо… - поскромничал Клопов.

- Стукнуло сколько? – рассердился военком и Клопов прислушался.

- Да вроде не стучат…

- Сколько тебе лет стукнуло? – закричал военком, - Восемнадцать, раз до дурака дорос?!. Завтра – в часть!

- В часть – чего? – не понял Клопов.

- В военную часть! – заорал военком, - Родины!

… Родина Клопова была необъятной. А её военная часть оказалась такой маленькой, что Клопов испугался за безопасность Родины. Военная часть Родины была огорожена забором и состояла из плаца, казармы и зелёной пушки на постаменте.

Зато Родина Клопова была необъятной – но нищей. А её маленькая военная часть была богатой. Клопова помыли, одели в пилотку и посадили за длинный стол. И поставили перед ним тарелку с горой наваристой каши.

“Богато живут!” – думал Клопов, работая ложкой.

“Богато живут!” – додумывал Клопов, поглаживая раздутый живот на втором ярусе казарменной койки, - кормят, как на убой!”

И, ухмыльнувшись, уснул.

Наутро Клопова учили ходить по плацу, распрямляя колено.

Прапорщик матерился, смотрел на Клопова тёщей и пару раз приложился мозолистой ладонью к его бритому затылку.

“Как к скотине относятся, - расстроился Клопов, - а кормят, как на убой…”. Клопов вспомнил колхозных полуторапудовых поросят, разрубаемых в присест. “Сожрать хотят! – вдруг подумал Клопов и похолодел, - Раз кормят, как на убой… Сожрать хотят!”.

“Сожрать хотят…” - думал Клопов целую ночь, суча ногами.

А наутро не притронулся к каше.

- Заелся, сволочь! – засвистели на Клопова самые откормленные, которых называли “дембеля”.

И поколотили его.

На следующий день самые откормленные исчезли из военной части Родины.

“Сожрали! – думал про них Клопов, прикладывая к синякам железную спинку кровати, - Откормили – и сожрали. И меня так же… Сожрать хотят!”

“Хо-тят! Хо-тят! Сож-рать хо-тят!” – выбивал Клопов пыль из плаца.

“Сож-рать хо-тят!” – передёргивал Клопов затвор “калаша”, заступая в наряд.

Ночью Клопов застрелился.

Утром прапорщик, матерясь, ткнул его сапогом и – не пропадать же добру - сварил Клопова.

И сожрал.

 

СУТУЛЫЕ

- Так вот, - зевая, рассказывал Андрей Иваныч другу, - натягиваю я пижаму и колпак…

- Чего?!

- Колпак.

- Колпак?

- Ну да. Я сплю в колпаке.

- Ишь ты, - усмехнулся друг.

- А чё?

- Ничего… Твой колпак – тебе спать.

- Да слушай ты, - махнул рукой Андрей Иваныч, - только я ложусь, как слышу – куют. Куют! Ну, я думаю – вот ведь черти, на ночь глядя… И давай в милицию звонить.

“Алло, - спрашиваю, - милиция?”

“Ага, - говорят, - не спится, товарищ?”

“Не спится. Куют!”

А милиция мне:

“А может, они чего нужное куют? Или полезное?”

Я говорю:

“Может. Но не ночью же?!”

А они:

“А может, план срывается?”

И вешают трубку…

- Милиции такие вещи нельзя доверять, - сказал друг, - надо было в другое место звонить.

- Да я и позвонил в другое место. А у них та же пластинка:

“Не спится?”

Я им:

“Не спится. Здесь, извините, куют!”

А они:

“А где ж теперь не куют?”

А я им:

“Я всё понимаю, но – в такое время!”

А они:

“Значит, что-то дельное куют – раз нельзя останавливаться.”

Я им:

“Но…”

А они:

“Может, это вам куют. Вы об этом не думали?”

А я об этом и не думал как-то.

А они мне сразу:

“Так подумайте. А думая – спите!”

Андрей Иваныч потянулся.

- Ну, и – принесли? – спросил друг.

- Чего? – переспросил Андрей Иваныч.

- Чего тебе ковали.

- Слушай, а ведь нет, - пожал плечами Андрей Иваныч, - замылили!

- Позвонить надо и выяснить, - сказал друг.

- Да, куда звонить-то?!

- По логике, туда, где сказали, что куют – вам.

- По логике, - проворчал Андрей Иваныч, - по логике, мы – жертвы педагогики… - и собрал лоб гармошкой, - куда я звонил после милиции-то? В другое место…

Солнце напополам взошло и кухонная скатерть алела, как девка. Андрей Иваныч похлопал скатерть и предложил не к месту:

- Шнапс?

- Яйки… млеко… - пробормотал друг, - Молока бы!

И сунулся в холодильник.

Андрей Иваныч пинком захлопнул дверцу “Минска”.

- Молоко с неба не капает! – раздражённо сказал Андрей Иваныч, - Чё-нибудь подоить надо. Для молока.

Он орлино повертел головой – “подоить чё-нибудь, подоить…” – и вдруг крикнул “О!” и прыгнул из комнаты, хватая перебиравшуюся с балкона на балкон соседскую кошку.

В толстых ладонях Андрея Иваныча кошка закряхтела. В подставленную коньячную рюмку из кошки выпало одиннадцать жёлтых капель. Андрей Иваныч поставил кошку на пол; кошка свистнула, как отпущенная клизма, и брезгливо потряхивая лапками, ушла.

- Пей! – сказал Андрей Иваныч.

Друг постучал пальцем по рюмке и уставился в пол.

Андрей Иваныч перегнулся через стол и в упор глянул на друга:

- Пе-эй!..

- Водокачка! – крикнул друг и ткнул пальцем за плечо Андрея Иваныча.

Андрей Иваныч обернулся. В забалконной утренней дымке буйком ныряла косоватая башенка красного кирпича. По ней муравьями ползали далёкие человечки; смутно скрежетало.

- Взялись, значит, черти! – Андрей Иваныч потёр ладони и выскочил на балкон, - Взялись!.. Я эту водокачку давно уже… А-то!.. Ишь, тоже мне… - Андрей Иваныч побоксировал воздух, - Верно?

- Ты мэр – тебе решать! – друг сзади обхватил Андрея Иваныча, зашерстил на груди под его майкой. Дунул мэру в ухо.

Андрей Иваныч решительно отстранился, поморщившись:

- Между прочим, дело серьёзное-то. Ты об этом не думал, а я в курсе. С этой водокачкой… Кабы не вот так сразу, я б может и не… Ну, не в смысле этого, конечно. А с другой стороны, в любом случае – нельзя…

Андрей Иваныч вздохнул:

- Кто работает – видел?

- Вчера прибыли. И все – во! – друг согнулся в пояснице на прямой угол и вперевалочку пошагал по балкону, - Вот такие!

- Все?

- Все! Как с конвейера.

- Сутулые…

- Не то слово!

Андрей Иваныч прищурился:

- Но ведь сами-то не знают?

- Откуда им, сутулым…

- Ну и добро, раз так. Я ведь специально подписал – на реконструкцию. А то – снос, да новое строительство, да за копейки… Насторожатся!

- Напрягутся! – уточнил друг.

- И распрямятся! – уточнил Андрей Иваныч, - Распрямятся и всё поймут. Увидят. Сутулому семь кирпичей – не работа. Подмигнёт и сделает – шлёп раствор, бац кирпич…

- Точно! – поддакнул друг, - Не то, что двадцать метров радиальной кладки. Прораб сбежит!

- На то и сутулые. – Андрей Иваныч указующе поднял перст, - На них, сутулых, держава стоит!

Он вприсядку прошёлся было по балкону, но в квартире позвонили.

Андрей Иваныч проскользнул в комнату и поднял трубку.

- Алло?

- Это с водокачки… Почему у вас голос, как из бочки с дерьмом? - спросили в телефоне и Андрей Иваныч растерялся.

- Почему с дерьмом?

- А с чем? – спросили в телефоне и Андрей Иваныч растерялся ещё больше.

- Ни с чем. Как из пустой…

- Если бочка пустая – откуда голос?

И понеслись короткие гудки.

- С водокачки звонили, - пробормотал Андрей Иваныч и, пряча глаза, засобирался…

 

СОБАКА С ПАРАЛЛЕЛЬНЫМ ХВОСТОМ

Товарищ прокурора отхлебнул из казённой кружки с “двуглавым” и отвалился от тяжёлого стола:

- Вы казённую корову убили. Как вы её убили? За что вы её убили?

- Но я написал… - Куянов втянул голову в острые, как у попугая плечи.

- Читывал. Теперь так расскажите, в подробностях.

- Я охотился. С собакой. Главное, собака-то новая. Новая собака! Ну, гляжу, собака – в стойку: хвост параллельно, и дрожит… Ну, и я… - Куянов замялся.

- Что – ну, и вы? – товарищ прокурора навесил пенсне и сделался официальным.

- Ну, собака – в стойку. Хвост параллельно, и дрожит. Новая собака! А у меня – зрение. Вижу, что собака – в стойку, а что она, собака, видит – не вижу… Я и ружьём. Проверить. Раз – дуплетом, два – дуплетом!..

Куянов заработал конечностями, переламывая воображаемую двустволку: “р-раз дуплетом, ды-ва дуплетом!”. Куянов вспотел.

- Вспотел, значит правда! - резюмировал товарищ прокурора, - Но следует доказать. По поводу стойки. Собаки.

- Стойки собаки?

- Да. Какая была стойка у собаки?

Куянов снова вспотел и прыгнул на пол.

- Вот так! Главное, собака новая!, - Куянов встал на четвереньки и поджал ноги, - Вот так! – Куянов забросил за спину руку и замахал ладонью, - Хвост параллельно, и дрожит. Вот так!

Товарищ прокурора навалился на стол и уставился на Куянова:

- Срала собака.

- То есть…

- То есть срала!

Товарищ прокурора приподнял тучное тело и потряс пятернёй над задом:

- Это не стойка. Так собаки срут. И хвост параллельно, и дрожит… Вы, Куянов, свободны. Но чтоб завтра – собаку ко мне! – товарищ прокурора сверкнул линзами.

- Собаку?!

- Собаку! За корову отвечать!

- Но… Новая же собака! Совсем новая… Не кормленная даже…

И Куянов, причитая, спиной вперёд выбрался из кабинета.

 

УЛИЦА, ПО КОТОРОЙ ВАМ ЛУЧШЕ НЕ ХОДИТЬ

Дедушка Оряк Убырович жил на улице, по которой вам лучше не ходить. Потому что посреди улицы дедушка Оряк Убырович выкопал яму в 2 м3, а на не подпадающую под налогооблагаемую базу пенсию выкупил у МУП “Райсельхозтехника” списанный самосвал с объёмом кузова 3 м3.

Утром каждого дня дедушка Оряк Убырович подгонял к яме самосвал, гружённый щебнем и принимался засыпать яму. Объём кузова самосвала, как указано, превышал объём ямы на величину, различимую невооружённым глазом, что ясно и дураку.

Тем прохожим, которые в момент, когда яма начинала переполняться, кричали “Хор-рош!”, дедушка Оряк Убырович наливал.

А тем прохожим, которые в момент, когда яма начинала переполняться, восклицали “Довольно же, довольно!”, дедушка Оряк Убырович растаптывал очки…

Поэтому улица, на которой жил дедушка Оряк Убырович, была из тех, по которым вам лучше не ходить!

 

МАРТА И ПРЕЗИДЕНТ

…От Дела Всей Его Жизни Президента оторвал визит помощника – ежеутренний ритуал введения “в курс”. Сегодня Президент был “в курсе”; сегодня он прокладывал курс собственноручно и потому движением бровей выставил помощника за порог. Но механически поворошил утреннюю корреспонденцию: доклады, сводки, всякого рода резюме… Из пухлой кипы вывалился запечатанный конверт, проштампованный ФСОшниками: “ЛИЧНО”. Президент раздражённо глянул на обратный адрес: “от тётки, с родины… малой, мать её…”, но конверт вскрыл. На стол выпал аккуратно разлинованный листок с красной школьной полоской слева.

“Феденька, - писала тётка раздельными круглыми буквами, - ты у нас в столице устроился большим человеком, болтают, что все тебя слушают, командуй по совести, да себя на работе не расходуй. В газетах говорили, что у тебя в семье не ладится, так оно ничего – в столице девок, что червя в навозе, сыщется тебе счастье, коли приспичит. Главное, выбирай, чтоб без запросов.

Мы живём-кукуем, не жалуемся. Твои как померли, теперь хозяйство твоё на мне, только курей порезала, так моих на развод достанет, как приедёшь.

В деревне свет сделали и дорогу, сказали, важная фигура к нам из Москвы норовит. Значит, проверить чего. Только ты, Феденька, раз тебя слушают, вели, чтоб не ехал, не с руки нам хлебосольничать, сами на хлебе с солью сидим. Деньги колхоз зерном платит, но подмокшим. Продать, так не берут, а на свой помол не годное.

Марту поставили под доброго быка, сейчас-сейчас должна разрешиться. Потому выпасываю сама, вприглядку, пужаться ей нельзя, а то отелится дохленьким...”

“Марту пужать нельзя, - прошептал Президент, навалившись лицом на письмо, - а то отелится дохленьким”.

И улыбнулся.

Потом оторвал от стола голову, поморгал глазами. Аккуратно, как доминошную пирамидку, потрогал никелированный ключ на цепочке, высвободил его из гнезда и набросил на замок красный чехол…

Коперанг в чёрном прищёлкнул чемоданчик к запястью и деревянно вытянулся у стены.

 

КАРА БОЖИЯ

Был дядька Петька распоследний в деревеньке кузнец. В смысле, что других не было. По причине отсутствия.

Кузнечное дело – оно искусство, а искусство требует жертв.

Левша подковал блоху, так дядька Петька подковал племяша!

Племяш по улице: цок-цок!

А за углом хулиганы. Прислушались.

- Ага, - думают, - девка на шпильках!

Поймали племяша, да спозорили.

Племяш разочаровался в дядьке Петьке, дядька Петька разочаровался в кузнечном деле и плюнул на горн. Слюнка вскипела и принялась водочкой вонять. Гуси-лебеди в небе летели, занюхались водочкой, попадали, да хулиганов жирными тушами и побили.

Ну, прямо цирк из Страшного Суда устроили!..

 

ПЕРЕД КАЗНЬЮ

Говорят, настоящие мужчины перед казнью за одну ночь обрастают. Но это – слухи.

И вот у пионера Калофагова в ночь перед казнью отрастает не борода, а… не борода.

Утром суровый конвой принимается облачать пионера Калофагова в последнее, доходит до кальсон и чешет в затылках, потому что штанины – две, а того, что вдевать – три. Суровый караул чешет в затылках, а пионер Калофагов стоит незыблем, как тренога.

- С вас, Калофагов, только что синема фотографировать, - грозно шутит начальник расстрела, - натурально, штатив.

- Не надо синема! – твёрдо говорит пионер Калофагов, - Или зря я, обливаясь холодным потом, ворочался ночь на топчане с клопами, мерил шагами камеру и, стиснув зубы, чертил на склизком камне стен невидимые имена товарищей и любимой женщины – и вихрем проносилась передо мной вся моя короткая, но достойная жизнь?.. Стреляйте как есть – без штанов!

- Без штанов не положено! – грозно отвечает начальник расстрела, - Там не так поймут.

И смотрит на потолок:

- С “толчка”, да в рай? Позорище, прости Господи. Уходите, Калофагов!

И отпирает дверь.

- А я – не пойду! – твёрдо говорит пионер Калофагов, незыблемо стоя на своих троих, - Во-первых – не могу, а во-вторых, зря ли я, обливаясь холодным потом, ворочался ночь на топчане с клопами, мерил шагами камеру и, стиснув зубы, чертил на склизком камне стен невидимые имена товарищей и любимой женщины и вихрем проносилась передо мной вся моя короткая, но достойная жизнь?.. Хотя бы шпицрутенов дайте, коли без штанов. Сто палок и двадцать лет тюрьмы!

- Сто палок – это можно, - грозно замечает начальник расстрела, - но двадцать лет вы не высидите.

- Я – высижу!..

- …кудахтала курица! – грозно шутит начальник расстрела, - После ста палок вы вообще сидеть не сможете.

- Действительно, - сурово вмешиваются из конвоя, - моя после пяти-то палок – пластом…

- Молча-а-ать! – грозно пресекает начальник расстрела и, сдвинув брови, задумывается.

Суровый конвой вытягивается в струну. Пионер Калофагов, мужественно скрещивает на груди руки и, незыблем на своих троих, слушает музыку революции, кивая в такт головой.

…И вдруг в каталажку врывается Ленин, он в засаленной рабочей “тройке”, с алым бантом на груди, он прогоняет начальника расстрела и конвой, он хочет крикнуть “Революция! Октябрь!”, но не может: там “эр”, а после Парижа он картавит так, что проглатывает восемь букв до и после.

И Ленин просто подхватывает пионера Калофагова подмышку и выносит его в массы, и рабочие протягивают простенькую фабричную кинокамеру, и Ленин снимает, снимает, снимает с Калофагова зарю Великого Октября!..

 

ЮСЪ МАЛЂНЬКİЙ

Главреж нервно шатался по студии и обкусывал нечистые ногти. В кресле, белый от грима, дубовато торчал жирный, едва за тридцать, талантливый лингвист. Он щурился под юпитерами и пытался забросить ногу на ногу – но нога соскакивала.

- Не забр-расывай! – процедил главреж, не отнимая пальца ото рта, - Ширинка топорщится! Блядь, не порно снимаем…

И как бык замотал головой.

- Программа “Вперёд – в прошлое”. Внимание!.. Четыре… три… два… - крикнула седая ассистент режиссёра и над дверью вспыхнуло жёлтое “ON AIR!”.

- Добрый вечер. Я хочу поднять тему моей диссертации – проблему написания буквы “Юс маленький” на берестяных грамотах древних новгородцев… - проглотив слюну начал талантливый лингвист и забегал глазами, испугавшись себя в мониторе напротив.

Главреж вдруг порывисто вошёл в кадр и навис над талантливым лингвистом.

- Пошёл отсюда… на х..! – прошипел главреж.

- Но я… я… - талантливый лингвист ошарашено вжал голову в тело, а тело в кресло.

- Рекламный блок! – сориентировалась ассистент.

- На хер пошёл! – заорал главреж и пинком сшиб фронтальную камеру, - Педрило брюхатое! Пустолайка! Не было у славян проблем с “Юсом”. Ни с маленьким не было проблем, ни с большим. Драли с берёз кору и царапали, что хотели!

Талантливый лингвист сыро засопел.

- “Проблема древних новгородцев!” – фальцетом передразнил главреж:

- Это у тебя проблема, как по ящику засветиться, чтоб докторская проскочила, чтоб, блядь, белых шаров накидали, как шайб алжирцам… Палок тебе накидать, педрило! Дармоед… с маленьким юсомъ! – главреж по-бараньи напёр на “МЪ”.

Потом хохотнул, бешено огляделся, сшиб левую камеру, подумав, сшиб правую и унёсся за дверь, прорычав: “У-о-ий, блядь!”.

Талантливый лингвист прерывисто и глубоко заработал носом, будто занюхивая, заметно обмочился и, тщась спрятать физиономию-сковороду в круглых ручках, разрыдался…

- Да будет вам, - по-матерински утешала талантливого лингвиста ассистент.

- А чего он так? – хлюпал талантливый лингвист, - Там правда у “Юса маленького” средняя палочка короче, чем надо. Я же исследовал! И главное, на всю страну. Что теперь на кафедре будет? А у меня защита… Докторская-а…

- Да будет, будет уже, - ассистент галстуком талантливого лингвиста вытерла талантливому лингвисту нос.

- А чего он так?.. Ну, чего?

- Скажете – чего! Беда у человека, нервы. Машка у него умерла. При родах. Пятерых сироток оставила! Пристроить бы куда надо, а они ж, котята, беспородные – кто возьмёт?.. Да и контуженный он – на Кавказе снимал. Об растяжку запнулся, граната-то не сработала, а башкой – о пень… А вообще он добрый у нас, один вот теперь с пятерыми... Одной жратвы сколько, Господи!

Талантливый лингвист накрыл голову пиджаком и тоненько истерично захихикал…

 

ДУНДУК

Михал Иваныч у маменьки один рос. За исключением брательников-дурачков. Вовиков. Многояйцевых близнецов. Маменька их восьмерых цугом родила. А попробуй роди их – восемь. Да ещё цугом. Да ещё дурачков. Вовиков хоть много было, а весу в них – как в одном Михал Иваныче. И похожи все, как это на морозе. Поэтому и вовики – всё равно путать.

Живут в корзине, пищат, жрать требуют. Жрут за восьмерых Михал Иванычей, а не растут. Перспектив не имеют, в смысле эволюции. За что их, спрашивается, маменьке ценить? Вот маменька и ценила одного Михал Иваныча. А коли ценила, то всяческим образом Михал Иванычу способствовала. Киндеряйца носила. С сюрпризом. Сундуки с конструктором. И памперсы Михал Иванычу приобретала исключительно жёлтые, чтоб белое носить можно. А белое Михал Иваныч любил, потому что темноты боялся.

Особенно радела маменька, чтоб не хворал Михал Иваныч. Мол, кто в детстве хворает, во взрослом возрасте дундуком делается. И так в родне все мужики дундуками были, а маменька загадала, чтоб Михал Иваныч агроном был – землю сеял. Ну, и щадила Михал Иваныча. На улицу не пускала.

- Зимой, - говорит, - холодно, а летом – жарко. Перепад тепла. А от перепада тепла человек непременно захварывает!

И – за вожжи.

- А чтоб человек не хворал, - кричит, - перепад тепла требуется одинаковый, как в избе! Нечего по двору рыскать – не Жучка, блин, чать, на фиг!

Михал Иваныч и сидел в избе. А куда деваться? Замок амбарный, ключ у маменьки, маменька в поле – капусту рубит…

Маменька-то не знала, что Михал Иваныч уже дундук. Растёт себе мальчик и растёт. Её же Михал Иваныч не сказал, что дундук. Во-первых, чтоб отношения не портить. А во-вторых, он, Михал Иваныч, вообще говорить не соображал. За ненадобность. Рот у него киндеряйцами занят был. Да и чего мамке с Михал Иванычем лясы точить – знай, памперсы меняй!

Раз сидит Михал Иваныч на печи, сундук с конструктором жрёт. Сундук жрёт, а конструктором в вовиков плюётся, чтоб со скуки не передохли. Вовики в корзине пищат, Михал Иваныч им подвывает, да пятками по печи стучит. В такт.

Вдруг слышит: вроде под окнами ходит кто. А Михал Иваныч не любил, чтоб под окнами ходили – пахло. Михал Иваныч на улицу выглянул, а там олигофрены гуляют, человек двадцать два. Нагнулись над лужей и кирпич в лужу бросают – для брызгов. У кого на роже больше брызгов – тому щелбан, у кого меньше – пендель. И все на Михал Иваныча похожи.

“Ишь ты, – думает Михал Иваныч, - какую интересную игру олигофрены затеяли! Славные ребятишки!”

А олигофрены, знай себе, играются. И все на Михал Иваныча похожи. Михал Иваныч и пропёрло, что похожи. Пропёрся – и ржать. Олигофрены сперва шуганулись – конь, подумали: омнибусом переедет! А потом углядели – Михал Иваныч в окне, на них похожий. Ну, и сами пропёрлись что, мол, заместо окна – зеркало. Стоят, сами ржут. Потом взяли кирпич – и в окно, зеркало кокнуть, чтоб ржать перестать и дальше играться.

Кирпич от Михал Иванычевой рожи отрикошетил и корзину с вовиками опрокинул. Вовики расползлись по избе, пищат, спичками балуются. Изба возьми – и сгори. А Михал Иваныч вовиков возьми – и спаси. Стоит, со смеху корчится – вовики в карманах пищат, щекочут. Олигофрены вокруг тоже со смеху корчатся – это же какой парадокс надо, чтоб от кирпича избу спалить?! И ещё дундук рядом с полными карманами писка! И ещё зеркало кокнули, а всё равно на них похож!

Так разгоготались, что из города машина с мигалками прикатила. Бензина ей, сволочи, не жалко…

 

ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

В начале 70-х на экранах страны возник 190см./90кг. актёр Клонов. С круглой с интеллигентной залысиной головой и аккуратными, как наклеенными бачками до рта. И с гладко выбритым но, вопреки тому по южному синим подбородком.

В конце 40-х по глупому стечению послевоенных обстоятельств в коммуналке бабки Ж. родился невзвешенный и неизмеренный младенец – будущий техник санитарных узлов, но заядлый киноман Слонов. С угловатой с проплешиной до лба головой и странными, как шерстяные носки, баками вширь. И с небритым, но вопреки тому по северному белёсым, как в коровьих ресницах, подбородком.

Однажды киноман Слонов увидел дебют актёра Клонова в эпизодической роли лирика в кинофильме “Физики”. И расчувствовался.

А актёру Клонову стали давать главные роли, а не эпизоды. А если не давали, то другим давали главненькие ролишки, а актёру Клонову давали – Эпизодища!

Вскоре киноман Слонов увидел актёра Клонова в картине про войну, где актёр Клонов сыграл Сталина и сыграл Гитлера. И киноман Слонов купил его фотографию. Обе.

Потом актёр Клонов сыграл троих в лодке, считая собаку, и киноман Слонов улыбнулся.

Потом актёр Клонов сыграл в семейной мелодраме жену-китаянку, мужа-гея, старуху-тёщу, безрукого любовника отца и приёмную трёхмесячную дочку кого-то из них. И киноман Слонов нахмурился и сжал кулаки…

Спустя сутки киноман Слонов отправился на творческий вечер актёра Клонова – решительно объясниться. Режиссёр эпопеи “Поле Куликово” благодарил актёра Клонова за роль засадного полка.

“Что ж ты делаешь, гад?!” – отправил киноман Слонов записку, но её проигнорировали.

Когда студия “Роснаучдокументальфильм” награждала актёра Клонова награждали за творческое осмысление образа отряда прямокрылых, киноман Слонов вскочил и повторил содержимое записки громко и вслух. “Тс-с-с!” – ткнули киномана Слонова в бок, киноман Слонов покосился на соседа и, как отражению в зеркале, скорчил ему рожу. И сплюнул.

Киноман Слонов покинул мероприятие, когда актёр Клонов делился творческими планами касательно роли мешков с песком в голливудском блокбастере “Спасённый Титаник”.

“Каждой бочке затычка!” – подумал киноман Слонов и от чистого сердца дал в глаз первому встречному.

Дома киноман Слонов приложил к “фингалу” пятак и крепко выпил, сменил себе в люльке “памперсы”, выгулял себя – Шарика, трахнул себя на супружеском ложе, подумал “утро вечера, как его… мудней?” и смежил беспокойные веки. Он грезился себе овцой Долли Клоновой и не отбивался, когда сомнительный вечер киномана Слонова сменяло смирительное утро Слонова – техника санитарных узлов.

 

НЕ МЕСТНЫЙ

Изгнавши из колхоза, Раппопорта делегировали на чемпионат Европы по пьянству среди любителей этого дела. В шведский город Андерталь.

Ну, Раппопорт показал результат 150 грамм в минуту на дистанции 1 час, рухнул с пьедестала и к фонтану – грудь побрить: волосы количеством выперло.

Тут же – полиция:

- Ахтунг фонтанен! Нельзяйнен, нельзяйнен!

Раппопорт отмахивается:

- Не разумею, не местный я. Не андерталец!

Полиция в рацию:

- Неандертальнен, неандертальнен!

Шведы примчали и скорей Раппопорта в зоосад. Ещё бы – неандерталец! В стране социализма с человеческим лицом!.. Публика валом валит, пальцами тыкает, камни суёт. А Раппопорт в клетке ухмыляется, топоры каменные, да гарпуны ладит и на водку меняет – для поддержания. И на бананы – для стула.

Накушается, прослезится, и думает: “…вот те, фу-ты ну-ты, демократия! Вот те, фу-ты ну-ты, Швеция!.. Без пачпорта – а как родного… Хоть и не местный я, не андерталец!..”

Ну, и дальше думает. Всякие благочестивые мысли. Только дальше – корректора вырвет, а редактор вымарает.

 

ТЕРРОРИСТ

Он был в очках с раздвоенными – сверху “плюс”, снизу “минус” – линзами и, следовательно, студент. Студент был в пальто с не по сезону задранным по макушку воротником. Пальто стояло на нём, как член спросонок. Студент крутился близ летней – столик-под зонтиком – кафешки, крутя длинной на длинной с длинным, как нос, кадыком, шее головой.

Студент был беспокоен, но целеустремлён. Он приобрёл пять бутылок спиртного и пятнадцать пластиковых стаканчиков, занял столик, откупорил бутылки, наполнил стаканы и покинул кафе, запамятовав под столиком подозрительный пакет. Удаляясь, студент аккуратно разматывал тянущийся от подозрительного пакета шнурок, пока не скрылся за углом.

Из праздного любопытства я заглянул за угол.

Студент, сжимая в толи от холода, толи обгоревшем на солнце красном кулачке шнурок, контролировал ситуацию.

У одинокого столика, фуршетно уставленного выпивкой, ненавязчиво группировались алкоголики на халяву: фрезеровщики, прапорщики и низшее звено государственных служащих. Когда их стало пятнадцать, студент побледнел и дёрнул за шнурок. На всякий случай я зажмурил уши, предвкушая взрыв, но таковой не последовал. Закусив губу, студент дёрнул со всей мочи – пакет вылетел из-под столика и подскочил к студентовым ногам…

Студент бессильно опёрся о пакет взглядом и минуту стоял так, шевеля губами и заметно думая. После чего пнул пакет, втянул голову в длинный воротник и отправился во какие-то свои свояси, по кобыльи мелко переступая, спутанный твёрдым пальто.

Из праздного любопытства я заглянул в пакет. Там находилась тротиловая шашка с запалом с часовым механизмом…

Я запустил механизм и помахал вслед студенту пальцем у виска.

 

ЖИЗНЬ НУЖНО ПРОЖИТЬ ТАК!

“Ботаничка” была супругой физрука, а училка по литературе его любовницей. “Ботаничка” заболела и поэтому литературу вёл физрук…

“Жизнь нужно прожить так… - закарябал было по доске физрук классическое и заразмышлял вслух, - так… чтобы…”

- Так, чтобы не было… - подсказал с места однорукий отличник с несоветской фамилией Лось-Тянь-Шаньский.

- Странно… - удивился физрук, - Жизнь нужно прожить так, чтобы не было?.. Очень странно. И глупо.

- Почему глупо? – спросил Лось-Тянь-Шаньский.

- По кочану! – сказал физрук, - Дурость какая-то. На детей, наверно, рассчитано.

- Что? – не унимался пытливый отличник.

- А то! – разозлился физрук, - Почему это жизнь нужно прожить так, чтобы не было? Вот у тебя, Палкин, было?

Хулиган Палкин жарко покраснел. Соседка Палкина через парту Валька покраснела ответно.

- Ну вот, - сказал физрук, - было! И ещё будет две тыщи раз! У мужика запас такой от природы – две тыщи раз.

- Две тыщи?! – испугался Палкин и, схватив калькулятор, принялся лихорадочно вычитать.

- Вот именно – две тыщи! – сказал физрук, - две тыщи раз – и баста!

- Экономить надо! – заметил Лось-Тянь-Шаньский.

- Если бы молодость знала, если бы старость могла! – зашёлся вдруг физрук стихами и подмигнул Палкину.

Палкин завершил расчёты и впал в депрессию.

Физрук подмигнул Палкину двумя глазами. Ободряюще.

- Не хочу – “и баста!” - прохныкал Палкин.

- Никто не хочет, Палкин! – вздохнул физрук, - Но что нам классик предлагает? Живи, мол, но так, чтобы не было?.. Бездетным, значит, помирай? Сам себе стакан подай, сам себе домовину изладь? Тьфу! – физрук сплюнул.

- Вспомнил, вспомнил! – затряс последней рукой Лось-Тянь-Шаньский, - там не так было!

- Я тоже думаю, - встрепенулся физрук, - не мог классик такую дурость порекомендовать.

- Там не так было, - пожаловался Лось-Тянь-Шаньский, - а как – не помню…

Физрук почесал в трико:

- Ну, если по уму, то там, наверное, так было: жизнь нужно прожить так, чтобы не было меньше…

- … двух тыщ раз! – подхватил 4-й “Жэ”.

- Во!

Физрук накарябал мелом цитату, задумавшись на минуту, в какую сторону в геометрии “меньше”: вот так “>” или вот так “<”, одёрнул футболку и отправился перекурить.

 

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ДОКТОРА ВАТСОНА

Хмурым лондонским утром в квартиру на Бейкер-стрит ввалился джентльмен в дорогом смокинге и треухе в опущенными “ушами”. Джентльмен бесцеремонно упал в кресло напротив Шерлока Холмса и изрёк:

- Я, насколько вы можете судить, один из богатейших людей Старого света…

- Я не могу судить, - развёл руками Холмс, - я не присяжный заседатель, а скромный сыщик, так что…

- …я фабрикант и обладатель одного миллиона фунта стерлингов! - отмахнулся джентльмен, - Я не такой дурак, чтобы запросто расстаться с половиной моего состояния; но я наслышан о ваших необычайных способностях, сэр, и не привык доверять слухам. Я предлагаю вам пари.

- Пари?

- Пари на пятьсот тысяч фунтов стерлингов, сэр!

Шерлок Холмс опустил скрипку и поднял брови.

- Вы должны угадать цвет моих волос! – и джентльмен потуже натянул ушанку.

- Прекрасно, сэр! Я назову цвет ваших волос ровно через… - Холмс взглянул на часы, - …через пять минут, сэр.

Сыщик закурил трубку.

Громко затикали часы и джентльмен заёрзал в кресле…

“Ба-бах!” – в смежной комнате вдруг оглушительно прогремело.

Джентльмен в ушанке, вздрогнув, мотнул головой в сторону выстрела и пробормотав: “я не доверяю домам, в которых с утра устраивают пальбу… простите…” - ринулся в двери.

- Постойте! – осадил его Холмс, - Наше пари!.. У вас нет волос. Вы – лысый!

Джентльмен медленно обернулся и стянул ушанку. В глазах у него застыло недоумение:

- Но… Как… Как вам удалось?..

- Элементарно, сэр. Ровно без четверти девять мой друг Ватсон чистит револьвер. Но он врач, а не солдат, и не настолько ловок в обращении с оружием, чтобы избежать непроизвольного выстрела. Вы обернулись на выстрел так энергично, что ваша ушанка съехала на бок. Шапка не может съехать на бок, если на голове имеется шевелюра – волосы её удержат. Из этого я заключил, что вы – лысый. Лысый, как бильярдный шар, сэр!

Джентльмен на минуту задумался:

- Но будь я обладателем шевелюры, и шапка не съехала бы, то… Как тогда вы узнали бы цвет моих волос, чёрт бы вас побрал, сэр!

- Элементарно! Вы были так потрясены выстрелом, что совершенно не держали себя в руках и, покидая дом, в силу привитых вам светских манер, непременно машинально раскланялись бы, стянув при этом ушанку. Я просто поглядел бы на вашу голову и, поверьте мне, я не дальтоник, сэ-эр!..

Холмс расхохотался.

- Чёрт бы вас побрал… - буркнул джентльмен, - завтра вам пришлют чек…

И скрылся за дверью.

- Ватсон! Дорогой Ватсон! Завтра мы станем богаты! – крикнул Холмс, выбивая трубку, - Что вам купить? Ва-атсон?!

В комнату просеменила миссис Хатсон.

- Ватсон не слышит вас, мистер Холмс. Бедный Ватсон, он погиб!

- То - есть…

- Он продувал ствол револьвера в соответствии с вашей инструкцией, мистер Холмс, и… и выстрелил себе в рот! – миссис Хатсон высморкалась.

- Но это же точная инструкция! – Холмс вскочил с кресла, - Чтобы продуть ствол револьвера, следует сунуть его в рот, взвести курок, чтобы открыть выход воздуху и дунуть… Я объяснил доктору Ватсону, что револьвер – гладкоствольное оружие и удержать его за ствол невозможно, потому что он выскальзывает из пальцев… Поэтому держать надо за спусковой крючок и, если при стрельбе мы давим на него на себя, то, следовательно, во избежание выстрела в целях безопасности, следует давить от себя… Бедный Ватсон, что-то он упустил?!.

“…Миссис Хатсон всегда так боялась стать мисс Ватсон!” – подумал Холмс засыпая и захохотал так, что испугался, что разбудит соседей, но вспомнил, что соседей больше нет и зарыдал.

Потом Холмс задумался, почему доктор Ватсон, ежеутренне продувая револьвер, никогда не попадал себе в рот, а сегодня попал? И его голову посетила дедуктивная мысль, что, может, оно и к лучшему, потому что теперь доктору Ватсону не придётся ничего покупать…

- Бедный, справедливый Ватсон! – вздохнул Холмс, опустил скрипку на пол, повернулся на левый бок, уперся носом в плюшевую спинку дивана, левую руку сунул под подушку, а большой палец правой руки вставил в пупок, поджал волосатые ноги и так, ухмыльнувшись, уснул…

 

СВЕТЛЯЧОК

Доктор сидел сутуло и потерянно. Как человек, который сделал что-то такое, о чём вот так сразу и всем – нельзя. А за столом напротив сидел человек, который знает, что его любят и, в частности, бояться. Лысый, в жирной норковой шубе, поставив на стол мохнатые кулаки.

- Ну, где результаты? – сказал лысый и нетерпеливо зашевелил пальцами, будто кушая доктора руками: мол, время – деньги. “Время-деньги” брякнуло на левом запястье толстым “Ролексом”.

И доктор кивнул.

- Вот, - он выкопал из ящика стола бумажку-попопам, - ваши анализы.

Лысый сграбастал листок и оскалился.

- Ну, теперь к Репетузиной – жениться! Они ж, из графьёв, щепетильные. Генофонд, мать их! Я им покажу мой генофонд! – он потряс бумажкой.

- Не надо вам жениться на Репетузиной… - промямлил доктор и спрятал глаза.

- А!.. – лысый понимающе кивнул, - Генотип не совпадает? Ну, тогда на матери Репетузиной. Она ещё ничё! Или вообще на Палкиной женюсь. Тоже при бабках!

- Не надо вам ни на ком жениться, - сказал доктор, не поднимая глаз, - ни на графине де Монсоро, ни на королеве –матери…

И вдруг заорал, вскочив:

- Ни на ком не надо жениться. Бесполезно!..

- Чего-о?! – лысый вскочил тоже.

- А ничего! Жук вы, вот кто!

- Я? Жук?! Да, я ещё тот жук!.. Я тебя, крыса лабораторная… Ты кто такой, чтоб мне…

- Я – доктор-генетик. А вы… вы генетически – жук! Жук!!

Зазвенели стёкла.

Оба опустились на стулья. Доктор сжал виски:

- Извините… Так бывает. Изоморфизм… Энтомогенез… У вас гены жука. На все сто…

Лысый пожевал пересохшим ртом и выдавил:

- Какого?.. Какого жука?

- Да какая вам разница! – машинально взвизгнул доктор, - То есть, извините… - он произнёс по-латыни, - впрочем, вам это ничего не скажет… Вот…

Доктор снова полез в ящик и на столешнице появился шуршащий коробок.

- О, Господи! – простонал лысый и занёс было над коробком ручищу, но вдруг передумал, осторожно взял его и приоткрыл. То, шуршащее, юркнуло в глубину, плюнув зелёным огоньком светлячка.

- Самка? – спросил лысый и сглотнул слюну.

- Вам виднее… - доктор опустил голову.

- Самка!.. – лысый поднялся

- Я пойду уже. И это… Она… Вам же не надо? – спросил лысый как-то жалобно.

- Возьмите. И… простите… - пробормотал доктор.

Лысый бережно утопил коробок в кулаке и человечно улыбнулся.

 

COSY PARADISE

Braces!.. Braces! *

________________________

* Помощи!.. Помощи! (англ.)

…я не буду уточнять кем, за что, и каким именно образом я был выброшен на необитаемый остров – это достаточно постыдно для человека моего общественного положения.

Не пав, тем не менее, духом, я принялся озираться, пытаясь оценить тяжесть моего нового положения – и обнаружил в складках тела спичку; немедленно я сорвал с себя одежду и поджёг её, рассчитывая дымом привлечь внимание проходящих кораблей. Пароходы гудели мне вслед, джентльмены в белом ворочали во рту сигары и тыкали в меня пальцами, а дамы, брезгливо отворачиваясь, искоса нацеливали на меня бинокли.

Идиоты, они принимали меня за идиота!

Теперь, чтобы выжить, не считая виски и сигар, мне необходимы были, по крайней мере, огонь, пресная вода и инструмент.

Весь следующий день я пытался трением ладони о ладонь добыть огонь, а весь следующий день утолял жажду пресной водой из волдырей. Весь следующий день, подыскав подходящий булыжник, я обкусывал его, пытаясь придать форму ножа, но сломал зуб.

Чтобы не потерять счёт дням, я решил осколком зуба оставлять ежедневные зарубки на дереве. Я делал зарубки вдоль ствола, покуда мне хватало роста; тогда я продолжил делать зарубки вглубь и, спустя год, мой стофутовый календарь рухнул, погребя мой единственный инструмент – зуб.

Отчаявшись, я молил Господа послать мне кораблекрушение, чтобы прибой подарил мне хотя бы пинту доброго виски и пару коробок ямайских сигар!

Вскоре в 2О-и кабельтовых разбился о рифы флагман флота Её Величества – крейсер “Dunce Idler” и прибойная волна принесла мне четырнадцать 20-и дюймовых орудий, 800 снарядов к ним, шестнадцать торпед, 200 плавучих мин, 4200 тел военных моряков, вставной глаз адмирала и секстант.

Определив не без помощи секстанта широту моего острова я пришёл в ярость – и пустил вставным глазом 12 “блинчиков”…

Сутками я хоронил отважных подданных Её Величества, пока самопроизвольный подрыв боекомплекта крейсера не стал им прощальным салютом.

…очнувшись на кокосовой пальме, я попытался расколотить один из орехов головой, но вскоре понял, что скорее напьюсь собственных мозгов, чем кокосового молока.

Из отросшей бороды я сплёл силки – и попавшийся в них кабан полдня волочил меня по джунглям, покуда борода с болью не рассталась с моим лицом.

Я надумал изготовить лук: я перегнул палку через шею и с таким усердием натянул тетиву-лиану, что не могу снять лук с шеи до сих пор!

Чаша моего терпения лопнула и я, сжав кулаки ног, ступил на скользкую лестницу сэра Чарльза Роберта Дарвина. Я воровал коренья у диких свиней и отбирал мёд у медведей; я курил помёт муфлонов и настаивал виски на моче крокодилов; я кидался в птиц их яйцами; я связывал хвостами обезьян и хоботами – слонов, – и джунгли покорились мне! Я прогуливался по округе, изрыгая проклятия, пиная и топча, – и замирали на лету птицы; медведи и буйволы в ужасе забивались в змеиные норы, змеи вешались на самих себе, а обезьяны прятали глаза…

Ногтями я вырыл себе яму, я жрал и испражнялся там, где спал, и даже мухи сторонились моего дома! Я стал зверем величественнее любого зверя, я сделался царём природы – Человеком! – и был горд этим.

Я снова достиг, наконец, положения, достойного моего положения в обществе, но в одно ненастное утро… мой укромный paradise, он был растоптан!..

- Эге-гей! – ко мне торопливо ковылял сомнительной наружности мужчина, едва прикрытый козьими шкурами, и с нелепым зонтиком над головой.

- Как ваше имя? – мужчина был искренне рад, будто я ссудил ему полфунта.

Я промолчал. Будучи джентльменом, я не намеревался вступать в дебаты с этим оборванцем, даже не представленным мне.

- Сегодня пятница… Так, отныне вы будете зваться Пятница, друг мой!

Я поморщился и пожал плечами.

- Робинзон. Робинзон Крузо! – проходимец протянул мне мозолистую руку…

 

КНУТ И ПРЯНИК

Продукция завода гибких валов города Второв, в силу морального старения производственных мощностей и отсутствия биения живой инженерной мысли, никогда не пользовалась высоким спросом на внутреннем и внешнем рынках. Посему зарплату задерживали, коллектив трудился спустя рукава и в конце концов директора сняли.

История началась с того, что новая администрация распорядилась поощрять передовиков производства операцией по удлинению полового члена – за счёт предприятия. Рабочие зашевелились, продукция пошла. И хотя Второвские гибкие валы по прежнему не пользовались спросом у зарубежных партнёров, но на внутреннем рынке их разбирали чуть ли не оптом отечественные домохозяйки – видимо, из обывательского интереса: что там они творят, мужики с удлинёнными? Увеличился сбыт, выросла зарплата. Завод пошёл в гору.

Идею подхватили было дошлые смежники, но администрация завода гибких валов апеллировала в комитет по антимонопольной политике, где отстояла своё эксклюзивное право использования данного менеджмент-“ноу-хау”.

Изучив успешный опыт Второвцев, дирекция некоего текстильного комбината ломонулась было проторенной дорожкой, но не встретила понимания в рядах ткачих…

Тем временем метод поощрения роста производства, внедрённый на заводе гибких валов, потерял эффективность в силу того, что однажды каждый работник предприятия оказался счастливым обладателям полового члена удлинённого до нравственно приемлемых пределов. Лишённые стимула рабочие расхолодились, производство рухнуло и, повздыхав, в Министерстве вынуждены были сменить руководство предприятия.

Очередная администрация сочла метод кнута и пряника в сдобной его части исчерпанным и внедрила систему наказания недобросовестных работников посредством ампутации раннее удлинённого – за счёт провинившегося. Работа закипела. При том, что дирекция заморозила строительство жилья, ликвидировала систему социальных пособий, неуклонно снижала размер заработной платы а потом и вовсе перестала таковую выплачивать, благодаря ударной работе Второвцев Родина вышла на ведущее место в мире по количеству произведённых гибких валов на душу населения, включая младенцев. Это обстоятельство заставило мировое сообщество взглянуть на страну по-новому: на всякого рода конференциях и саммитах явственно засквозили нотки особого рода к нам уважения – как к очень сильному и своеобразному субъекту международного права.

Сегодня мы за громадные деньги эксплуатируем гибкие валы в страны Третьего мира и бесплатно – в США и государства Западной Европы. И те и другие на всякий случай довольны партнёрством.

История эта не говорит ни о чём, кроме того, о чём она умалчивает.

 

КРАБЫ И КЛЕШНИ

Некогда, ещё в докембрийский период (если важны подробности), на гальковатых пляжах Галапагосов старина Дарвин наблюдал крабов. Галапагосы изобиловали крабами; в свою очередь, будто в благодарность Галапагосам, местные крабы изобиловали парадоксами телесного устройства и социальной организации, что не могло не стать предметом внимания просвещённого ума, к обладателям которого причислялся и Дарвин.

Крабы имели две клешни – одну большую и одну маленькую. Большая клешня была могучей, но неуклюжей. Маленькая, напротив – хилой, но чуткой. Большой клешнёй галапагоские крабы дрались за пищу, а маленькой отвоёванную пищу отправляли в пасть – и всё это, как процесс, весьма занимало сэра Чарльза Дарвина.

Крабы дрались и питались – и снова дрались, чтобы снова питаться. А Дарвин, прищёлкивая языком и понимающе шевеля бровями, строгим добротным почерком исписывал блокнот за блокнотом – строгие в добротной британской коже. Блокноты телеграфировались в туманный Альбион, откуда за труды воздавалось вишнёвыми пудингами, которые Дарвин двумя одинаковых размеров руками отправлял в рот. Такое размеренное сосуществование учёного и крабов, как ветра и пыли, обещало улыбнуться вечностью.

Но…

По некой то ли природной причине, то ли природной случайности (как в человечьем племени родится горбатый, а в верблюжьем – с гладкой спиной) на галапагоском гальковатом пляже увидел свет краб с двумя большими клешнями. Вспомним: большой клешней крабы дрались, маленькой – кушали. Следовательно, крабу с двумя большими клешнями кушать было нечем. Смущённый данным обстоятельством Дарвин отложил блокнот и погрузился в рассуждения касательно неминучей гибели артефакта от истощения.

Однако, вопреки научным предписаниям, краб с двумя большими клешнями не пал духом, а принялся в обе свои большие клешни мутузить соплеменников, побуждая последних себя кормить. И крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой принялись кормить краба с двумя большими клешнями. Более того, крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой продолжали драться своими большими клешнями друг с другом – теперь уже за право покормить краба с двумя большими клешнями из страха быть его двумя большими клешнями битыми.

Вскоре угнетаемые недостатком пищи крабы с одной большой клешнёй и с одной маленькой захирели и деградировали в крабов с двумя маленькими клешнями.

Крабы с двумя маленькими клешнями в две маленькие клешни принялись с таким азартом кормить крабов с двумя большими клешнями, что крабы с двумя большими клешнями зажирели, обленились и потихоньку стали вымирать от апоплексических ударов, пока не вымерли вовсе. Будучи предоставленными самим себе, крабам с двумя маленькими клешнями драться друг с другом было нечем, так что времени они не теряли – а двумя маленькими клешнями непрестанно пихали себе в пасть, что ни попадя.

От обилия здоровой пищи клешни у крабов с двумя маленькими клешнями окрепли, пошли в рост и в скором времени крабы с двумя маленькими клешнями превратились в крабов с двумя большими клешнями. И – внимание! – незамедлительно начали драться друг с другом за пищу, кушать которую им было нечем!

На этом месте Дарвин страшно забеспокоился гадая, как природа выйдет из столь затруднительно положения – и от волнения прихватил дизентерию и был телеграфирован в Лондон.

На закате C I C -го века Чарльз Дарвин, в русле эволюционной теории, вымер. Блокноты учёного хранятся в библиотеке Кембриджа в отдельном шкафчике с кнопкой и анодированной ручкой “a la Argentum” – и получить их на руки отнюдь не так просто, как думается безалаберным школярам. “Происхождение видов” издано космическими тиражами на всех языках мира и сверх того – на специально придуманном языке эсперанто. О галапагоских крабах там нет ни слова. Даже с одной – самой маленькой клешнёй.

На Галапагосах давно гнездятся фламинго. У них два розовых, как вечерний океан, крыла и учёная поступь.

 

ПОДРАЖАНИЕ ПЛУТАРХУ

Третьего дня я и родственник мой по матери – “дембель” Аркадион Аршинид, возлежали вкруг расстеленной на траве скатерти, уставленной водкою и колбасами, на детской площадке. Я был облачён в бедное трико и шлёпанцы на босу ногу; Аркадион же – в изысканную форму сержанта в отставке: плечи его украшали золотистые погоны с пятью пурпурными полосками поперёк и увенчанные эполетами с серебряной бахромой; на левой и правой сторонах кителя лежали тяжёлые аксельбанты с вплетёнными в них васильками. Богато заклёпанная по ободу пилотка с кокардой – жетоном инспектора ДПС, “молнии” до локтей на рукавах, голенища сапог, разрезанные, вывернутые и застёгнутые на два ряда медных пуговиц с якорями, тугой ремень, с надраенными, как солнце, пряжками по окружности, сверкающие знаки отличия на груди – “Заслуженный работник лесной промышленности СССР”, “Лауреат конкурса юных композиторов г. Луганска”, “Народный учитель Монголии”, et cetera – прохожие женщины, запунцовев лицом, стыдливо опускали головы и искоса взглядывали на Аркадиона, сражаемые простым и мужественным его обликом…

Подъемля водку мы праздновали возвращение его с военного поприща, когда быстрый разумом Аркадион смахнул жука, всползающего мне на колено, и задался вопросом:

- Отчего всякий жук ползёт непременно вверх?

И добавил, что тому есть известный пример: божья коровка, будучи посажена на палец, стремится прежде всего вверх, как ни поворачивай руку.

На это я заметил, что пример его не вполне показателен, ибо божья коровка, достигнув высшей точки своего путешествия, обычно улетает и, следовательно, её опыт нельзя применить ко всем жукам, среди которых, как известно, равное число не обладает способностью к полёту.

Аркадион Аршинид ответил, что конечная точка пути божьей коровки не должна занимать нашего внимания, так как мы рассматриваем лишь направление её движения, но не цель – тем более, что божья коровка, вползая на палец, не может предполагать, что окажется в условиях, когда ей возможно будет улететь, так что в процессе ползания божью коровку можно приравнять к любому из жуков.

На что я возразил, что предполагаемая конечная цель является краеугольным камнем наших рассуждений, потому что, если божья коровка, добравшись в своём стремлении вверх до крайней точки, находит выход в полёте, то жук, лишённый крыл, найдёт разрешение ситуации либо проделав обратный путь вниз, либо в беспомощности и озадаченности остановившись на вершине; а так как мы пытаемся объяснить именно непременное стремление любого жука к ползанию вверх, то, вынужденные исключить саму возможность для жука избрать путь вниз, мы признаём, что в конечной точке жук должен остановиться и пребывать в таком состоянии бесконечно долго до вмешательства какой-либо причины, не связанной с нашей задачей.

Но Аркадион Аршинид отметил, что природа, как таковая, непрерывно востребует движения, почему доводы об остановке жука заведомо ложны.

И мы, терзаемые мыслями о слабости человеческого рассудка, горестно содвинули водку.

Тогда к нам присоединился дядюшка мой – священник Алексид, который, подошедши незаметно, некоторое время внимал нашим речам. Священник Алексид предположил, что жук, как существо низшего порядка, не обладающее высокими свойствами бессмертной души, тем не менее, инстинктивно стремиться вверх, таким образом выражая свою приверженность Богу.

Однако я возразил, что вползая вверх на некоторую высоту, жук невольно подымается над прочими жуками и одним своим взглядом на них сверху вниз уже выражает собой грех гордыни, и посему такие действия жука скорее противны Богу, чем угодны – а неугодного Богу жука следует скорее рассмотреть с диалектических позиций.

Тогда Аркадион Аршинид заключил, что жука в силу его малости просто, помимо его сознания, выпирают вверх массивные почвы, как пушинку выталкивает в небосвод воздушный океан – ибо всякое большое тело отторгает малое из-за разности свойств их величин; ведь большой зад кобылы посредством хвоста отторгает малого овода.

Согласившись на том, мы продолжили пиршество, присягнув не задаваться вопросами впредь до следующего утра.

 

ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Уважаемый редактор городской редакции, товарищ Товаришвили! Мы с Вами не знакомы, вот и познакомились. Пишу Вам по электрический Е-почте с райцентра, потому что в деревне не доходит, а из писем воруют деньги. Я учу в школе по истории родного края на пол ставки – за недостатком наглядного пособия. Своего угла не нажил, почему и живу с бабкой, чтоб не так поняли. Природа у нас очень красивая, как по цветному телевизору. Из-за этого я сочинил стихи, они называются “Опасение”:

Присяду “по большому” у околицы –

Колется!

Сходил бы на околицу “по малому” –

Да, мало ли…

Если неинтересные, то не печатайте, а с гонораром поспешите – мы нуждаемся…

Я пью и курю. Причём, выпимши, ложусь на полати, закуриваю и засыпаю. А чтобы во сне не спалить избу, папиросу держу над собой, и когда засыпаю, то папироса падает на живот, обжигает, и я просыпаюсь. Поэтому изба целая, зато майка вся в дырьях, аж стыдно показывать… Главное, когда я засыпаю с папиросой, то во сне какой-то мужик сидит на дереве и заряжает бердан, а потом стреляет мне по животу, и я чувствую, что на животе жгёт, просыпаюсь, а это упала папироса… Так я приноровился, как увижу, что мужик во сне заряжает бердан, так сразу специально просыпаюсь – и майка теперь целая, как прямо Райпо.

Если моя история интересная, то сразу пришлите корреспондента, там ещё есть интересные подробности, что мужик во сне – свояк Предсельсовета и гуляет с Валькой, а бердан незарегистрированный. А больше ничего не скажу, а то не пришлёте. А мы нуждаемся…

Уважаемый редактор! У нас Петро в городе выучился на агронома и теперь из города возит сюда пропаны и торгует. Может, если стихи неинтересные, то и мне тоже? Я бы парой недель Вас не стеснил, а Вы б тут пока за бабкой приглядели, немощная. Мне б только определиться, а насчёт “магарыча” я не злопамятный… В городе, небось, как в ванной уснёшь, так сигарета сама об воду тушится!

Здоровья Вам и не кашляйте! С приветом Макар Макарыч.

Извините за короткое письмо – заканчивается клавиатура. Посылайте по адресу: районная Е-почта, дер. Подлупово, до востребования Нику.

 

AGGIORNAMENTO

Исполинские усыпальницы фараонов с высоты “Evroair” похожи на молочные “тетрапаки” – бумажную тару, политую бустилатом и посыпанную сквозь ладошки лодочкой речным кварцем. Они так же искрят под солнцем и так же непритязательны – если с высоты. Когда аэробус разворачивал зад над Каиром, такими увидел Пирамиды профессор Рюрихбаум, выдающийся (так писали) российский египтолог, зав.кафедрой проблем консонантного письма (попросту, правил расстановки гласных между согласными-иероглифами архаических феллахов; т.е., что бог Ибис – это именно ИбИс, а, не ИбЕс, к примеру). Открыточные пирамиды снились ему с рождения; а сегодня, сейчас они стояли под ним живые – Рюрихбаум бодал иллюминатор, зачем-то дышал и тёр рукавом “динамовской” (в смысле, приобретённой на столичном рынке “Динамо”) толстовки выпуклые стёкла. И созерцал, созерцал.

По прошествии двух часов (утомительной? – нет, упоительной!) езды среди осколков древнего мира – они мерцали сквозь шторы, а шторы трепал сквознячком кондиционер – скоростной автобус замер. И Рюрихбаум в окружении коллег стал у подножия величайшей из пирамид – Хуфу, и как воробей, закрутил головой. Глаза ненасытно глотали глыбчатую кладку, тяжёлые силуэты Сфинкса… Выдающийся египтолог, он попёр пески Гизе впервые в жизни.

- Итак, коллеги, мой протеже в некотором роде, аспирант господин Удонов Э.О., представляет на ваш суд работу… уникальную работу!.. “Загадка сфинкса”. Прошу отнестись к ней с подобающим… - кашлянул научный руководитель “кандидата в кандидаты” дряхлый академик Палкин, вечно рассеянный и всегда в тёртом-перетёртом свитере с подшитыми замшей локотками; сегодня он был в на загляденье добротной пиджачной паре зелёного сукна и в очках, отсверкивающих позолотой.

- …в том числе и нашего оппонента, дорогого А.А.!

Почему-то Палкин всегда не расшифровывал инициалов.

Рюрихбаум ответно кивнул головой и пожал плечами.

- Сперва айн момент! – пробасил аспирант-соискатель – живой и тучный, с волосами “ёжиком” с проседью у корешков, мужчина за сорок; он щёлкнул круглыми смуглыми пальцами со здоровенным обручальным кольцом на безымянном и белыми полосками на других.

“Перстни поснимал, – меланхолично отметил Рюрихбаум, – как маленький”.

Тут же из под земли возник человек с подносом и обошёл всех – строго по ранжиру, и каждый поднял по бокалу с на треть от донышка рубиновым и видимо страшно настоящим вином, и ещё по бутерброду – с гуттаперчевой зернистой горкой.

- На затравку. – ухмыльнулся Удонов Э.О.

И добавил веско:

- Потом – банкет!

И так кивнул выставленным подбородком, что Рюрихбаум испугался, что он скажет “бля буду”!

Старик Палкин расцвёл и пошлёпал кукольными ладошками.

- Сказка Шехерезады! – зашушукала в ухо Рюрихбауму к.и.н. с родной кафедры – за молодостью лет просто Светочка, - Ну, правда, Арнольд Архипыч?..

От возбуждения вино у неё шлёпало в бокале:

- Чтоб аспирант, да весь учёный совет приволок… Сюда! За свой счёт!.. Ну, прецедент, правда?

- Где только деньги у людей берутся, - в сердцах сказали откуда-то “с окраины” учёного совета.

- Где, где! – Светочка аж завибрировала от переполнившей её компетенции, - У меня тётка его знает! Господин Удонов – такой романтик, он в школе геометрию преподавал. А бредил лаврами Шлимана! Представляете?! Только Шлиман – о Греции, а он – о Египте думал. Всю жизнь! Развёлся даже. Когда б не перестройка, вообще пропал бы человек… А так в начале девяностых построил…

- …пирамиду финансовую! – хохотнули “с окраины”.

- Фи! – прошипела Светочка, зыркнув на голос, и снова приложилась к рюрихбаумову уху, - …построил кооператив, потом завод построил, уголь продаёт. За рубеж! Живёт – ужас!

- А зачем в науку-то? Чего не хватало? – бросил Рюрихбаум. Хотел с безразличием, но получилось раздражённо.

- Ну, талант – так он во всём. – снисходительно сказала Светочка и отвернулась, вздёрнув плечики – сидишь, мол, в загранке за чужой счёт, а ещё…

Тем временем аспирант докладывал:

- По утверждению Геродота, усыпальница Хуфу – или Хеопса – возводилась в течение двадцати лет. Только для доставки камня ежегодно на три месяца, в сельскохозяйственное межсезонье, привлекалось более ста тысяч нильских крестьян. Кроме того, Зенон Косидовский указывает, что на стройке постоянно было занято не менее четырёх тысяч рабочих – каменотёсов, каменщиков и так далее…

Солнце село прямо на макушку пирамиды – и вдруг зубчатые контуры её задрожали и потекли вместе с заалевшими испарениями горячей земли через небосвод куда-то за спину, где уже сгущалась синяя темнота. Залюбовавшись, Рюрихбаум забылся на минуту.

… - если принять, что один человек выделяет в день приблизительно двести граммов или две десятитысячных кубического метра испражнений, то за двадцать лет, считая по девяносто дней в году, сто тысяч крестьян дадут тридцать шесть тысяч кубических метров испражнений, а четыре тысячи рабочих за двадцать полных лет по триста шестьдесят пять дней в году – пять тысяч восемьсот сорок кубических метров испражнений… итого сорок одна тысяча восемьсот сорок кубических метров… - бубнил аспирант.

Рюрихбаум попытался внять ходу мысли Удонова Э.О. и почувствовал, как толи под остывающим каирским солнцем, толи по другой причине, волосы на голове холодеют, а лицо, напротив, заливает огнём.

… - эмпирически мной установлено, что при застывании человеческие экскременты дают усадку приблизительно на сорок процентов по объёму, следовательно твёрдый объём каловых масс, выделенных строителями пирамиды на момент “сдачи объёкта” составляет двадцать пять тысяч сто четыре кубическим метра!

- Куда его девали только, столько говна! – брякнула Светочка, захихикав.

Рюрихбаум ткнул было её локтем в бок, но промазал. Палкин потёр ладошки и подмигнул учёному совету – всему целиком.

- Вот именно - куда? – аспирант расплылся в интригующей улыбке, - Куда задевались двадцать пять тысяч сто четыре кубических метра говн... пардон, испражнений, не обнаруженных археологами? Куда, чёрт возьми, они могли задеваться?!

- Вот! – Удонов Э.О. торжествующе воздел “фак”, смутился и сменил средний на указательный, - Вот оно!

И УКАЗАЛ НА СФИНКС.

- В исполине ровно двадцать пять тысяч сто кубических метров! Загадка сфинкса разгадана!

Рюрихбаум поперхнулся. Учёный совет подавленно молчал. Светочка теребила оборки дорогущей джинсовой юбахи и хлопала ресницами.

- Вопросики, вопросики соискателю? – заволновался академик Палкин, - Товарищ работал!.. А будем молчать, так домой – на свои кровные!

Рюрихбауму захотелось затопать ногами, забегать, забрызгать слюной, начать драться, но вместо он почему-то положил руку на свою большую шевелюру, как на кнопку будильника, и, сглотнув ком, продавил:

- Объёмы не совпадают. Где четыре куба?

- Нос! – закричал аспирант, ликуя, - Нос! Отбитый нос!!!

- …камнями таких побивать… шарами… - бормотал Рюрихбаум, впихивая белый шар “за” в урну. А после молчал, набычившись, всю короткую дорогу к банкетным столикам под открытым высоченным небом – щедрым столикам со свечками в вазах. И покуда рюмка за рюмкой не отступил в перспективу, не сдулся напыщенный Сфинск – страж вечности, покуда не сделался чем-то вроде паровозика, какие возят, фырча, по паласам круглопопые балбесы-трёхлетки – тоже молчал. А уж потом вспомнил, как обещал домашним фотографии “на фоне”, ухмыльнулся, уцепил Светочку за рыхлую таллию, получил оплеуху, не пустил – захохотал и Светочка захохотала; и сказал, заплетаясь, ни к селу пришедшее словцо:

- …Аджорн…наменто!.. Аджорнаменто*, мать твою…

__________________________________________

*Aggiornamento (итал.), букв. - осовременивание

 

 

ВИТЬКИНЫ СКАЗКИ

 

ЭПОПЕЯ

Решили раз батьку витькиного друзья пыткой пытать, чтоб остепенился. Больно пронял он друзей пьянствием своим и всяческими бытовыми противоречиями. Как примет водочки, так боксуется со всеми, единоборствует. И победить-то невозможно батьку! Он от водочки размеры приобретал, кровью наливался. Станет, как шкап – и боксуется. Только и слыхать – торцы похрустывают!..

По ту пору батька по причине запоя в траншее обитал, за фермой. Тенёк любил и чтоб вода рядом – похмелье стравлять.

Пришли друзья батькины к той траншее, редутами построились. Как один – с цепушками и кольями: оприходуем, мол, батьку, и к траншее прикуём. Чтоб остепенился!

Батька ж как раз похмелье стравлял – слабенький был, сурьёзный.

- Капец, - говорит, - подкрался из-за тыла…

И руками разводит: берите, мол, каков ни есть – ваш!

Оприходовали, конечно, батьку, к муравейнику приковали – как задумано. А батька ничего, мужается.

- Ну, - кричит, - мураши, не выдаёте! Я к вам с полным на то моим, так и вы – не ахти!

А дело в том, что батька склонность питал к мурашам, потрафлял им по всякому, естество блюл. Как увидит, пьяненький, что какой мураш от домика отбился, так непременно снесёт мураша в домик. Опять же, лечил мурашей: где хроменький – тому костылик сподобит, где глазами слаб – моноклик.

Ну, и не подкачали мураши! Разведали, кто к муравейнику-то прикован, обрадовались! Потрагивают батьку, усиками поглаживают – целиком облапили. Батька хохочет: раззадорили мураши, расщекотали!

- В эпопею, - визжит, - не лазайте!

А тех уж полная эпопея! Под триком громоздятся – вчерашнее кушают…

Друзья видят: хохочет батька. Ну, думают, сбрендил. Мозг отказал. От безысходности выхода. Испугались – и давай батьку обратно расковывать. Штей поднесли, водочки стакан. Чтоб без обиды.

Батька же, как принял водочку – сызнова силушку обрёл. Расправился весь, раздулся, кровью налился! Стал как шкап, похватал у друзей колья-цепушки – и давай шутить-пошучивать, друзей кольями щупать. Кого с оттягом пощупает, кого в прикладочку. Поломал колья – боксоваться начал. Да всё хохочет – мураши-то разгулялись в эпопее, не вытряхнешь!

Так, извёл друзей, скок в траншею – и скорей воду в трико гнать, мурашей топить. Всех потопил!..

И а-ну плакать. От жалости к природе. Собрал мурашей, которые утопли, в коробочку - в домик снести. Чтоб схоронили там по-своему, по-мурашиному. В затылке почесал.

- Эх, - говорит, - неразумное вы племя! Условлено ж было, чтоб в эпопею не лазали. Непечатное это дело, супротивоестественное!

Сплюнул и домой побёг – Витьку боксовать.

 

ФИЛОСОФИЯ

Приехал раз в деревеньку брательник батькин – дядька Турбогей. Для разнообразия.

Батька ликует, вокруг брательника прыгает, водочку кушает.

- Дядька Турбогей, - кричит, - брательник воспитанный! В городе обитает!

И Витька ликует, тоже вокруг брательника батькиного прыгает, исследует дядьку Турбогея.

Сам дядька здоровенный – подиум, что твой цеппелин. А башка маленькая, навроде тыковки. И глазки на башке вместе сидят – срослись.

А дядька Турбогей хвалится:

- Я в городе не за так обитаю! Философию учу!

Витька поддакивает:

- Верно дядька Турбогей говорит! За так в город не впустят! Батьку-то не впустили!

Батька не снёс обиды, осерчал:

- И где ж, только, дядька Турбогей, философия у тебя помещается, при такой башке?!

- А везде, - говорит дядька Турбогей, - она везде помещается, по всем человеческим органам. И в рульке, и в вырезке!

- И в подиуме?! – кричит Витька.

Дядька Турбогей башкой кивает, соглашается.

- Подиум, - говорит, - орган краеугольный.

Батька злится, что дядька Турбогей из города приехал, да ещё хвалится.

- Всё равно, - кричит, - башка маленькая!

А Витька за дядьку Турбогея переживает.

- Ну и что, - кричит, - что маленькая? Зато подиум – о-го-го!

А батька кричит:

- Зато у меня башка – о-го-го! Плюс-минус праздники!

Стащил ремень – и давай Витьку за живое задевать. За предательство фамилии.

Дядька Турбогей увидал такое детоубийство и – на мировую.

- Есть, - говорит, - у меня одна философская мысля…

Тут бабка с потей голос подала, Карла Мартыновна:

- И у меня есть философская мысля, но я её скажу опосля!

Батька от таких слов отпустил Витьку, руками замахал.

- Как это, - кричит, - опосля? Вы же, мамаша, сегодня помереть обещали? До ужина?!

- А я передумала, - говорит Карла Мартыновна, - я потом помру. Зимой. Чтоб в проруби не стирать!

А сама батьке рожи с полатей корчит. В силу преклонного ума.

Батька расстраивается.

- Не понимаю, - кричит, - мамаша, перемены вашего настроения!

А бабка ухмыляется:

- Ничего сынок, поймёшь, когда в проруби постираешь!

- Да как же оно, - кричит батька, - когда я гроб сколотил? Под ваши пропорции?!

- Нехай лежит, - говорит Карла Мартыновна, - чать не вырасту. До зимы-то.

Батька за голову хватается.

- Так я ж, - кричит, - дату погребения назначил! Календарную! Гостей позвал! Баяниста!

- Дата – не гиря, - говорит Карла Мартыновна, - перенесёшь, не вспотеешь!

А сама рожи корчит – старенькая…

Тут батька совсем расстроился:

- Календарь, он не резиновый, чтоб им баловать! А вы, получается, мамаша, меня на свет произвели в целях переноса даты погребения? Меркантильным интересам препятствуете?!

И – а-ну с бабкой драться.

А бабка – не промах. Раз – в челюсть, два – в хуже!..

Дядька Турбогей под шумок сражения пальто на подиум натянул – и за дверь, в город. Обратно философию учить.

А Витька глядит на батьку с бабкой, раунды считает. В целях статистики. Десять раундов насчитал. И – бегом в деревеньку, хвалиться про бабкин нокаут.

 

ПОСЛУШАЛСЯ

Было такое время, когда Витька слушался меня. Просто он ещё мальцом был – а я уже вымахал: будь здоров! Морда одна – трамваи останавливались! Ну Витька и слушался меня. Посажу его на колени, руку в башку его волосатую засуну и брешу, что придёт. А тот слушает, интересуется – слюни бегут от интереса. Вытру ему слюни, и давай обратно брехать – проста наука-то!

Один раз проверить решил Витьку. В смысле степени доверия. Утёр ему слюни и брешу: вот, мол, Витька, мамка с батькой моются, а ты – не мойся! Витька обрадовался – он и так-то мыться не любил: бани боялся – захлебнулся мочалкой, вот и боялся бани. Обрадовался Витька и столько слюней напускал, что я его враз с коленей согнал – хлопот потом не оберёшься, со стиркой-то!

В общем, распрощались мы, да только Витька и вправду перестал с той поры мыться. Не моется – и всё тут! Года через три весь грунтом покрылся, объедками разными, кожурками. Под мышкой – грибы, на спине – трава, в пупке таракан сидит – усища наружу, ну а в башке, там уж целый зоопарк, опять же и растения и насекомые. Мать измучилась – только ко сну соберётся, глядь – в Витькину комнатушку барсук бежит. Та – за ним. А пороге Витька: не трожь, мать, барсука – он домой бежит! А барсук – шасть Витьке в жопу и рычит там, смотрит недобро. Не любила животина Клару Иоанновну, потому как та её боялась. Да и куда годится, если на каждом шагу – природа. Это в избе-то! Предками рубленной с целью цивилизации!.. Вши там, паучки, бабочки – это куда ни шло, это Клара Иоанновна понимала, а вот бобры причём, к примеру? Глухари? А то придёт со смены – в прихожей лось стоит. Валенок кушает!.. Словом, был Витька – Витька, а стал – юннат дремучий…

Прибежит бывало Клара Иоанновна ко мне, баклажанчиков напарит и кланяется в пояс: скажи, мол, Витьке, подлецу, чтоб хоть морду вымыл – морда-то вся во мху – лешак лешаком! Соседей пужает!

- Нет, - говорю, - Клара Иоанновна, - хоть я к вам и с полным уважением, а не скажу Витьке, чтоб морду помыл! Обо мне подумайте? Что обо мне люди-то скажут? Несерьёзный, мол, человек – слово меняет! Не будут на мне жениться, люди-то!.. Заплачет Клара Иоанновна и идёт, покачиваясь, на выход – старуха старухой! А самой едва паспорт дали!..

Всё-таки помыли Витьку потом. Команда приехала – и в психическую больницу, в ванную. А когда, говорят, его в ванну-то опустили, из него зверьё всё попёрло – паучки сперва, блошки. Потом уж и кролики там, заяц, волков стая – и все врассыпную, по улочкам. Кричал народ, ругался. А последний уж слон бежал, не то, чтоб совершенно громадный слон, но вполне приличный – и хобот, и попа с дирижабль – всё при нём. Детишки радовались!

Стал Витька отмытый, жениться собирается. Только меня не признаёт теперь. Пройдёт мимо – посмотрит, как дятел на самолёт – и дальше, жениться собирается! Да и я тоже мимо – свяжешься с ним, дурачком…

 

ФУТБОЛ

Решил раз Витька в избе футбол попинать. Достал новенький кожаный футбол. Надул, как положено, и попинывает. А рядом батька сидел – водочку пил. Выпил всю водочку, стал добрый и весёлый и пристаёт к Витьке: давай, мол, я твой футбол ловить буду, мол, вратарь на воротах. Ты его пини, а я его поймаю! Витька, дурачок, попал на уговоры, разбежался аж из другой комнаты, да как пнёт свой футбол – аккурат батьке по башке: тот и спрятаться-то не успел. Как дым рассеялся, Витька смотрит – и глазам не верит: батькина башка лежит на шкафу, а вместо башки у батьки кожаный футбол! Получается, башку отшибло футболом, он вместо неё и приделался к шее! Витька отца трогает, а тот молчит – погиб, выходит. Время-то как раз к семи – мать со смены вернётся, что делать? Схватил Витька батьку, посадил в кресло, а на футболе рожу нарисовал. Он её с башки срисовал, чтоб похожая! Мать пришла, сразу к батьке, давай его зонтиком по футболу стучать и кричит тут же: когда ж ты, гад, пить перестанешь, гляди всю морду-то, всю морду-то раздуло! Постучала, а потом устала и спать легла… Так всё и сошло Витьке с рук. Он уж и в армию сбегал, как положено, а батька всё в кресле своём сидит – вместо башки футбол. Сидит себе, молчит, никого не трогает. Водочку не пьёт. Опять же, не работает в кооперативе. Куда уж ему! Мать только изредка пройдёт рядом и скажет сокрушённо: ох, тунеядец, ох, бездельник, а морда-то, морда!.. И на завод бежит – свинец ковать.

 

О ПОГОДЕ

Решил раз батька Витьку на крышу сажать – чтоб погоду посмотрел. А рук не хватает – маленькие у батьки руки. Батька размахнулся и закинул Витьку на самый конец крыши. Закинуть-то закинул, а снять не может – руки маленькие! Тут уж не до погоды стало – крыша крутая, Витька по ней и поехал обратно, да ещё быстро так разгоняется – только дым из-под попы. Батька внизу стоит, рот разинул – ловить хочет Витьку-то. А руки маленькие. Витька с крыши свалился -–батька и рта не успел захлопнуть, задавил Витька батьку! Насилу батьку расчухали – три дня водочкой отпаивали. Только с тех пор батька хворать стал. Как расхворается, влезет ночью на кровать, рот разинет и орёт: вира, сынок, вира-а-а!!! А чего “вира”-то? Один бог ведает…

 

ГРУЗОВАЯ СКАЗКА

Как подрос Витька – повезли его в город науку учить. Получил батька квартирушку в городе. Хоть и невелика двухкамерная квартирушка, а всё одно лучше, чем яма в деревухе… Так и зажили.

Город большой был, а улочки на нём маленькие. Люди всё больше солидные ходили, гордые – идут себе по маленьким улочкам медленно, шапками раскланиваются, а улочки маленькие: оттого что идут медленно, закупориваются улочки. Да и сами люди от такой ходьбы толстые сделались – непорядок! Тогда придумали в городе груз подвесить – чтоб быстрее люди ходили. Идёт себе гордый человек не спеша, шапкой раскланивается, а как груз сверху приметит – сразу газу добавит: кто ж его знает, груз этот, а ну как он свалился сверху-то? Тут уж гордый человек и про шапку забудет – бегом улочку бежит!

Порешил – и сделали. Не то, чтобы уж совершенно невозможный груз нашли – такого не было в городе; но всё-таки, знаете ли, вполне приличный груз – тонн двести, а то и все триста, если не тысяча!..

Впрочем, может и надувной был груз – для безопасности, но снизу-то всё равно страшно казалось! Так народ и забегал, запрыгал по улочкам – просторные стали улочки, машины не закупоривались. А уж Витька – тот и носа своего не высовывал из квартирушки! Как глянет из окна на груз – тут ему плохо и делалось. Висит эдакая громадина, поскрипывает, на солнце поворачивается. Блестит груз, пупырышки по бокам – страх!.. Через это загнил Витька дома – бледный стал, хворый. Ногами не гулял – ноги и отсохли. Когда уж помирать стал, собрал в комнате родных и близких и спрашивает: висит груз-то? Родные и близкие плачут и лгут Витьке, чтоб пожил подольше: нет, говорят, груза – сняли!..

А Витька в ответ смотрит серьёзно и отвечает: висит, висит груз, чую я его!.. Сказал так – и отпустил концы. Только его и видели…

 

БАТЬКИНА НАУКА

Был у Витьки батька охочий водочку пить. Не то, чтобы всё время пил, но часто – точнее сказать, только и делал, что водочку пил. Сядет, бывало, на завалинке у ямы, где жил, башку закинет и держит над башкой бутылочку. А потом гикнет, перевернёт бутылочку – и побежала водочка в рот, только и слышно, кадык скрипит. Прикончит одну бутылочку – и за вторую. А потом – за третью. И так до самого вечера. Там и ночевал батька, на завалинке. Утром проснётся, гантельки поподтягивает – и бегом в магазин, пустые бутылочки на полные менять. Так и жили батька и Витька.

Одно было плохо – не понимал никто в деревеньке батьку. Больно говорил непонятно. Кто говорил, что от водочки это, кто говорил – от пьянствия, а всё равно не понимали. Иной раз батька сидит на своей завалинке, а кто прохожий у него про здоровье справляется:

- Как, мол, здоровье твоё, Чапа?

А батька в ответ:

- Это, мол, а-ну и этого, потому как опять же!..

Покрутит прохожий головой у виска и дальше бегом – непонятно говорит Чапа. Один Витька его понимал – сынишка всё-таки. А когда приспело Витьке по возрасту науку учить, посадил его батька на колени и букварь тычет. Буквально в морду. И мычит что-то при этом своё. Витька стал букварь учить, и всё ему там интересно. Особенно картинки. Особенно цветные. Особенно кран! К батьке обращается, проб про кран рассказал. Батька, конечно, всегда рад сынищу вразумить.

- Кран, - говорит, - это потому что, как опять же. Отчего бы и не однако? Оно, мол, как бы это ага. Потому как и нет…

А Витька батьку слушает и башкой кивает: хорошо объяснил батька про кран. И тычет ему новую картинку, со спутником. Батька и рад помочь.

- Тут, - говорит, - вроде бы и однако, стало быть, и опять же, потому как и не бы. Отчего бы и не однако?..

Витька извертелся весь – ну, до чего подробно батька про спутник знает! А тот всё своё:

- Спутник, енто так-то бы и растак-то, поперёк оттудагось!..

Так и учил Витька науку со своим батькой…

Годков через девяносто помер батька. Водочка сморила.

Приехал я раз в деревеньку – гляжу: сидит на завалинке у ямы Витька, бутылочку над башкой держит, водочку потребляет.

- Здорово, - говорю, - Витька! Не виделись сколько!

Посмотрел на меня Витька, обрадовался и кричит:

- Здравствуй, потому что! Отчего бы и не однако, когда как оттудова!

Не легла в землю батькина наука!

 

ДЕДОВА БАШКА

Сидел раз Витька берегу окияна да спал. А промеж сна ногами в воде сучил. А рядом дед в окияне бороду стирал. Просто пока они с Витькой харчи всякие кушали, мясо в бороду попало, вот его и отстирывал дед из бороды. Отстирать-то отстирал, да только на мясо из окияна приплыла рыба-кашалот и откусила деду башку. Здоровущая такая рыбина, с бочку – откусила башку и давай с этой башкой обратно в окиян плыть. Дед без башки стоит, руками машет, Витьку зовёт – а сказать не может ничего. Рот-то у деда на башке сидел, а рыбина рот вместе с башкой в окиян утянула. Стал дед по берегу бегать, да вот незадача: глаза-то у деда тоже на башке сидели, стало быть, нет башки – нет и глаз. Перестал дед смотреть и поскальзываться начал, о камушки стукаться. Насилу нащупал дед Витьку на берегу окияна. Нащупал, растолкал, да всё руками машет: не разумею, мол, внучек, что с дедушкой твориться – не вижу, мол, ни хрена и не слышу тоже! А Витька спросонок подумал поначалу, что балует деде – башку втянул. Он по Витькиному малолетству так завсегда баловал – башку втянет и ходит ночью по хате, пужает детишек. Его мать поймает со втянутой башкой, заругает, а дед опять за своё – до жути баловать любил… Только тут какое баловство! Разобрал Витька что к чему – натурально отсутствует у деда башка, будто и не было! А делать чего-то надобно. Вернёшься домой с окияна – самому башку оторвут: не уберёг, скажут, деда. Или того хуже – мать заплачет, дюже Витька не любил, когда мать плакала. Телевизора не слыхать было. Решил тогда Витька по умному сделать. Отвертел свою башку и к дедовой шее приспособил – они с дедом похожи были, только борода у деда – белая, а у Витьки – чёрная. Но это дело временное… Дед, как ему башку Витька приспособил, сразу смотреть начал и говорить. Обрадовался, целует Витьку, прижимает.

- Спас, - кричит, - кормилец!

И бегом в хату – харчи кушать, пока рот в наличии.

Пока кушал харчи, мать всё Витьку кликала, чтоб тоже кушал. Чтоб не выкидывать. А Витька сидит на берегу окияна без башки, ногами в воде сучит. Не слышит мать! Больно он с дедом похож был. У Витьки, как у деда, вся морда на башке сидела, вместе с ушами и всякими другими приспособлениями… Звала мать Витьку, звала – да так и ушла ни с чем в хату. Потом и вовсе забыла про Витьку – молодая была ещё, память короткая!..

 

КРАСНЫЕ ШТАНЫ

Жил Витька в слободе, а хотел жить на авеню. Достаток любил. Если где яблочков уворует – одно батьке отдаст, а сам сто съест. А потом опять одно батьке отдаст, а сам сто съест. Поэтому все мальчишки слободские тощие были, а Витька был жирный. А он хотел быть жирный, чтоб на авеню можно было. Страшно Витька на авеню хотел жить – извёлся весь! Во сне даже видеть начал, будто по авеню на новом коне в красных штанах ездит. Да ещё валенком коня по глазам стучит, а штанами за заборы зацепляется: мол, не жалко ничего – у меня, мол, ещё сто новых коней есть и сто красных штанов!

Совсем Витьку сны припёрли. Стал Витька у батьки проситься, чтоб из слободы на авеню переехали.

- Айда, - говорит, - батька, на авеню! В достатке заживём! Морковь жрать будем! Авоськами!

А батька водочку пьёт, головой качает:

- Куда ж тебе, Витька, морковь жрать? Ты ж вырастешь с моркови. Польт не напасёшься!

Витька злится, конечно, что батька пользы не понимает. А всё свой гнёт:

- Айда, мол, на авеню! Там ванну дадут – шею мыть будем! С одеколоном!

Батька водочку пьёт, ухмыляется в ответ Витьке:

- Я мужик чистоплотный! Мне дождя хватает. А ты, Витька, курить лучше б выучился – соседские-то уж курют все!..

Сказал так – и в трактир пошёл. Друзей бить.

А Витька в кровать бегом – скорее сон глядеть про нового коня и красные штаны. Вторую серию.

 

САЛО

Раз пригулял батька домой сугубо пьяненький. И в корыто полез – грунт отмыть. Это он, пока пьяненький был, в траншее отночевал и весь был в грунте. Ну и возьми – напутай мыло с салом. Намылился в корыте салом – и прямиком к мамке на раскладушку. Дай, думает, пощупаю мамку – соскучился! Стал мамку щупать на раскладушке. Мамка проснулась, расчувствовалась, тоже стала батьку щупать. А потом прижимать стала. А батька от сала скользкий – так мамка как его прижмёт, так батька выскакивает. Стала мамка от этого психовать.

- Ты чего, - говорит, - скарабей, выскакиваешь? Отвык что ли?

А сама расстраивается.

И батька расстраивается.

- Ничего я, - говорит, - не выскакиваю!

И давай сам мамку прижимать. А руки скользкие. Прижимает, а мамка выскакивает.

- Да ты, - говорит батька, - мурена, сама выскакиваешь! Сама отвыкла!

Тут оба совсем расстроились. Разодрались, соседей подняли. Потом на Витьку накинулись:

- А-ну, - кричат, - куда батькины наркотики девал?!

А у батьки наркотиков-то не было – с его-то получкой…

Это они специально кричали, чтоб Витьку прогневать, а самим обрадоваться.

Ну, и обрадовались. А Витька прогневался. Пошёл в хлев, вскочил на коня – и скачет! А конь стоит и смотрит человеческими глазами…

 

ЕГЕМОТ

Был у Витьки батька трактористом жестоко пьющим, отчего похудал и хворать начал. До того истерзался, что водочка нейдёт – организм расстраивает. Решил тогда батька свинью купить, чтоб с той свиньи здоровье поправить. Заведу, думает, свинью, а потом убью и съем. Сильным стану – пойдёт водочка! А опосля передумал: свинья, мол, маленькое животное, небольшое. От неё мяса мало – не хватит.

- Куплю, - говорит, - Егемота!

Ну и купил батька Егемота. В городе купил, а как в деревеньку довёз, стал Егемоту домашних представлять.

- Вот, - говорит, - Егемот, домашние мои. Родственники, то есть. И тёща. Прошу к ним терпение иметь и пристрастие.

Егемот здоровенный, конечно, мордатый. Но добрый. В пояс кланяется.

- Наше вам! - говорит.

Утвердился за стол, мамке подмигивает.

- Мечи, - говорит, - щец, мамка! Я животное могучее, к еде склонен.

Сожрал Егемот щец недельный припас. Закурил.

Батька радуется – пощупывает Егемота, в брюхо потыкивает.

- Водочки? – говорит, - Щецам надогонку?

Егемот руками разводит:

- Я животное положительное! Отказов не имею! Мечи водочку!

Принял Егемот водочку, к баяну потянулся. Сыграл, слезу пустил.

- Эх, - говорит, - справедливые вы люди! Сочувствие демонстрируете.

Схватил Витьку, к себе усадил. Про детство расспрашивает. Витька рассказывает про детство, а сам радуется: эвона, мол, какого батька Егемота купил – незряшного!

Егемот тоже радуется, что Витька с сочувствием: конфетки Витьке дарит. Надарил полные руки и отпустил.

- Иди, - говорит, - Витька, гуляй. А завтра кошку придушим!

И зевать.

Батька видит: Егемоту ко сну пора.

А Егемот – ни в какую:

- Не пойду, мол, в хлев. Там корова беременная!

И – кулаком по столу.

- Буду, - говорит, - в гостиной спать! Не стесню!

В гостиной, так в гостиной. Уложили Егемота в гостиной, подушку дали. Потом сами легли.

А Егемот ночью прокрался к мамкиной раскладушке и давай мамку пощупывать, в ухо шептать:

- Я, мол, животное неоднократное…

Мамка проснулась, застеснялась, стала от стеснения батьку звать – чтоб сподмог. А батька замотался за день, так и дрыхнет, хоть навоз им кидай. Егемоту – на руку.

- Пошутим, - говорит, - пока батька дрыхнет? Ась?

Мамка совсем застеснялась, стала со стеснения Егемота по лбу табуреткой стучать, пока не извела.

Витька проснулся – и в плачь: Егемота жалко. Конфетки дарил, кошку обещал придушить!

Тут и батька проснулся, видит: помер Егемот. Сварил его и съел.

И столько в батьке с Егемота силы стало, что водочка его перестала брать. Наоборот, просветление стала давать, понятие. Сделался батька от такого влияния умным, счёту научился, начальствует… И Витька не жалуется, и мамка. Егемота поминают. Сложное таки было животное. Супротиворечивое!

 

ТОРЕЦ

Раз ускакал батька в трактир, а там ему торец свинтили. Батька домой – жаловаться.

- Вот, - кричит, - полюбуётесь на своего батьку! Он – в трактир ускакал, а ему там торец свинтили!

Мамка, конечно, сопереживает, остужает батькин торец. Примочки ставит, припарки.

А батька разоряется, кулаками вертит.

- Ваш батька, - кричит, - с люльки в тот трактир скакал – никто ему торец не свинчивал!

- Ну, свинтили, так свинтили, - говорит мамка, - в деревне всем свинтили. Ты последний был!

А батька не унимается.

- Так ваш батька, - кричит, - всем и свинтил! Он с люльки товарищам морды бил – всех побеждал! Победили, выходит, вашего батьку? Одолели?!

Сорвал с груди орден – и в уборную. Ему этот орден начальник деревеньки дал, чтоб не бил больше.

Витька утешает батьку:

- Вырасту, мол, пошучу с обидчиками!

А батька и не слушает:

- Ты, - кричит, - Витька, - только языком мастак махать, а не конечностями! Нет у тебя преемственности!

И свинтил Витьке торец.

Витька – в плач, а батька похлебал водочки для прострации и спать улёгся.

А и во сне всё кричал:

- Убью, мол, всех! В профком напишу! В газету!

Сны, видно, всякие ему виделись предвзятые.

Добрый был у Витьки батька, а проигрывать не умел. Не научили!

 

ГОЛУБАЯ ЛАМПА

Как-то раз Витька пошёл в лес, съел гнилую шишку и заболел. Опух и потерял сознание.

Мамка увидала и негодует:

- Развалился, - кричит, - а завтра свинью убивать! Вегетарианец!

- Ничего, - говорит батька, - клин клином вышибают.

И дал Витьке тухлый изюм.

Витька съел тухлый изюм и пришёл в сознание. Но ещё больше опух.

Мамка негодует:

- Вегетарианец! – кричит, - Завтра свинью убивать, а он?!

- Ничего, - говорит дядька Талалай, - против лому нет уёму.

И дал Витьке тумака.

Витька получил тумака и нормальный стал – то есть, обратно упух. Но осип.

Мамка – на двор, Фершала звать. Пришёл Фершал с сундучком.

- Что, - говорит, - вывих?

- Осип! – кричит мамка, - Горло у него!

- А вывих? – говорит Фершал, - Где вывих?

- Какой вывих? – говорит батька.

- Стопы ноги, - говорит Фершал, - привычный.

Схватил Витьку за ногу, да как повернёт! Витька вместе с ногой повернулся – и в крик.

- Во! – говорит Фершал, - вывихнул!

- Когда? – кричит мамка.

- Только что, - говорит Фершал, - ногу я парню. Взял, дурачок, и вывихнул. Ноги слабые!

И за сундучок.

- Укол, - говорит, - надо. Цито!

- Укол? – говорит батька, - Кому?

- Мне! - говорит Фершал, - Цито!

Открыл сундучок, достал из сундучка зайца, из зайца – утку, из утки – яйцо, а из яйца – шприц.

- Всём шприце, - говорит, - кайф мой!

И – за порог, хохотать…

Мамка осерчала – и давай сама Витьку лечить. Дала Витьке Голубую Лампу, чтоб грел, где осип.

Ну, Витька и греет. Греет, а вокруг лампы мухи пилотируют – семь зелёных и одна маленькая. Тут маленькая муха взяла и приклеилась к Голубой Лампе – приклеилась и задымила от жары. Нюхать воняет. Витька стал муху с Голубой Лампы вытирать. Потёр три раза – а из лампы Джинн. Ростом до полатей и голубой, что мечты идиота. Стоит в джинсах, джин попивает.

- Ты кто? – сипит Витька. А сам под подушку прячется, боится.

- Я Голубой Джинн, - говорит Джинн, - раб Голубой Лампы. Что-новый-хозяин-надо?

Витька обрадовался.

- А-ну, - сипит, - книжку мне с полки, какую батька читает! Чтоб болеть не скушно!

- Слушаюсь и повинуюсь, - говорит Голубой Джинн, - только дай я тебя сперва поцелую, сирень души моей!

Витька рассердился – он с детства-то не терпел, чтоб его бабульки целовали, за подарки даже – а тут дедулька какой-то, хотя бы и голубой. Взял и утёр Джинна обратно в лампу.

А потом натянул руки – и ухватил книжку, какую батька читает. Листать стал, в затылке почёсывать. Учёная книжка, про трактор. “Сага о форсунках” называется.

Так и читал, пока голос не прорезался.

 

ДНЕВНИК

Замечал Витька, что тетрадочка есть при батьке заветная, вроде дневника. Как ни вечер – ковыряется батька в тетрадочке, пишет чего-то. Ну, Витька и залез разведать – что за чем.

Залез и потрясается: ни слов тебе, ни букв! Загогулины одни. Красные кружочки, синие кружочки. Да ещё стрелочки – туда и отсюда. Витька сперва растерялся, а потом обрадовался. Ну, думает, непростая тетрадочка-то, военная! С наблюдениями! Шпиёном видать батька мой – не хухры-мухры!..

Тут батька на бровях приползает. А тетрадочка заветная – на тебе! на столе. И Витька рядом – маринованный от страха: устроит мол, мне батька мне сейчас орехово-зуево…

Только батька не стал серчать. Похлопал Витьку по голове и говорит:

- Я, - говорит, - человек алкосодержащий, писать нейму. А тетрадочку завёл. С обозначениями. Я в туда пьянствие заношу, для памяти!

- Как это – пьянствие? – говорит Витька, - А кружочки зачем?

- А затем. - говорит батька, - Кружочек – значит, пьяненький был. Который красненький кружочек – красная морда была, который синенький – синяя. Ну, а стрелочки, само собой, чья водочка, значит. Которая отсюда – я угощал. Которая сюда – меня.

- Ух-ты, - говорит Витька, - вот наука-то!

Глядит, батька ещё тетрадочку достаёт. И сосуд.

- Ну, - говорит, - осифонимся. Парень ты рослый – пора тебе.

Хлебнул из сосуда, Витьке дал. Тетрадочку тычет:

- Бери, мол, учитывай, как батька твой. Правду блюди. Документ, как никак…

Долго ещё сидели, сосуд убивали. К утру только Витька тетрадочку вспомнил. Глянул в зеркало, нарисовал зелёный кружочек и спать упал.

 

И-ШАК!

Нравилось Витьке, когда батька пьяненький бывал. Задорный становился батька, немудрящий – навроде Маугли! Возьмёт да побьёт учителя Витькиного – за двойки. А то потонет – и не захлебнётся…

Мамка-то водочку прятала – по жадности, на дворе закапывала. А батька колдовство знал, как сыскать. Станет посреди двора к солнцу задом а к тени передом и колдует:

- Мы артисты-трактористы,

мужики весёлые –

ходим посуху одеты,

а купамся – голые!

А потом давай пускать в землю ужиков.

Водочка испужается ужиков – наружу вылезет, тут батька её и хвать за горлышко.

А сразу не пьёт. Поброется сперва, ноги вымоет, шашку надраит. Витьке подмигнёт.

- Добро, - говорит, - Витька! Коня подай!

Витька – коня.

Батька коня издаля оценит, засокрушается:

- Это ж трамвай, а не конь! Возьмёт и переедет, когда упаду. Или сам упадёт. Вон, длинный какой – на повороте упадёт, не устроит. Мне маленького надо коня и чтоб ноги широко ставил – для надёжности… Не мой конь!

Витька расстраиваться начинает, удивляться.

- Твой, - говорит, - конь. Вон, боится как!

- Ну, коль боится, так мой – говорит батька.

Прыг на коня – и за водочку.

- И-шак! – кричит.

“И” – это батька воздух засасывает, перед тем, как стакан опрокинуть, а “шак” - выдыхает, опосля уже.

Витька – в трансе, круги по двору нарезает, батьку подначивает:

- Ну как? Каково?! Каковски?!

И батька – в трансе:

- Я, - кричит, - и-шак! – человек сардонический. С недоумениями! А ты, Витька, ты?!

Витька прыгает рядом, ухватом батьку по башке охаживает, для способствия.

- И я, - кричит, - с недоумениями!

- Чую, - кричит батька, - чую! Генотип мой в жилах у тебя! Батькин генотип! Всецело я батька твой – и по пачпорту, и по анализам! И-шак! И-шак!! И-шак!!!

А конь стоит себе смирнёхонько – нехай, думает, забыл про меня батька. Ан нет! Батька рассуждениями до коня доходил, логическим способом. Глянет на Витьку, а Витька-то сверху коня маленьким кажется, чем положено. Батька и удивляется.

- Зачем это ты, - кричит, - Витька, уменьшился? Отца позоришь?

- Ничего я не уменьшился, - кричит Витька, - ты сам вырос!

- Я, - кричит батька, - в возрасте для роста не положенном. Не иначе, как я на что-то залез!

Глядь между ног – а там конь спрятался.

Батька радоваться.

- Коня, - кричит, - на скаку оболваню! И-шак!

И давай шашкой хлестать, коня стричь. Наголо!

И с места – в карьер!..

Выползет из карьера, камушками отплюётся – и на пасеку…

Славный был батька, когда пьяненький. Только нет-нет, да замкнёт его. Встанет около какого улья, в леток заглянет и расхохочется. И головой при этом кивает быстро-быстро. Витька и одеколон льёт на батьку, и топором рубит – никакой пользы. Замкнуло!

Потом уже, бывало, Витька спрашивает: чего, мол, на пасеку-то непременно? Замыкает же?

А батька сидит в подавленном состоянии похмелья – сурьёзный, взъерошенный, руками разводит.

- Сам, - говорит, - не ведаю. Забавляют они меня, пчёлы эти – навродь и леток маленький, куда меньше – так они ж меньше летка будут, коль в него пролазают? А?..

И на речку идёт – ужиков ловить для колдовства водочки.

 

ЗООЛОГИЯ

Семья у Витьки была зоологическая, до наук падкая, но укладистая. Что ни вечер – водочкой ужинают, а по дороге природу разбирают, то есть выясняют достоинства её и упущения.

Дед, к примеру, Витькин преимущественное уважение имел к улитке. За домик её и склонность оттуда усиками наблюдать. Кто за столом, бывало, улитку затронет, дед – на дыбы.

- Цыц! – кричит, - Не бывать!

И – кулаком о стол.

- Улитка, - кричит, - не есть предмет досуга, чтоб на неё сплетни и домыслы вымещать! Она, - кричит, - есть продукт моего к ней предпочтения!

Витька – аплодировать.

Дед, как гнев первоначальный выпустит, подобреет.

- Улитка, - говорит, - существо незначительное и, возможно, даже неграмотное, но по-своему рьяное и придирчивое к природе! Слон, к примеру, он монстр и похабник, через что вызывает к себе справедливую отрыжку. Нет в нём, слоне, пред Господом содрогания!

И – хохотать.

Тут уж батька не выдержит (а он за слона был!), голову из стакана подымет, на деда покосится.

- Слон, - говорит, - скабрезное существо, не скрою. Но вы его, тятя, ни за что обижаете, касательно Господа особенно. Слон, он весьма даже как содрогается! Так вы, пожалуй, и хобот охаете – изрядный, так сказать, орган!

И мамка туда же, поддакивает:

- Хобот – он и дуть и пожар тушить! В цирке видала!

Дед видит, конечно, что лишку хватил, а возражений не терпит, ярится.

- Хобот, - кричит, - аппарат пневматический, из ряда вон выходящий! Я так скажу, что сам таким хоботом весьма польщён и растроган! Но есть в слоне бесстыжее лукавство к небольшим организмам природы, к улитке той же. Улитка для слона есть объект непочтения и посягательств. А улитка – она душу таит! Она, может, мучительно страдает втихаря от слона? Она может домик свой возит, чтоб в нём незаметно мучительно страдать и при этом всё оттуда усиками видеть и вообще расстраиваться?!

Скажет так – и мордой о стол. Спать. Спит и плачет. Хоть и не царская водочка – а растворяет дедово сердце: не железный, чать, мужик – с сомнениями…

И батька плачет.

- Ну и чё? – говорит, - Это разницы не меняет!

И тоже – спать.

А мамка – та давно спит: в ней веса-то сто фунтов плюс камень за пазухой.

Витька, пока спит, сон видит – предательский сон! Будто слон его катает по деревеньке, а сам добрый и жирный, как училка школьная. И пахнет от слона, как от училки – пимами…

А к утру дед растолкает Витьку, заглянет в души глубины – и за ремень: опять, мол, сапрофит, про слона смотрел?!

А Витька-то за деда как бы был, за улиток, то есть. Орёт, а терпит. Да и чего не терпеть? Дед родной – помереть не даст. Откачает!

 

КРЕПОСТЬ ДУХА

Сваляли раз Витьке пальто из пима. Дядька Талалай расстарался. Другие батькины сородичи дурака валяли, а дядька из пима мог! Валенки мог – на левую и на правую. Ну, а пальто – раз плюнуть, два извиниться. Потому пальто дюжее вышло, крепкое. Поставишь – стоит в уголочке, как язвенник на свадьбе. Вешалки не тянет. С другой стороны, не мнётся. И с этой тоже.

Свалял-то дядька пальто не за так, конечно, а для не простыть. Зима, однако. А Витька без пальто, как дятел без башки. Тому долбить нечем, а Витьке холодно.

Словом, как сваляли пальто, велели Витьке отвернуться, глаза затворить, а ноги расставить.

- Сюрприз! – кричат.

И – хлобысь на Витьку пальто.

Витька, как пальто на себе почуял, гордый стал. Красивый, как фрау! Надул пузырь – и в школу. Поплёвывает на всех из раструба воротника, презирает.

Все-то без польт сидят, нагие. Чихают от мороза, кашляют и икают – материал не усваивают. Витька и сам, конечно, нагой вне пальта. Но оно-то, пальто, туточки стоит, кругом Витьки! И всё-то изнутри пальта Витька знает, понимает и умножает. Даже сто! А сто на сто, как говорится, самоё себя ломит!

Училка видит, как Витька ловок в учении – примеры ему всякие задаёт, на зуб пробует. А Витьке такие примеры – как ослу арба. Впрягся – и а-ну щёлкать, результаты выплёвывать. Работёнка не пыльная, конечно, но забористая. Стал с неё Витька нагреваться: глаза красные, волосы торчком, из раструба воротника пар валит – жар-то весь в пальте держится, не выходит! И такой от Витьки пошёл звериный дух – хоть носы руби!

Девки, кто пожиже, кондратия пообнимали. Одна обняла, вторая… Кондратий смутился даже. А пацаны, те кюхельбеккера стали звать, внагибку.

А дух дремучий вскрепчал: уже и видать его стало – низами стелется, подбородки подпирает! Подпёр школу нечистый дух – стала школа в небо подыматься. Так и улетела бы, когда бы пальто Витькино не сдалось. Взяло, да лопнуло! Не бывает, видать, матерьяла на свете крепче духа человечьего…

А дух Витькин по всему небу с ветром наперегонки игрался. Вороны едва копыта не откинули – за отсутствием оных. Медведи в берлогах заохали, захмелели – по деревеньке зашатались, а не ломили никого. Силушку их, видать, всю дух выпер.

А потом снежком полёг Витькин дух, по весне в землю ручьями ушёл, корни дерев вспоил. Как цветочки пошли – стали дух обратно выпускать. А уж ягодки – те сразу на корм свиньям пустили. Да и тем невесело хрюкалось с такого корму…

Начальничек-то деревеньки, как такое дело унюхал – к батьке на двор, за пальто Витькино корить. Сам напомаженный, как танк на параде. Кричит, примеры приводит.

- Я, - кричит, - человек художественный, грибов на огороде надёргал – избу украсить! Так с той икебаны в холодном поту вскочил ночью – бабку, думал, забыл схоронить, изрядно помершую!

Кричит и кричит.

А батька не сплоховал: обнажил свою экзистенциальную шпагу – язык, да одним словесным выпадом начальничка-то и ущучил!

 

МАВРА

Жила в деревеньке, где Витька жил, девка одна – Мавра, огульно Витьке любая. Всё в ней Витьке нравилось – без изъятий. Да и, подавиться, было чему нравиться! Во-первых, отличница. Во-вторых, жирная. Ну, а в-третьих – училась хорошо! Витька-то сам тощий был, как крюк, и двоечник, а мечтал отличником быть – жирным, как Мавра – и учиться хорошо.

Потом сох по Мавре. Жениться хотел. Женюсь, думает – детишки пойдут жирные, как Мавра, и отличники. Буду, мол, нянькаться с ними, вожжами пороть. Так уж хотелось Витьке жирных отличников вожжами пороть – мочи нет! Уж и вожжи готовые были – в рассоле моченые!

А только Мавра – ни в какую! Она, вишь ты, отличница, с разумением. А отличники не бывает, чтоб рано женились, пока карьера. Отличники, они сначала бухгалтерами стают, а потом уже женются – в пятьдесят лет. Или в шестьдесят. Так Мавра и продинамила Витьку с жениться. Витька ей блага всяческие, знаки пристрастия: жука-колорадца известь – пожалуйста, морду кому набить – нате вам! Скворечник даже сколотил – для жалости.

А Мавра – ни-ни!

- Бонжур, - говорит, - конечно, оревуар и женьшень, но – ни-ни! Я девка харизматическая. Стыд блюду!

И – в школу. Пятёрки учить.

От таких отказов потерял Витька всякую возможность. Захворал, болеть начал. День-деньской лежит себе студнем, газету жуёт. Так бы и изошёл, рассосался вчистую – добро, батька выручил – смекалистый! Взял Витькины вожжи и так Витьку этими вожжами подлечил, что вся хворь из него – как из коня сено. Встал Витька с такого лекарствия, по причине невозможности сесть, плечи расправил.

- Эх, - говорит, - стихами скажу!

Мавра, милая Джульетта,

Ты судьбу разбила мне!

Что-то лопнуло в душе –

Ну, держись теперь, жирбаза!..

С тех пор надразнивать стал Мавру, ехидничать. Как увидает, кричит:

- Эй, - кричит, - дирижаблиха! Монгольфьерша!

А Мавра и в ус не дует – побрилась. Плывёт себе павою. Статная, жирная! Витька-то фрукт копеешный – тощий, как крюк, и с двойками. Нужен он ей, как Дарвину бананы!

Витька, понятно, ехидничает:

- Плыви, плыви, - ехидничает, - семь футов под килем, восемь над головой!

А то и кирпичом бросится, ехидства для. Правда, докидывал редко. Или попадал мимо. Но уж как попадал, так радости было – оптом торгуй! Да из сапог выливай…

 

ИНГЛИШ

Был у Витьки дружок соседский – Адик. Чистенький такой, грамотный. Трусики носил, панамку с пуговкой.

Витька-то всё по деревеньке шастал, паясничал. Где лягушку надует, где шишку съест. А Адик сидит себе в избе, губами фукает, инглиш разбирает!

Витька прибежит, бывало, к соседской избе, Адика зовёт:

- Айда, - кричит, - Адик! Ёжика поброем!

Адику интересно, конечно, ёжика побрить, а терпит.

- Нет, - говорит, - не могу. Некогда!

Витька злится:

- А ёжик-то мол, ёжик?!

А Адик ни в какую.

- Ёж с ним, - говорит, - с ёжиком. Потом побреем. Завтра!

А назавтра опять своё: инглиш, мол. Некогда!

Так и маялся Витька один по деревеньке, паясничал. Где зайцу хвостик зашьёт, где улитку выселит. Перевёл всю живность – скушно стало. Нашёл траншею, где батька обитал, растолкал батьку.

- Буду, - говорит, - инглиш учить! Как Адик!

Батька, хоть и пьяненький, а сочувствует Витьке, по голове похлопывает.

- Верное, - кричит, - Витька, дело! Сомнительное!

Витька руки потирает, радуется:

- Ты мне инглиш-то, инглиш справь! С картинками!

Батька сам радуется за Витьку, хоть пьяненький. Раззадорился в траншее, ужом закрутился.

- Эх, - кричит, - ма! Не хухры-мухры! Аля-улю! Крибле-крабле-крубле!

Витька углядел: разобрало батьку. Давай успокаивать: сосредоточься, мол, в руки возьмись!

А батька совсем плох – ручищами вертолётит.

- От винта! Копанный грот!!

И давай Витьку машинально ударять. Так, приложился, что Витька на Витьку непохож стал быть – из дому не выгонишь! Забьётся в угол, уши завяжет и икает. Пришлось на Витьку панамку надеть. С пуговкой.

Да, ничего – сидит себе в избе, губами фукает, инглиш разбирает. Грамотей!

 

В МЕДВЕДЕВО?!

Пока зима стояла, Витька в школе был занят – знания думал. А как пришло время каникулы отдыхать, оказался Витька не при деле. Без пользы стал по деревеньке кружить – где покурит, где водочку попьёт, где потом с водокачки свалится. Батьке, конечно, неприятно смотреть, как Витька прилюдно пользу не приносит. Тем более, от соседей неудобно. Витька от соседей картошку таскал. Подлунно копанную.

Почесал батька в затылке, на часы глянул.

- Ну, - говорит, - собирайся ты, Витька, в Медведево! Каникулы отдыхать. Через час крейсер туда пойдёт, успеешь.

Витька от таких слов в мамку вцепился, дрожит, как уши под вентилятором.

- Не надо, - кричит, - меня в Медведево! Там мужики пьяные дерутся!

Батька отодрал Витьку от мамки, подзатыльник отвесил.

- Ничего, - говорит, - я сам, пока маленький был, в Медведево каникулы отдыхал. Там все наши каникулы отдыхали – и дядька Талалай, и дядька Турбогей! А то как же? Так что, давай, собирайся, Витька в Медведево!

- А почему Адик - не в Медведево? – кричит Витька, - Почему Адик – в Копенгаген?!

- А потому, что не как ты, - говорит батька, - и батька у него копенгаген, а не как я…

Сказал так – и в плач. Сидит, понимаешь, и тихонечко носом плачет – хлюп да хлюп. Витьке жалко стало батьку, что тот не копенгаген.

- Не плач, - говорит, - батька! Поеду я в Медведево, поеду!

Тут батька в голос запричитал. Схватил Витьку, прижимает его, целует.

- Оно, - голосит, - конечно, поедешь! Но шибко там мужики дикие! Ох, и натерпелся я там, пока каникулы отдыхал! Ох, горе лютое!..

Тут уж такая истерика с батькой произошла, что пришлось мамке водочкой его откачивать и пиявок ставить.

А пока откачивала, крейсер-то на Медведево и ушёл!..

 

БОГАТЫРСКАЯ ИСТОРИЯ

Так получилось, что вся родня Витькина а гражданскую войну воевала. Но так получилось, что Витька в гражданскую воевал за красных и не мыл шашку. А батька воевал за белых и мыл шашку. А мамка воевала и зелёных и природу соблюдала. А тётка воевала за розовы и терялась. А дядька – за голубых и не терялся. А дедка по мамке за жёлтых в красный горошек. А бабка по батьке тоже воевала за жёлтых в горошек. Но белый. А дедка по батьке за бабку по мамке. А Жучка за внучку. А прабабка за гроб Господний. А другая прабабка – за гроб с музыкой. А прапрабабка взяла – и взяла Трою приступом. Стенокардии

А когда гражданскую отменили, Витька прискакал домой, продал коня, шашку и будённову и купил водочку. И батька продал коня, шашку и будённову и купил водочку. И все остальные продали коней, шашек и будённовок и тоже, чёрт побери, купили водочку. Одна прабабка не стала покупать водочку, а купила хлеб, посадила его, съела и стала здоровенная, как Святогор, чтоб Витьку выпороть. И другая прабабка не стала покупать водочку, а купила козла спортивного, прыгнула через него и стала ловкая, как Добрыня Никитич, чтоб Витьку выпороть. А Витька выпил водочки, стал хитрый, как Алёшка Попович, вырыл ямку, сверху положил сыр и, когда прабабки его учуяли, дёрнул за верёвочку, дверь и открылась. Прабабки упали, Витька их закрыл, а сверху опять сыр положил, как было… Вот, собственно, вся история, если без подробностей. А если с подробностями, то наоборот. Но тогда Витьку жалко…

 

ТАРАКАН

Пошёл раз Витька в лес дятлам носы точить, чтоб крепче долбили. Дятлы за это с Витькой жуками надолбанными делились. Для дела. Чтоб в банку сажать. А когда помрут – выбрасывать.

Ну, точит себе Витька и точит. Вдруг видит: темно. И мамка с крыльца зовёт.

Ау! – кричит, - Витька! Домой айда! Ночь спать!

Витька обрадовался – жуков в рот покидал, чтоб мамка не заругалась – и домой. Ночь-то в деревеньке редко наставала, потому и спать нечасто приходилось. Праздничек!

Прибежал Витька домой, прыг на полати. А спать не умеет. Он пока на свете жил, ни одной ночи не наставало. Мамка – тут как тут, спать Витьке помогает, чтоб ночь зря не тратил.

- Глаза, - говорит ,- закрой. И храпи. Враз уснёшь!

Витька закрыл глаза, видит: батька пьяненький. Будто сидит на дереве, на баяне играет, а сам Витьке подмигивает и поёт матерно… Витька глаза открыл – нет батьки. Закрыл – опять батька. Совсем пьяненький. Сидит на дереве, баян уронил и руки тянет к Витьке – сыми, мол… Ну, думает Витька, храпеть лучше буду, чем батьку смотреть. А про жуков во рту забыл. Захрапел, да как поперхнётся – попали жуки не в то горло. Во второе. Пока кашлял, жуки из третьего горла повыскакивали. И сон нейдёт. Ладно, думает Витька, делать нечего – про батьку посмотрю. Авось, свалился с дерева…

Только глаза закрыл, слышит – хруст какой-то. Будто кто челюсть тихонечко ломает. Глянул – а по полатям таракан ползёт. Не то, чтобы большой, но и маленький. Средний. С огурец. Витька таракана поймал, а как распорядиться –не знает. Маленького батьке в папиросу запихать можно, на большом – деков катать. А среднего куда?.. Взял и отпустил таракана.

- Иди, - говорит, - на все четыре! И не вякай!

Таракан, дурачок, возьми и послушай Витьку. Пошёл на все четыре, тут его и разорвало. Вякнуть не успел!

Витька – в плач. Таракана жалко! Редкий экземпляр – средний. Всю ночь глаз не сомкнул, плакал. Так и остался невыспатый.

Сколько лет прошло, а с той поры не стало больше в деревеньке ночи. Витька уже в мощного парня вырос, на полатях рукодельничает – жениться тренируется – а на тебе: ползает навроде мухи морёной. Невыспатый! Ни работать ему, ни другой забавы. Одна возможность – водочку с батькой пить с утра до ночи. Ну и пьют. Пьют. Пьют. Когда она ещё, ночь то?

 

ТЕРЕМОК

Однажды настругал батька спичек в корытце и запалил. Что будет, поглядеть. Доглядел, как изба горит и в затылке заскрёб. Жить-то теперь где? Ещё Витька, дурачок, с рыбалки прибежал – на горшок просится.

- Ну, - говорит батька, - теремок придётся делать.

Витька – канючить.

- Ты мне горшок скорее сделай! Какой ещё теремок?!

- Вот такой теремок, - показывает батька, - не низкий и не высокий.

Витька видит – опоздал батька с горшком, успокоился:

- А почему вот такой? - спрашивает.

- А потому что мне, длинному, в низком несподручно. А ты, карлик, в высоком мучаться будешь!

Сказал так – и сделал теремок. Без единого бревна!

Так и зажили Витька и батька в теремке. А потом на охоту пошли - чтоб лося застрелить, а потом рога с него снять и на себя надеть. Поглядеть, что соседи скажут. Ну, поохотились, послушали, что соседи сказали, набили соседям морду за такие слова и домой пошли. Подходят, а теремке светло, водочку пьют. И целуются!

Батька – за ружьё.

- Ни хрена себе, - говорит, - кто в теремочке живёт?!

А из теремка три башки высовываются, хохочут.

- Я, - говорит первая. – Клим! Живу – и хрен с ним!

- А я – Евграф! Живу – значит, прав! – говорит другая башка.

- А я, - говорит третья, - Ефрем! Жру больше, чем ем!

Батька видит, что к Ефрему что-то приделано.

- А чего у тебя там, Ефрем, такое? – кричит, - А?

- Трал! Поел – убрал. А ты сам кто будешь?

Батька от таких слов враз разозлился.

- А я, - кричит, - батька, за нос хвать-ка!

Похватал Клима, Евграфа и Ефрема за носы – и долой из теремка. Заодно трал отобрал, чтоб Витьке заместо горшка. Витька опомниться не успел.

- Кто ж это, - говорит, - был?

- Да этот, - говорит батька, - Ефрем – и хрен с ним. Наносное это, Витька, не бери в голову!

А Витька потом всё равно про Ефрема думал. Вырасту, мол, и такой же стану. Весёлый! Решил так – и на трал.

 

ПЕРВАЯ РЫБАЛКА

Как-то по пьяной настырности взял батька Витьку на рыбалку. Трезвый не взял бы – баб на рыбалке, оно хуже, чем на крейсере. А Витьку батька за бабу держал, за то, что матом не разговаривал. И брился редко.

Словом, принёс Витька батьку на рыбалку, в кусты положил. К Мурашам, чтоб не скушно. Мураши по батьке бегают, усиками знакомятся – кого принесли. Щекочут! Батька хихикает и песни поёт. А Витька что делать не знает – рыбалка-то первая!

Батька видит, что у Витьки рыбалка первая, расчувствовался от участия – советом помогает.

- А-ну, - кричит, - Витька, червяка тягай!

Витька удивляется.

- Как это, - говорит, - тягай? Его же копают?

- Бурундук копает! – кричит батька, - В известных обстоятельствах! А ты – тягай. Воды налей, где сухо – червяк, он от воды рыло наружу высовывает – интерес у него, откуда вода. А ты его за рыло – и тягай!

- Показал бы, - говорит Витька, - как.

Батька возмущается.

- Что ты, что ты! – кричит, - с моими руками?!

И мурашей кокетливо трогает, чтоб раззадорились и ещё больше усиками знакомились, чтоб хихикать.

Витька видит – руки у батьки пухлые и белые, как у братика годовалого. Водочка – занятие умственное, пальцев не мозолит. Вздохнул и давай червей тягать. Натягал полведра, удочки забросил – свою да батькину.

Батька в кустах заворочался, на поплавки глядит.

- Эко, - кричит, - у меня, старого, поплавок встал! Почище твоего, Витька, молодого!

Витька смотрит: верно, стоит на батькиной удочке поплавок, а на Витькиной – лежит. А батька хвалится:

- Грузить надо поплавок-то, грузить!

И – хлобысь стакан-другой-пятый. А потом говорит:

- Айда, Витька, в эхо играть. Я – слово, ты – слово. За мной повторять будешь!

Витька плечами пожимает: батька всё-таки, не чужеродный человек. Хоть и с приветом.

- Айда, - говорит, - в эхо…

Батька напрягся.

- Ныряет! – кричит.

- Ныряет, - говорит Витька.

- А дурак повторяет!

- А чего это – дурак?! – говорит Витька.

- А ничего, - говорит батька, - так, сорвалось. Обратно давай.

И кричит:

- Недоенное вымя!

- Недоенное вымя. – говорит Витька.

- Странное у вас имя!!

Витька хмурится:

- А чего это – имя?! Не имя вовсе!..

Бать хохочет в кустах, лицом об пол земли бьётся, по лбу кулаками барабанит.

- Не имя, - кричит, - не имя! Прости, Витька, опять сорвалось! А-ну, по третьему разу, для итога…

И кричит:

- Чёрный!

- Чёрный… - говорит Витька.

- Утонуть тебе в уборной!!!

Витька совсем обиделся, рад бы подзатыльник дать батьке. За эхо. А не подступишься – в батьке от водочки изменения произошли. Совсем задичал под кустом, клыки скалит, шерсть на затылке дыбом.

- Чую! – рычит, - Чую!..

Учуял, понимаешь, стадо колхозное – и галопом к нему зарядил. Вмиг доскакал. Стадо недалеко пасли – на холмике – так Витька всю трагедию прямо глазами и видел. Три коровки батька задрать успел, пока пастух опомнился. Тут уж – от ворот поворот. Батька, хоть и пьяненький, а ружья боится. Потому как по молодости подавился ружьём… Порычал – и восвояси. Пастух бы и рад пристрелить батьку, да рука не подымается. Бревно мешает. Он его к руке приспособил, заместо якоря, чтоб с холмика ветром не удуло – малохольный был пастух в деревеньке, весу не хватало. Да и коровки, что батька задрал, так себе оказались – других батька и не осилил бы, годы не те.

Это по молодости он, батька, лютовал: не то, что коровку – быка мог смочь! Во всякой позиции. За ночь, бывало, полстада выкорчует, а не ест. С сыро тошнило. Облавы на батьку копали, собаками травили, флажки вешали. А что он, дурак какой, флажков бояться? Неприятно, конечно – но батька хитрый приём знал против флажков. Заткнёт глаза пальцами – и нет их. Флажков, то есть. Тем и спасался. А что до собак, так батька сам их травил – нажуёт стекла и рассуёт по мискам. А стекла ж не видать, коли оно прозрачное. Собаки и кушали свой последний фуршет… И ещё способ был – булками собак кормить, чтоб жирными были и догнать не могли.

В общем, имел батька славу зверя хитрого и неумолимого. Волки, помнится, приходили к батьке, просили, чтоб в стаю принял. Вожаком хотели поставить. А батька – ни в какую.

- Я, - кричит, - вам не Маугли! Я – батька!

Волки обиделись.

- Алкаш ты! – говорят, - Как батькой-то стал, непонятно.

И – в лес, пока батька не догнал.

Такие вот хроники…

А Витька, пока батька скотину гиб, ерша поймал. Покрутил его – штука занятная, дрыгается – в рот заглянул. А рот у ерша – дудочкой. Витька захохотал и с ума сошёл. Мозг не выдержал на рот дудочкой смотреть – первый раз всё-таки на рыбалке… Раскричался, распрыгался – голосок звонкий. В больнице и услыхали. Поймали Витьку, к кровати привязали, чтоб лёжа жил. И ничего, живёт. Ест лёжа, спит лёжа, ходит лёжа…

Матом думает. Вслух.

- Ерша, …, - думает, - я …, положим, поймал! А , …: (…, …)…; …? А?!

 

РАЗЛАПИСТАЯ ИСТОРИЯ

Семья у Витька незначительная была, коммерческая. Мамка на пасеке пастухом служила – шмелей пасла. А батька художником был. Известным. Его все в деревеньке знали, за художества его. А всё из-за водочки. Пока тверёзый – не видать батьки. Лежит на печи, таракана гладит. Или Богу молится. А как выпьет – удержу на него нет. Научным делался. Примет водочки, сделается научным и давай таракана лупой палить – лазер испытывать. А то коров колхозных хвостами свяжет – какая перетянет. А то морды соседям набьёт – для закалки. Такие вот художества.

Прямо сказать, не лежал батька на печи и Богу не молился. Потому что тверёзым не бывал. Всё пил, без изъятий. Что жидкое, так пил, а сухое в ушате разбалтывал. Но к водочке имел особое предпочтение, как к продукту питания. Обедал ей, ужинал… А раз ужинал, так и завтракал. Словом, пил батька гомерически. Соседи-то на него удивлялись:

- Как ты её пьёшь только, противоядие эдакое?!

А батька ничего, разъясняет.

- Я, - говорит, - человек первобытного склада, без особенностей. А водочка мне власть даёт. Я от неё дерусь быстро. И природные процессы понимаю. Отчего, к примеру, таракану крылышки?

Соседи поскребут в затылках, да разойдутся: кто ж его ведает, отчего?

А батька хохочет в вдогонку.

- А оттого, - кричит, - что и к примеру! Примерил – и будя! Как мамка наша: примерит, что красиво, а оно ей как пню – грива!

Мамка от таких слов нещадно расстраивалась. Выйдет на крыльцо, побьёт батьку и скажет с укоризной:

- Эх ты, дискобол! Работы на тебя нет!

И на пасеку – пчёл доить.

А работёнка-то у батьки была! Серьёзная работёнка, сезонная. Как на речке лёд сойдёт, батька с обозами ходит, броды щупает. Идёт, понимаешь военный обоз, а впереди батька с флагом и древком. Флаг – это чтобы видели, что военный обоз, и ниппеля не свинчивали. А древком речку щупает. Где мелко, там, понимаешь, брод – а не понимаешь, переправа. Фортификация, словом.

За такие подвиги страшно много имел батька регалий – и круглых, и маленьких, и на шею вешать.

Традиция была такая семейственная. Батька, когда пьяненький, ловко умел разговаривать, так разговаривал, что дед Витькин с Суворовым через Альпы ходил, горы щупал – где ниже. А прадед с Сусаниным на болоте – где жиже…

Степенно рассказывал. С выражениями. Так и пёрли из него, батьки, военные выражения. После гороха особенно с чесноком. Надуется, за горло схватится, да как бумкнет:

- Бронетранспарант!

У соседей, которые приглашённые батьку слушать, от таких слов горох на двор начинал проситься.

- Ты, - говорят соседи, - по простому говори! Матюгами! Мы люди отпетые!

И на Суворова незаметно переводят.

Тут уж батька – на коне! Ему, если про Суворова, непременно на коне ездить надо было. Для высоты положения. Ездит, в затылке чешет. Шпорами.

- Эх, - кричит, - ма! Суворов, он регалии не как щас давал. Со сковороду!

И Витька – туда же.

- Да что, - кричит, - регалии! Суворов и сам не как щас был! Не лыком шит!

- Не крючком вязан! – мамка поддакивает.

А батька рад за такое к Суворову доверие, кричит:

- Суворов хоть карапузом родился, а в мужика вырос! Не как щас!!

И – драться.

Соседи по избам, мамка – по соседям. Витька – на печку, типа болеет (батька больных не бил – заразы боялся)…

Такая вот разлапистая история.

А кота Витькиного Можаем звали, в честь Нестерова.

 

ДЕДУШКА КОНДРАТ

Послали раз в Витькину школу компоту – детишек поить. А на школе ж не написано, что она – Витькина? Так и бродил компот от школы к школе. Пока правильную не нашли.

Выпили детишки забродившегося компоту, стали весёлые давай дедушками хвалиться.

- У меня, - кричит Бородавкин, - дедушка был первым в России революционером! Ему семи лет не было, как он погиб! От шашки!

Витька удивляется:

- Чего это он тебя от шашки-то погиб?

- А ничего , - кричит Бородавкин, - он со Святогором в “чапаева” играл!

- И что?! – кричит Подушкин, - у меня дедушка вообще был первым в России гомо сапиенс! Понял?!

Витьке опять удивляется:

- Дурак ты, - говорит, - Подушкин. Я б сказать постеснялся, если б у меня дедушка гомо был. Как только от такого гомо-дедушки батька твой произошёл?

- А вот и произошёл, - кричит Подушкин, - он, дедушка, не просто гомо был, а сапиенс! В бабах толк понимал! Ты про своего лучше скажи! Слабо?!

А Витька про дедушку своего и не слыхал даже. Батька помалкивал. Мамка тоже. Вроде как и не было.

А детишки наседают.

- Скажи, скажи, - кричат, - или тебя в капусте нашли? За фермой?!

- А вот и скажу, - говорит Витька, - дедушка у меня первым космонавтом был. Во как!

Сказал – и выпил ещё компоту. А потом ещё. И – на боковую. Только уснул, стал Витьке мужик мерещиться – здоровенный, борода веником – до трусов. Будто сидит мужик на полатях и ремень точит.

Витька глаза открыл.

- Ты кто? – спрашивает.

- Кто, кто, - говорит мужик, - конь в ландо! Дедушка твой, Кондрат Покойников.

И – за ремень.

- Сейчас, - кричит, - изображу тебе, каков я был космонавт, Ганс ты, Христиан, Мюнхаузен!

Витька от ремня увёртывается.

- Врёшь, - кричит, - не возьмёшь! Ты ж, дедушка Кондрат, сто лет, как откинумшись – привидение, то есть! А оно невещественно!

- Вещественно, невещественно, а научу существенно! – кричит дедушка Кондрат, - А то – космонавт! Ты у меня ходить стоя будешь!

И а-ну Витьку полосовать. Да всё по тому месту, по тому месту. Где Витька к ногам крепится.

Витька – в плач.

- А кто ж ты, - причитает, - был, дедушка Кондрат? Мне батька не рассказывал!

- Алкаш был! Был – и есть! Лютый алкаш!!! Я, может, в восемьсот шестнадцатом…

- Знаю! – кричит Витька, - Знаю! Училка рассказывала, как мужик слона через хобот надул!! Не ты ли?!

Дедушка Кондрат обрадовался, ремень бросил.

- Это я потом надул, с радости. А сперва перепил. Слон тот с пяти ведёр рухнул!.. Я вообще, Витька, атлетом был! Валенки для потехи надувал. Да что там, валенки – бутылку надуть мог!

- Ух ты! – говорит Витька, - Докругла?!

Дедушка Кондрат расчувствовался, слезу пустил.

- Докругла… - говорит, - Эх, кабы живой был, я б тебя, Витька, выучил…

Сказал так – и испарился. Надогонку только Витьке кулачищем погрозил: про космонавта чтоб ни гу-гу больше. А то, мол!..

Наутро кое-как Витька глаза с компоту продрал. Позавтракал рассольчиком – и в школу. На атлета учиться!

 

ЗЕЛЁНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

Напился раз батька Витькин до зелёных человечков, ввалился в избу, бердан схватил, схватил лыжи – и в лес.

- На лыжах - кричит, - сподручней!

Лёг на лыжи, пальцами толкается – и едет. Пальцы-то у батьки сильные были – от плавания. Батька, он на пляжу улежать не мог – непременно ему плыть надо было. За буйки. По такой причине привязывали к батьке фал, чтоб за буйки не плыл. Так батька сутками к буйкам плыл, пока напряжение не уставало. Удивлялся потом: вроде, мол, не далеко, как посмотреть, то и нет.

В общем, пошёл батька в лес.

- Ты куда? – кричит мамка.

- Туда! – кричит батька, - Зелёных человечков стрелять. Они лес едят!.

- Как едят? – кричит Витька, - Каким таким макаром?

- Простым! – кричит батька, - сидят на ветках и едят. А как меня завидят, шушукаться начинают: “шшшухер!”, мол.

И а-ну по кустам из бердана заряжать. Дуплетом.

Витька – за лопату.

- Какие ж это, - кричит, - человечки, когда листья?!

А сам батьку по башке стукает, для оказии – аж набекрень своротил. Батька башку поправляет, удивляется:

- Смотри-ка, - говорит, - действительно, листья. Чего ж они сразу-то не сказали?!

Витька видит – не доехал батька до Тулы, в Клину зазимовал. И давай ещё стукать. Тут с батькой оказия произошла – в отчаяние вернулся.

- Хватит, - кричит, - меня стукать. Понимаю, что листья. Тоже мне, пренцендент! Дед мой вообще до слона в крапинку напивался. Все мужики в деревеньке меру знали: пьют себе и пьют, а как слон померещится – будя! В смысле, простой слон. Без экивоков. А дед до слона в крапинку напиться мог! А помер-то как? До того напился, что крапинки по слону ползать стали. Дед а-ну приглядываться. Пригляделся, а крапинки те, оказывается, маленькие слоники! И тоже в крапинку! Дед обратно приглядываться стал – а ну как на маленьких слониках ещё меньше слоники есть?! Ну, и помер. Глаза выпали – от напряжения фантазии. А без глаз – чего? Как без рук! А без рук – чего? Как без глаз! А без… А без…

Сплюнул, схватил бердан – и в лес. Зелёных человечков стрелять.

Да я, собственно, поддерживаю батьку. Зелёные-то они, может, и зелёные. Хоть голубые! А лес нечего кушать! Мало его, леса, осталось… На баню не хватит.

 

СУДЬБА

Был у батьки Витькиного брательник – дядька Грималкин, которому на роду было написано быть дворником. А дядька Грималкин не знал – школу отучил, институт. На работу устраиваться прибыл. Философом. А на работе комиссия. Вес спрашивают, рост. Что за резьба у слона. На хоботе. Чем суслики питаются. В период течки.

Дядька Грималкин вопросы как орешки хрумкает, благо умный.

- Семьдесят! – кричит, - Сто тридцать! Метрическая! Луком!

Комиссия рада.

- Ладно, - говорят, – последний вопрос. Какого ты рода?

- Мужского, - говорит дядька Грималкин.

- А-ну, подтверди!

Дядька Грималкин подтвердил, а там написано: “Быть дворником”.

Ну и поставили дядьку Грималкина ни за что ни про что дворником. За надпись какую-то.

- Что говорят, - написано пером, - то не вырубить топором!

Хотя предлагали. Но дядька Грималкин не согласился, вырвался.

- Не надо, - кричит, - ничего вырубать! Дворником буду, как написано!

И сделался дядька Грималкин самым злым дворником. Старенький уже, а проходу во дворе не даёт никому: стоять, мол! И метлой, метлой! А сам бумажку сунет, перо.

- Пиши, - кричит, - “Быть дворником”!

Потом зайдёт за угол, пыхтит, почерк сверяет.

- Найду, - пыхтит, - того Лафонтена, который мне на роду написал… Ух чего сделаю!

Ну и нашёл. Соседка мамки его, Карлы Мартыновны, и написала. Рогнеда Репетузовна. У них с Карлой Мартыновной с младенчества спор был – кто первей родит. Карла Мартыновна на коне семь вёрст проскакала – и родила первей. Соседка со зла и написала. Только дядька Грималкин не стал ух чего Рогнеде Репетузовне делать, потому как она не соседка уже была мамки его Карлы Мартыновны, а его, дядьки Грималкина, невеста. Ибо дядька Грималкин её полюбил. Поздней любовью – у гробовой, так сказать, доски. И, соответственно, в интересах наследства.

Бить даже не стал.

- Дура ты, - говорит, - чем дворником, первым космонавтом записала б лучше. Или врачом… Пропедевтом! Я б тебе мозги вправил!…

Сказал так – и женился на Рогнеде Репетузовне. Пока топором не вырубили.

 

КЛАССИФИКАЦИЯ

Учился Витька в школе не то, чтобы очень хорошо, а с приветствиями. За партой усидеть не мог – всё его на дерево тянуло. Сядет на дерево напротив окошка школьного и учится оттуда. А заодно гнёзда разоряет, яйца дроздовые ест. Для голоса. Чтоб ругаться баритоном. Или сорвёт яблоко, червячка из него выкусит – и тоже ест. Пока шевелится.

В школе все эти проделки терпели, пока Витька девок не трогал. Ну, Витька и не трогал, коли терпят. А потом не сдержался – одну потрогает, другую. Какой косу выдерет, какой позвоночник повредит.

Училка Витькина сама девкой была – обиделась за девок и выгнала Витьку из школы.

- Иди, - говорит, - хлеб паши. Коли такой сильный.

Батька как узнал, что Витьку из школы выгнали, обрадовался

- Айда, - кричит, - теперь, Витька, в институт! А там, глядишь, из института выгонят, начальничком поставят – фуражи красть!

А Витька ни в какую.

- Не хочу, - говорит, - в институт. Жениться дальше пойду! На девке!

Батька смеётся.

- Женись, - говорит, - карапуз ты статный. Получится! Только отчего обязательно на девке? Девки, они разного рода бывают!

- Как это – разного?

- А так это, - говорит батька, - что бывают девки непочатые – навродь бутылки. И этикетка при ней, и пробка фабричная. А с нутра – кислушка! И наоборот.

У Витьки аж уши встали от внимания.

- А ещё, - говорит, - какие девки бывают? Кроме этого?

- Троганные бывают. Навродь бутылки. Тронешь – лёд, а внутри – пламень водки!

- А ещё какие, ещё?!

- Ещё пробованные бывают. Навродь бутылки. Пробуешь её, пробуешь, - а там – бац! – и пусто. Вдруг. Или траченные – чистая, так сказать, форма. Навродь бутылки – только что сдать её, да новую купить… Ты, Витька, коли замуж – так лучше на бабе!

- А бабы – чего?

- А в бабах путаницы нет. Они все, стервы, одного полу!

- А мамка-то наша, мамка?!

Батька – хохотать.

- А мамка – оно особое удовольствие. Навродь стола шведского – кто поспел, то и поел.

- А ты, батька, поспел?

- Ага, поспел… В группе лидеров! Отчего, думаешь, недоразумение у нас с мамкой твоей? А оттого, что ты рыжей масти, а я – брунет с проседью. Противоречие!

У Витьки от таких слов уши обратно упали. Взобрался на батьку, по голове ему стучит, плачет.

- Эх, - говорит, - и дурак ты, батька! Каков же я рыжий? Ты ж сам всё мыло на самогон извёл, так я год как кирпичом башку мою. Оттого и рыжий. А так брунет я, брунет!

Батька обрадовался, взобрался на Витьку, тоже по голове его стучит.

- Спаситель, - кричит, - теперь и с мамкой твоей недоразумения не будет! Я ж, Витька, на последнем издыхании был – больно драться она ловка, мамка твоя. Жалости не имеет!

Сказал так – и за водочку. Настроение подкрепить.

И Витька передумал – не пошёл дальше жениться. В институт поехал. Чтоб выгнали скорее и начальничком поставили – фуражи красть!

 

ВЕРХОТУРА

Был Витька маленький, а ходить сподобился. Так батька его на улицу и отпустил:

- Гуляй, - говорит, - Витька, на улице. Только на верхотуру не лазай – под напряжением она!

Витька обрадовался такому факту и бегом на улицу, а с улицы на горку за деревенькой. Там, за деревенькой, как раз верхотура стояла. Здоровенная, железная. Аж гудит от напряжения. Витька, конечно, на верхотуру. Долез моментально до верха и руку под напряжение сунул – тоже погудеть. Башка от напряжения возьми и загуди. Витька послушал, как напряжение в башке гудит и слезать собрался. А ни в какую! Рука к напряжению прилипла – не идёт обратно. Витька расстроился, запричитал, батьку кличет. А батька и забыл про Витьку – как его, такого маленького, запомнишь?..

Рядом ворона сидит – тоже под напряжением: красная вся, и башка у вороны гудит, как у Витьки.

Уже к ночи собрались мужики Витьку спасать. Только бестолковые они, мужики, когда к ночи-то: кто пилит верхотуру, кто топором рубит, а больше дерутся при этом, девок мнут, да песни горланят. Один дядька Талалай смекнул напряжение снять. Как дёрнул рубильник – Витька и свалился с верхотуры вместе с вороной. Ворона встала гордо, отряхнулась – и давай лететь. Летит красная вся, гудит и дорогу себе глазами освещает.

И Витька после того раза ещё неделю под напряжением ходил – током всех стучал. Возьмёт небольшое животное в руки – шарах! – и нет небольшого животного. Пойдёт корову доить – хвать её за титьки – отлетает корова метров на двадцать, да ещё рогами в прохожем человеке застревает. Оторви её потом, корову, если адрес не знаешь.

Решил батька не пускать больше Витьку на улицу гулять – так и просидел дома парень до самой тюрьмы.

 

УЛЕЙ

Как упоминалось, отношение батька Витькин к водочке имел сугубо платоническое, то бишь пил её, потраву, за милу душу. Сначала. Покуда водочка стоила семь. А потом стала водочка стоить восемь. Вдруг. И, соответственно, батька потерял возможность её пить. Вернее, пить мог. НО без возможности.

Решил тогда батька пчёл разводить, чтоб мёд получался, а из мёда гнать посконное, которое пить. Чтоб спиться и помереть к чертям собачьим. В девяносто, как Робиндранат Тагор. Чем так жить…

Заместо ящика с дыркой, который улей, приспособил батька дупель. Искусственный. То есть, скворечник. Который искусственно делается человеческими руками, в отличие от дупеля, который дятел в дубу естественным путём пробивает головой… Скворец-то как раз из дупеля выбыл по причине смерти на яйцах, хоть и был холост. Это кукушки скворцу свои яйца подсунула и тому дилемму пришлось думать. С одной стороны, на яйцах сидеть надо, чтоб их вылупить, а с другой стороны сидеть так, чтоб не отсидеть. А как не отсидишь, если с одной стороны? Задумался, и обед проворонил – вороны обед скушали. Так помер от голода.

По этой причине место скворца временно занимал орёл. Орёл, сами понимаете, пернатое объективное, всем телом в дупеле жить не помещался и жил раздельно. Головой в дупеле, окорочками наружу. Правым и левым.

Батька с орлом посоветовался: птица ты непьющая, морда у тебя небольшая. Так что, на пчёл места хватит. Не стеснят!

Ну, орёл и согласился. Больно убедительно батька объяснил – с примерами из охотничьей практики. Батька на писал на дупеле “Улей”, чтоб без претензий, и в хлев поставил.

Витька удивился сперва.

- Отчего это, - говорит, - непременно в хлев?

- Вычитал! - говорит батька, - Пчёлы, они до невозможности микроклимат любят. А уж в хлеву куда как микроклимат – носа не отомкнёшь!

И а-ну ждать, как пчёлы заведутся. Однако, произошло обратное. Завелись супротив пчёл в улье мухи. Здоровенные, зелёные. Рой целый! Но работящие. Чуть солнышко, мухи лапками посучат – и за работу.

Батька радуется.

- Ишь, - говорит, - лапками сучат, рукава закатывают! Чтоб не замараться.

Правда, к мёду имели мухи отношение косвенное. Да и в поле из хлева летать не с крыла. Тем паче зимой. Словом, насобирали мухи в улей, сами понимаете, чего. Нагребли, можно сказать, с горкой.

Батька-то как по весне улей опростал и орла прокисшего вытряхнул, так и ахнул: у меня, мол целый хлев этого, сами понимаете, чего! А потом сплюнул – где наша не пропадала! – и нагнал бочку посконного. Из, сами понимаете, чего.

Нагнал – а давай пить. Моржом! Соседям наливал. Те стеснялись поначалу, всё норовили батьку и варево его одеколончиком прижечь, в целях профилактики… Постеснялись, постеснялись – и а-ну хлебать половниками. Халява же! Недаром, знать, Карла Мартыновна говаривала, бабка Витькина: нахаляву и пуля – валидол!

А как похлебали соседи посконного, так говорят батьке эдак не в обидки:

- Чего это ты, Чапа, до сами понимаете, чего, изловчился? А?!

А батька – в штыки.

- А у меня, - кричит, - вся жизнь – сами понимаете, чего!..

И – хлобысь половник.

 

ГОРБАТИЙ И МОРДАТИЙ

Витька-то, он не всегда такой был, как щас. Умником был! И в геометрию умел, и в алгебру. Физику даже мог, если без току. Сурьёзничал. С роднёй только не срослось – весёлые больно были люди, без предвзятия. И про Витьку хотели, чтоб весёлый и без предвзятия.

Пошагал раз Витька гриб рвать – мамка велела. Приспичило ей, вишь, гриб съесть. Она его, гриб, ни в жисть не съедала – усохнуть боялась (а у ней полродни с незрелого гриба усохло).

- Иди ты, - говорит, - Витька, - куда Макар телят не гонял. Гриб рвать!

- Усохните, мамаша! - говорит Витька, - Царствие вам небесное.

А мамка хихикает.

- Сам дурак, - говорит, - ступай, сынок!

Ну, Витька – к Макару. Дал Макар Витьке карту, где не был. А на карте-то не сказано ничего про телят. Может, он на этой карте овец не гонял? Или девок с сеновала? Таким макаром заблудился Витька. Стоит посередине леса, башкой крутит в поисках направления. Глядь: мужик. Противный, зелёный. За гривой горбов полвагона. Представляется Витьке.

- Горбатий Страшилов, - говорит, - из страхолюдцев. Кто смел – того съел, а кто трус – получай арбуз!

И арбуз протягивает – держи, мол.

- А я и не трус вовсе, - говорит Витька, - мне и с арбузом, как без!

А сам дрожит, как отбойный молоток.

Тут другой мужик: морда красная, кожа на морде лишняя лоскутами висит.

- Мордатий Морщинов, - кланяется, - из лютодеев. Кто смелый, тому – хлобысь по башке, а кто трус – тому сюрприз в ишаке!

И ишака протягивает.

- Ну и где твой сюрприз, - говорит Витька, - а?

- Как где? – говорит Мордатий, - я же сказал – в ишаке! Покормишь ишака, получишь сюрприз!

Витька совсем перетрухал. Сбежать бы, думает. А ноги нейдут. Ослеп даже, со страху-то. Едва прозрел – третий мужик:

- Астматий Душилов мы, из стратостатцев!

Сам синий, глаза – дырочки, на улей похож. Ух, и противная рожа!

- Всё! – думает Витька, - Ездец мне через Стикс…

Пассатижи для грибов выхватил, клацает ими, брань кричит.

- Ша, мол, карапузы!

А сам в морды целится. Тому, особенно, который на улей похож. Больно рожа противная! Напрыгивает, как тарантул, клацает.

Враги опешили – и в кусты.

- У, говяжий глаз, - кричит Горбатий, - батьку не признал! Чапа я, батька твой!

- А я-то, я, - кричит Мордатий, - дядька твой! Дядька Талалай, брательник батькин!

Витька глядит – точно: батька родной с дядькой Талалаем. Со спугу-то не признаешь!

- А ты кто, - кричит, - который на улей похож?!

- Так я улей и есть! - в ответ, - я его на башку надел, чтоб страшнее было. И вообще, не мужик я, а девка бывшая! Мамка твоя!

- Вы это чего?! – говорит Витька.

Трясётся весь, пассатижи так и прыгают в руках, клацают.

- А ничего, - говорит мамка, - шутка! Напужать тебя хотели, чтоб дурачком стал. Больно правильный ты у нас, умник!

Стащила с башки улей – и домой…

И Витька – домой. Даже обижаться не стал. Да и поздно обижаться-то!

Он, Витька, после такого случая, как щас стал – весёлый парень, без предвзятия. Истории про него складывать стало интересно. А то раньше что? Про алгебру что ли складывать, про физику без тока? А чего она за физика – без тока? Шестой класс! Рычаги, да эврика в ванной…

 

СУДНО

Был раз у Витьки энурез. Рыбалка во сне снилась. Вроде и не пьёт на ночь – а наутро в кровати озеро речное. Такая вот вредная болезнь. Решил тогда батька Витьке судно купить – чтоб в судно рыбалка снилась. Ну, и купил – денег-то море! Отдал батька за судно море денег и не налюбуется на покупку! Хорошее судно! Новенькое, здоровенное – не судно, а флагман флота, вёдер на сорок. А то и на пятьдесят вёдер. Естественно, стал батька в таком судне на рыбалку плавать, динамит под воду пихать. Так до сих пор и плавает – не жалуется. Друзья-рыболовы, глядишь, по три лоханки сменили, а судно всё как новенькое – борта сверкают и надпись на борту гордо горит: МИНЗДРАВ СССР.

А Витька так и спит в своём речном озере. Отсырел весь, сморщился, как палец в бане. Все деньги на судно ушли – где теперь второе море денег взять, а? Ладно, хоть на спиннинг Витьке осталось – чтоб рыбалка не зазря снилась!

 

БОЛЬШАЯ РУКА

Раз Витька с мальчишками в войнушку играл и нашёл руку. То есть залёг в разведке, а чтоб время скоротать, ногти стал грызть. Погрыз на левой руке, погрыз на правой. Жалко, думает, рук мало – время осталось! А тут как раз ещё рука – прямо под Витькой. Витька обрадовался, погрыз на ней ногти – и бегом дольше в войнушку играть.

Как наигрался в войнушку, про руку вспомнил. Вернулся, где в разведке лежал, нашёл руку и разглядывает. Не рука – ручища! Большая, красная и водкой пахнет.

- А, - говорит Витька, - заберу руку – всё равно ничья, раз за так лежит. А я на пользу пущу!

Схватил Витька руку – и к Подушкину, на марку менять. Подушкин как раз руки собирал, а Витька – марки.

Поменял Витька руку на марку с Чайковским – и домой скорей, батьке марку показывать. Прибежал, а батька плачет. Витька батьку пожалел, обнял:

- Чего, - спрашивает, - плачешь?

- Да вот, - говорит батька, - шёл себе пьяненький, не трогал никого. А на встречу тётка прохожая. Я её щупать, а тётка, стерва, собаку науськала.

- Укусила? – говорит Витька.

- Добро бы укусила! – говорит батька, - А ведь руку оттяпала. По самую майку!

Витька смекнул, чью руку на марку с Чайковским поменял, а не признаётся. Марку ворачивать жалко. Дедушка на ней красивый.

- Ну и ладно, - говорит, - что оттяпала! Работать не надо. Водочку пить будешь!

- Нет, - говорит батька, - мне теперь стакан нечем держать.

И дальше плачет.

Витька расчувствовался – и к Подушкину. Давай, мол, обратно руку – батька просит.

- Бери! – говорит Подушкин. А сам схитрил. Другую руку дал – маленькую. Уж больно та большая рука была – одна такая в коллекции.

Батька на радостях не заметил, что маленькая – приспособил руку – а потом уж и менять не стал: привык! Зато водочку меньше стал пить. Он ведь, пока своя рука была, большая – большой стакан ей держал. А маленькой – маленький.

Семейство и радо!

 

НОВЫЙ ВИТЬКА

Раз пристал Витька к батьке, как свищ к кишке.

- А почему, - кричит, - в погребке и днём темно? А?

Батька не поверил, конечно, что темно – откуда ж днём темноте взяться? А всё равно взяло сомнение. Всю ночь проворочался, глаз не сомкнул. С другой стороны – и не мог сомкнуть. Батька, пока маленький был, всё глазами хворал – ячмени мучили. Так бабка Карла Мартыновна ему веки и пооткусывала. Для профилактики…

Утром, чуть свет, полез батька в погребок – правда ли, поглядеть, что темно днём. А в погребке – мамка. Сидит у бочки, соленья хлебает. Половником.

- Ты это чего, - говорит батька, - соленья хлебаешь? Кальция не хватает?

А мамка смеётся.

- А оттого, - кричит, - что радость у меня, батька! Скоро у нас новый Витька будет! Лучше!

Батька – в крик:

- Новый? А старого куда девать?!

- А старого выбросим! – кричит мамка, - Или на “Волгу” поменяем!

Батька руками машет, не успокоится никак.

- Да за старого Витьку и пол-“Волги” не дадут!

- Ну и не дадут! – кричит мамка, - Всё равно нового надо! Для разнообразия!

Батька видит: совсем мамка от солений плохая. Кулачками боксуется. Мириться решил.

- Как назовём-то, - говорит, - нового Витьку? Клаусом?

- Нет, - говорит мамка, - Клаусом назовёшь, горшков не оберёшься. Класть везде будет!

- Ну, тогда Мрадовратием! – говорит батька, - Чтоб рос большой.

А мамке не нравится: больно простое имя.

Батька руками разводит.

- Ну и что? Меня тоже просто зовут. Чапой. И нечего, топчу…

Сказал – и а-ну рот держать.

- Что, - говорит мамка, - топчешь?

- Курей… – говорит батька.

И ещё крепче рот держит, чтоб главное не брякнуть.

Мамка – в крик:

- Чем?!

- А ничем, - говорит батька, - ногами. Гуляючи.

- Ногами?! – кричит мамка, - А чего цыплят нянькаешь – не оторвать?! Мы курей уже на вкус забыли – всё петухов режешь!..

В деревеньке до давно слушок шёл, что уважал батька всякую тварь, которую пропорции дозволяли. Экологический, мол, человек. И пропорции мог менять – превращаться, понимаешь, во всякую природную скотину – от слоника до муравьищи! Соседи, говорят, видели, как батька на пасеку пробрался. Стал, как шмель, прыг в леток, распихал пчёл в сторонку – и к пчеломатке. Словом, целый рой трутней от батьки произошёл. А батька алкаш был, работать бессильный. Долго потом тот рой по деревеньке куролесил. Где праздничек, водочку разливают – трутни батькины тут как тут. Облепят водочку, пьют, покрякивают. Тут же и спать падали. А батька знал, что мамка про это знает, кроме главного…

- Ну, положим, - говорит, - потаптываю… А сама чего на ферме ночуешь?! Ещё поглядим, что за новый Витька вылезет – не забодал бы!!

Мамка – хохотать.

- Всё сказал?! – кричит, - Так и главное скажи!

Батька слезу пустил, расчувствовался.

- Ну и скажу, - говорит, - главное. Сейчас прямо и скажу. Жди! Только ты, мамка, не говори никому, а то на опыты меня поймают!

Заскочил на бочку – а он, батька, махонький был – аккурат с мамку сидя, если стоя. И шепчет мамке в ухо:

- Я, мамка, из пришельцев! Человек галактический! Меня на Землю послали природу изучать, каковым она образом преумножается. А Земля что – тьфу! Я такие планетищи повидал – ёшкина карусель! Я, может, второй Гагарин у себя в космосе! Во как!..

Мамка удивляется, конечно, а виду не подаёт. Марку держит.

- Ух ты! – говорит, - То-то, гляжу, у Витьки нос трубочкой!

Батьке обидно стало:

- Это на какой такой голове у него нос трубочкой?

- Как на какой? На левой. Нет, средней. Во втором ряде!

Батька руками машет:

- Так той головой Витька в тебя вышел! У тебя самой нос трубочкой! А что палец на лбу – это моё! И ног, как у меня. Нет!

- Надо же, - говорит мамка, - какой у нас Витька весёлый получился! А я и не замечала раньше!

А батька поддакивает.

- Нечего сказать, - говорит, - перпендикулярный Витька! Нового не надо! Ага?

- Ага! – говорит мамка, - А куда нового девать?

Батька подмигивает.

- Ничего, - говорит, - я способ знаю. Прыгнешь с водокачки – и нет нового. А лучше на “Волгу” поменяем. За нового-то дадут!..

Ну и стали батька с мамкой на “Волге” ездить, как корифеи. А Витьке все нечеловеческие пропорции в порядок привели – чтоб в школу взяли. Только палец на лбу оставили – чай пить. Чаё пьёшь, а руки свободные. Писать можно. Витька и написал всё про батьку куда следует. Из куда следует приехали, поглядели, и поймали батьку на опыты. И Витьку поймали. Но с Витькой опыты простые были – послужить там немного, палку принести. Малец, всё-таки. Да и какой он пришелец? Так, мутант.

 

БОРОДАТАЯ СТАРУХА

С тех пор, как водочку в деревеньке отменили, не находил батька Витькин себе места. Рассудком мучался. То дрожжей в сортир кинет – поглядеть, как дерьмо бродит. По деревеньке. То свинью в “газик” председателев подложит, чтоб путали. Больно тот похож со свиньёй был. До того путали, что иной раз свинью сельсовет везут – фуражи делить, а председателя – резать. Свинья, правда, грамотно фуражом распоряжалась, козлов только обижала – не любила козлов. В натуре. А то вообще возьмёт батька комбайн, приладит его кошке за хвост – и а-ну лаять! Кошка – по улице, комбайн за ней, гремит, как банка. А кошка дороги не разбирает – прыг на дерево. Как потом комбайн с дерева сымать? А никак! Так и сеять нечем стало – комбайны по деревьям висят!

Словом, пораскинули умишком в деревеньке, и решили батьку полицейским поставить. Чтоб рассудок занять.

- Ходи, - говорят, - и думай, кто наркотики продаёт!

А наркотике в деревеньке и не продавал никто. Сами росли! Специально батьке сказали, чтоб думал шибче.

Бердан дали и булыжников оба кармана – на случай, если пульки кончатся. А палку полосатую не дали.

- Ты, - говорят, Чапа, кинешь её куда-нибудь, а потом не найдёшь! А она одна такая полосатая в деревеньке!..

И верно, до жути ловко батька палки умел кидать – откуда силы брались? Двадцать палок зараз кинуть мог – от околицы аж до речки. А речка неблизко была – за горой. Все палки перекидал в деревеньке! Соседи обижались, ругали батьку.

- Чем, - говорят, - дрова зимой топить будем? А?!

А батьке хоть бы хрен.

- Кирпичами, - кричит, - топите! Кирпичи к дровам привязывайте, те и потонут!

И Витька поддакивает батьке.

- Не понимаю, - говорит, - зачем замой дрова топить? Прорубь пилить надо! А весной ни проруби тебе и воды много. Весной топите!

За такие слова не могли соседи Витьку поймать, а батьку били. До седьмого пота. Одно и спасло батьку, что полицейским поставили.

Ходит себе, в руке бердан, в карманах булыжники. Про наркотики думает, как велели.

А в деревеньку как раз учёная бабка из города приехала – народ целить. Соломона Саровна Уринотерапевт. Уселась у водокачки, уриной торгует. Из пузырьков. А рядом афишку подвесила: “Пузырёк – рупь, два – доллар”. По два торгует.

- Один, - кричит, - с вечера, - другой – на опохмел!

Учёная такая бабка, в лорнете. И с бородой.

Батька – к ней.

- Бабка, что ли? – спрашивает.

- Бабка, - говорит бабка.

- А чего с бородой?!

- А так, - говорит бабка, - гормонов не хватает!

Батька афишку вокруг бабки изучил, в затылке поскрёб.

- Гармонь гармонью, - говорит, - а не положено бабке с бородой!

- Почему, - говорит, - не положено? Я ж аккуратно? Как Чехов.

Батька опять афишку изучил, снова в затылке поскрёб.

- Не положено, - говорит, - и всё тут! Сперва бабка с породой, потом дед с титьками! Развели популяцию!.. А в пузырьках чего? Наркотики?!

Бабка за голову схватилась.

- Какие ж они наркотики, - кричит, - урина эта! Органического происхождения! Народ целить!

- Урина?! – говорит батька. – А-ну, отлей. Отведаю!

Бабка возьми и отлей. Батька отведал урины, ещё просит.

- Мало! – говорит, - Не распробовал!

Бабка к водокачке приложилась – ещё отлила.

Батька ещё отведал. Крякнул, плечи расправил.

- Ух ты! – говорит, - Первачок!

А бабка бородой трясёт, урину нахваливает.

- Где ж ты берёшь её, добро это? – говорит батька.

- А в ней, - говорит бабка.

И на водокачку показывает.

Батька – к водокачке. Как лось приложился. Пил, пил – нет пользы! Вскочил – и на бабку.

- Врёшь! – кричит, - Вода!!

Бабка оправдывается: не поспела, мол, урина. Через почки надо пропустить.

Батька – на дыбы.

- Ну так давай, - кричит, - свои почки! Пропустим!

И берданом целится.

Бабка, как такое услыхала – бороду в кулак и бегом на вертолёт, в другую деревню народ целить. Пузырьки даже забыла.

Батька и напился урины допьяну. Ползёт по деревеньке, песни кричит, собак берданом постреливает. Пульки кончились – за булыжники. Поймали батьку, покалечили и из полицейских разжаловали. Тем более, что нового полицейского из города прислали – думать, кто наркотики продаёт.

А батька, будь не дурак, махнул в город, палатку поставил – навозом торговать. Лошадиного происхождения. Народ целит. Лепёха – рупь, две – доллар. По три продаёт – гамбургером. Ничего зажил – яхту купил Витьки. С матросами. И пристанью в Копенгагене. И народ в городе здоровый как конь пошёл. Со всех сторон польза!..

 

ГОМО ГИДРАВЛИКУС

Был батька у Витьки крестьянин, склонный к плаванию, о чём думать вслух не стеснялся. Сядет, бывало, на корточки, водочки примет. А рядышком ведёрко с водой поставит, чтоб камушками в него бросаться, ради брызгов. И вслух думает.

- Я, - думает, - человек гидравлический. Не могу на суше.

То есть, понимай, что все деревенский – сухопутные, а батька один – гидравлический. Мужики так и понимали, отчего на батьку серчали.

- Нечего, - говорят, - задаваться! Мы, может, больше твоего гидравлические!

А батька в ус не дует, водочку пьёт.

- Коли, - говорит, - вы такие гидравлические, отчего в море не мыряете?

- А оттого и не мыряем, что хлеб культивирует! – говорят мужики, - А ты, Чапа, ни в море не мыряешь, ни в поле не горбатишься!

Батька не теряется, держит марку.

- Я, - говорит, - и рад бы мырять, да не в куда. Моря нет! А в поле – не могу, потому как я есть настоящий гидравлический человек, а не сухопутный!

Мужики плечами пожмут, а что ответить – не знают. И а-ну батьку бить. А батька не любил, когда его бьют – лицо болело, он на нём спать не мог. А батька всегда на лице спал, чтоб тараканы по глазам не бегали.

По правде-то сказать, он, батька, от рождения плавал. Сперва в горшке, потом в корыте. Вырос – в речке стал плавать. Однако батьку такое купание не устраивало. В горшке – густо, в корыте – бабка мешает, то есть мамка батькина, Карла Мартыновна – она сама с батькой в корыте плавала, для так принято. А речке батька не мог – заразиться боялся. Раком.

И в водолазы батьку записывали, а проку не вышло. Запрут его в скафандр, в пучину подвесят, чтоб реалии моря изучал. А сверху – шнурок спустят, для оповещения, чтоб наверх подняли, если по делу. По малому один раз дёргать, по большому – пятьдесят. А там и подымать поздно…

Ну, батька и висит в пучине, реалии моря изучает. Реалии моря, они ведь на свалке не валяются! На огороде не растут! С неба не падают! Ерши, понимаешь, плотва. Кругляшки какие-то с дырочками. Трубочки с лапками. Ерша батька ещё превозмогал, но трубочку с лапками… Увидит трубочку – и долой половину воздуха! А как разберёт, что трубочка – с лапками, да ещё лапками своими что-то там старается нащупать – как не бывало воздуха!

По такой причине батьку наружу – порченный воздух менять. Меняют, а сами батьке выговаривают.

- Ты, - говорят, - не гидравлический человек, а пневматический! Воздуха на тебя не напасёшься.

И айда заново в пучину.

Батька тоже с понятием: которые знакомые реалии моря, на те уже не удивляется. Терпит. Изучает себе, в блокнотик записывает. Где кружок с дырочкой – крестик ставит, где трубочка с лапками – плюсик. И тут на тебе – новые реалии моря. Незнакомые! Бублики с усиками! Батька крепиться, а сам голову набок отворачивает, чтоб бублики с усиками не видеть и воздух не портить. А сбоку вообще чудо – шары с глазами!

Тут уж беда батьке. Покрепится ещё пару минут – и скорей пятьдесят раз шнурок дёргать.

Так и списали батьку с водолазов. Расчёт, правда, наваристый накипел – денежки водолазам-то за воздух давали. Сколько спортил, столько получи!

А дома тоска батьке сердечко защемила. Купил батька на водолазные денежки самосвал гравия, на корточки уселся. А рядом ведёрко с водой поставил, чтоб камушки в него бросать. Ради брызгов.

Мужики соседские жалеют батьку. Пройдут, по макушке похлопают:

- Эх, пропащая твоя гидроголова! Ни за что сгинешь!

Батька соглашается.

- Естественно, - говорит, - сгину. Гидравлическому человеку без воды непотребно!

И – в плач.

Так и сидел бы на корточках, камушками бросался, когда бы Витька не спас.

- Айда, - кричит, - батька, в избу! Там по тиви лодку сухопутную показывают! Ванну!!

Батька как ванну увидел, тут же себе её в городе справил. Доктор у батьки знакомый в городе был – батька ему песок возил, чтоб больным в пшёнку разбавлять. Для экономии. Словом, отдал доктор батьке ванну за так. Ради дружбы. Ванна не простая – клиническая. Пока у доктора стояла, по пять покойничков зараз в ней мылись.

Выставил батька ванну на огороде, разделся до трусов и а-ну в ней плавать. Ванна глубокая и крутая, так батька пятками упирается, чтоб башка снаружи была.

Витька хихикает:

- Чего ж ты, батька, гидравлический человек, а башкой не ныряешь?

- А оттого и не ныряю, - говорит батька, - а ну, как гидравлика в башке откажет? Потону под водой!

Плавает, голый до трусов, а сам на малую родину свою поглядывает. На водокачку, под которой Карла Мартыновна его родила. Полвека назад.

И думает вслух:

- Экая, - думает, - старая бабка Карла Мартыновна, а меня, здоровенного мужика, родила! Надо же как!

Мамка выйдет на крыльцо курей зарезать, углядит, что батька голый до трусов, и стоит, любуется. И батька на себя голого до трусов любуется.

- Что, - говорит, - смотришь, Клара Иоанновна? Трусов не видала?

А мамка молчит – не видала трусов. Больно одёжу батька любил – не мог без одёжи. Ел в одёже, пил в одёже, похмелялся в одёже. Работал даже в ней. Другие мужики в деревеньке испокон веков голые до трусов работали, чтоб плечей не тёрло и видать было издаля. А про батьку непонятно: то ли работает, то ли только собирается поработать. То ли уже поработал.

В общем, глядел батька на малую родину, глядел – и уснул. Детство посмотреть. А пятки во сне возьми и подогнись – батька и нырнул башкой. Никто поперву и не заметил, что батька башкой нырнул. Наутро только опомнились, что нет батьки – сортир не занят! В ванну заглянули – там батька. На дне и синий. Мамка, понятное дело, плачет – погребать дорого. Тридцать лет денежку откладывала – на бигуди… Пригляделась – а батька-то дышит! Натурально, водой – пузырьки даже не идут! Вдохнёт, выдохнет

Стал по такому случаю батька обитать в ванной. Он ведь, как водой подышал, воздухом уже не мог – вроде Ихтиандру. Мамке даже стал больше нравиться, потому что голый – до трусов. Что ни утро – мамка на порог, типа, курей зарезать. А сама – прыг в ванную и а-ну с батькой кувыркаться! Ещё водочки батьке в ванну плеснёт – для куражу-то!

К зиме уже, как холода пошли, отвезли батьку в Гагры, в море выпустили. Батька не хотел сначала, но ему прямо сказали: или в море, или на опыты. Тут уж не до выбора. Подмигнул батька Витьке, хвостом по воде треснул – только его и видели. Потом мне уже учёные, которые на батьке защищались, рассказывали, что обитает батька на глубинах до трёхсот метров, дышит хрен поймёшь каким местом, а по образу жизни – типичный хищник. На трубочек с лапками охотится. Мимо шара с глазами тоже, конечно, не проплывёт. Но то существо исключительное!.. В справочник батьку записали даже – Гомом Гидравликусом. Гидравлический человек, значит. А по нашему просто – батька. Что ж он, батькой перестал быть, коли в море обитает? Вот же он Витька – на берегу! Тоже, вишь, без воды мается…

 

КАРП КАРЛЫЧ

Пока Витька маленький был, мамка в нём души е чаяла – нянькала всё. Пампушку там свяжет, бублигум купит. Пузыри учила надувать. А как вырос, обижать начала. Витька, понимаешь, полы стирай – а не понимаешь так в угол на бобы. И так неусыпно.

От такого несоответствия убёг Витька в школу – грамоту понимать. Малина в школе! Учителя, они всё больше деревенские мужички – люди естественные, без возникновений. Телегу починил – четыре. Докурить оставил – три. На водку дал – пять. За четверть. И Витька суразный был ученик, гожий. Так и бы отучил школу, начальничком стал, поле принял.

А вот прислали из города нового учителя – и на тебе…

Стоит в дверях, руки потирает. Сам маленький, в костюмчике плюшевом. На голове астролябия.

- Здравствуйте знакомы, - говорит, - меня Карп Карлыч. Буду у вас по физике учить. Опыты и на дом.

Сразу приглянулся Витьке Карп Карлыч. Сурьёзный, видать, мужик, без экивоков. А Витька Карп Карлычу – не глянулся.

- Лицо, - говорит, - у тебя аграрное. Репкой. А раз репкой, учись крепко!

И руки потирает.

На следующий раз задание стал спрашивать. Витьку зовёт.

- А-ну, - говорит, - у доски айда!

Витька – к доске. Карп Карлыч руки потирает.

- Я, - говорит, - человек фразеологический, с присказками. Корову держишь?

- Естественно!

- Ну, раз естественно, то где она теперьственно?

Витька слюну сглотнул, смотрит – часы утро показывают.

- Как, где? – говорит, - на дойке!

- Ну, раз на дойке, получай двойки! – кричит Карп Карлыч.

Вкатил Витьке три двойки, а сам руки потирает, как вшивый.

Назавтра вообще – Хиросима с Нагасаками. Хиросаки, короче говоря.

Витька – на порог, Карп Карлыч тут как тут.

- Пришёл?! – кричит.

- Пришёл…

- Ну, раз пришёл, получай кол!

- Так я ж не успел ответить!..

- А раз не успел ответить, получай кол за четверть!

Витька – в плач.

- Меня, - говорит, - мамка убьёт!..

- Ну, раз убьёт, получай кол за год! – кричит Карп Карлыч, а сам руки потирает, аж дым идёт…

Мамка, конечно, не железная. Не стала Витьку сразу убивать – в школу побежала, вопрос спросить, за что, мол, к Витьке такое предписание.

Карп Карлыч раздосадовался – руки потирает, аж кожа лезет.

- Он же дурачок у вас, - кричит, - ленивый и пятёрки не учит! У него лицо психическое!

И фотографию школьную показывает, где Витька крестиком обведён. Мамка увидала, что Витька крестиком обведён, обиделась за Витьку – рожала всё-таки.

- Вы, - говорит, - учить надо лучше, а у вас неправильно! Пока дома, Витька и читать знал и предложения составлять говорил!

Карп Карлыч – психовать.

- Кресло-кровать, - кричит, - диван и гамак!

- Кому это – гамак?! – говорит мамка.

- Тому! – кричит Карп Карлыч, - Я человек из города приехал и грамотный! Мне как у вас ругаться не хочу. Поэтому мебель называю. Вместо.

- Ха-ха на вас! – говорит мамка, - Городской, а с ошибками. Гамак – не мебель, сайгак – не конь!

Карп Карлыч руки потирает – кости оголил.

- А мне, - кричит, - на вас саму глубоко сайгак! Совсем вы меня с ума сошли, за дурака не уважаете! У меня времени для разговаривать ограничено. Вон! Чтоб вашего духа здесь и пахло!! Гамак!!!

А мамка – не промах.

- Ну, раз гамак, - говорит, - получай тумак!

- Да вы, - кричит Карп Карлыч, - насильник!

- А раз насильник – получай подзатыльник!

- Ой! – кричит Карп Карлыч, - У вас тяжёлая рука!

- Ну, раз тяжёлая рука – получай пинка!

В таком манере отфутболила мамка два периода, так что пришлось Карп Карлыча в клинику везти – новые ворота пришивать. Чтоб сидеть не жёстко. А заодно руки новые – старые-то начисто оттёр, дурачок.

Витька же, как школу отучил, не стал поле принимать. В лекари подался. Себя вылечил и Карп Карлыча не забыл – книжку про него написал психическую. Эту книжку, помнится, в кащенко обмывали. Я там был, мёд-пиво пил – по усам текло, а в рот не попало. Ну и что? Зато диагноз не подтвердился!..

 

ВОЕННАЯ ЗАДАЧКА

Щас я тебе, зёма, как старший по лычкам, военную задачку задам. Угадаешь правильно – билет в зубы и на боковую. А неправильно – не обессудь – три наряда без права переписки! Такая вот задачка. Дело в том, что у Витьки братан был, Колюня. А весной Колюню в армию забрали. А Витьке ещё восемнадцать не стукнуло, и его только должны были в армию забрать.

Колюне тоже восемнадцать не стукнуло, но его в армию забрали, потому что он себя выдавал за Витьку, но постарше возрастом, чтоб забрали. То есть Колюня пошёл как бы вместо Витьки, потому что Чапа, батька ихний, к тому времени своё отвоевал и уже вот-вот должен был придти, но ещё не пришёл. И Витька с Колюней боялись, что мамка ихняя, Клара Иоанновна, одна останется и ей не с кем будет жить. Но Витьке-то на самом деле стукнула восемнадцать, и поэтому, когда в части разнюхали, что к чему, Колюню по возрасту комиссовали, а Витькино дело прислали в часть, чтобы не было ошибки. А тут Чапа демобилизовался, приехал домой - и на тебе! – загремел на “пятёрку” в штрафбат, а всё оттого, что Витькино дело лежало в части, и там подумали, что это не Чапа демобилизовался, а Витька дезертировал.

И пока Чапа трубил в штрафбате, Витьку, который якобы дезертировал, стали ловить. А Витька тем временем уже который месяц в части трубил. А тут Колюне стукнуло восемнадцать и его решили в армию забрить. А когда дело подняли, то увидели, что он вроде комиссованный, но по ошибке, потому что служил как бы не сам, а заместо Витьки. И Колюню посадили в тюрьму.

А тут как раз свои двадцать пять рекрутских дед ихний, Кондрат Покойников, оттрубил и домой собирался. А в части подумали, что Кондрат Покойников, это вовсе не Кондрат Покойников, а Чапы сын, то есть либо Витька, либо Колюня. А так как Витька в армии трубил, что решили, что это Колюня из тюрьмы сбежал, и стали Колюню ловить. А Колюня в это время сидел в тюрьме и поэтому решили, что Витька – это Колюня, то есть Колюня прикинулся Витькой и пошёл в армию, чтоб в тюрьме не сидеть.

И тогда Витьку, про которого думали, что это Колюня, посадили в тюрьму. А кода Витьку посадили в тюрьму, то в части его потеряли и подумали, что он сбежал из части и скрывается в штрафбате под именем Чапы. И Чапу расстреляли!..

Но самое главное началось потом, потому что будучи расстрелянным, Чапа выжил и, подлечившись, сбежал из штрафбата, где его расстреляли – домой. А так как Кондрата Покойникова, когда тот демобилизовался, перепутали с Колюней и как бы расстреляли, то дело его порвали и получалось, что Кондрат Покойников свои двадцать пять вроде и не трубил. И поэтому Кондрата Покойникова собрались в армию забирать. Ну а Чапа, пожалев Кондрата Покойникова, сказал, что он сам Кондрат Покойников и попал в часть, где Витька служил, пока его в тюрьму не посадили…

А в части, когда подняли дело Чапы, выяснили, что это, выходит, не Чапа, а дезертир Витька, который должен был свои пять в штрафбате трубить! Но ведь по другому делу выходило, что Витька из части сбежал и скрывался в штрафбате под именем Чапы, за что и был расстрелян. И тогда в части догадались, что расстреляли вовсе не Витьку, а Кондрата Покойникова, потому что его в самом начале с Витькой перепутали. А значит Кондрат Покойников, который демобилизовался, вовсе не Кондрат Покойников, а Витька, который в части для того и трубил, чтобы его братан Колюня мог спокойно в тюрьме сидеть! А сидеть в тюрьме братан Колюня должен был для того, чтобы никто не хватился Кондрата Покойникова, когда того расстреляют, потому как братан Колюня и Кондрат Покойников были похожи словно братья-близнецы, и если б Кондрата Покойникова расстреляли, то Витька всегда мог сказать, что Колюня и есть тот самый Кондрат Покойников!..

В общем, зёма, понимай: дело тёмное! Потому на этом самом месте в части шпиёна подключили – прапорщика Сосиськина. А шпиён Сосиськин перво-наперво себя спросил: но ведь если расстреляют деда Кондрата Покойникова, а Витька скажет, что Колюня – это есть Кондрат Покойников, то ведь получится, что два Кондрата Покойникова будет! Потому что Витька себя тоже за Кондрата Покойникова выдаёт! А если расстреляют, да живым останется настоящий Кондрат Покойников, то ведь их три будет, Кондратов Покойниковых?!

И тогда просёк столичный шпиён, что хитёр и опасен Витька, и что враг это матёрый и осторожный! Понял старый прапорщик, что решил Витька обмануть его своими тремя Кондратами Покойниковыми! Увидят в части, что три Кондрата Покойникова, а не один – и решат, что и Витьки и три, а не один. И станут искать три Витьки, а где ж его найдёшь – три, когда он один, да и тот неизвестно где?

А и найдёшь, всё равно арестовывать нельзя – не по закону: по закону-то их три, а один, это как бы уже не три, то есть как бы уже другой человек – вернее, тот же человек, но как бы разное их количество. А как арестуешь разное количество одновременно?!.

И тут подсказал седому прапорщику внутренний голос, что вовсе не Кондратом Покойниковым прикинулся Витька, потому что не могли Кондрата Покойникова расстрелять, пока Колюня в тюрьме сидел. Ведь Колюня был вылитый Кондрат Покойников и если б расстреляли Кондрата Покойникова, то Витька, как человек, который себя за Кондрата Покойникова выдаёт, был бы вынужден сказать, что Колюня не Кондрат Покойников, а Колюня. Потому что если бы он так не сказал, подумали бы, что Кондрат Покойников не помер, а в тюрьму убежал из-под расстрела и там прячется под видом Колюни. Но так как Колюня хоть и вылитый Кондрат Покойников, но не такой старый, то пришлось бы Витьке врать, Кондрат Покойников вовсе не был старым, а был молодым, то есть приходился братом Чапе, который, чтобы никто этого не узнал, Колюней прикинулся и сидел спокойно в тюрьме, выдавая себя за Колюню, потому что был уверен, что Кондрата Покойникова всё же расстреляют, а Витька демобилизуется и окажется, что Кондрат Покойников как бы жив.

От таких мыслей стало Сосиськину-прапорщику плохо. Ощутил он, что нет на свете коварнее врага, чем этот, и что враг этот наверняка нашёл себе такое место, где никто и не подумал бы, что он враг. И вдруг холодом ожгло сердце шпиёна: понял он, что им, Сосиськиным, прикинулся Витька, и что, следовательно, он, прапорщик, Витька и есть, если он вообще не Чапа, или – того хуже – Кондрат Покойников… Стал тогда прапорщик свою Витькину морду ремнём пороть и кричать: говори, сволочь, что задумал, говори! А когда устал и понял, что ничего не скажет Витька, подозвал адъютанта и говорит:

- Приказываю себя расстрелять! Приговор привести в исполнение немедля!

А адъютант, чтоб шуму не подымать, привязал Сосиськина рукавами к штанинам и 03 позвонил. А чтоб прапорщик в обиде не был, сказал, что расстрелял…

Такая вот, зёма, задачка! Понимай, дело военное… А что угадывать – я завтра тебе расскажу – больно утомился, не варит котёл-то…

 

РОГА И КОПЫТА

Как лето настало и школа кончилась, Витька в юннаты записался – природой овладеть. Всё лучше, чем хлеб косить. Дали Витьке капкан юннатский, дуплет и авторучку – природу записывать. Витька влез на дерево и сидит, авторучкой в носу ковыряет. А рядом ворона яйца откладывает. Откладёт яйцо и каркнет – природу оповещает. Подумает, и ещё откладёт. И опять каркнет. А Витька отклатые яйца разбивает и что внутри смотрит – мальчик или девочка. Ворона переживает, злиться на Витьку, а улететь не может – яйца мешают. И Витька на ворону злится – скушная, думает. Все яйца у ней одинаковые. Хоть бы одно большое было, чтоб застряло. А не застревают. Витьке надоело ждать, взял и застрелил ворону. Сидит на дереве, слюну исследует – какая до земли довиснет.

А в небе самолёт и лётчик к пистолетом.

Вдруг слышит, батька в избе мамку ругает.

- Отчего это, - кричит, - доктор тебя лечит? С такой систематичностью?!

- Ото всего лечит! – кричит мамка, - От хандры!

- Молодая была, хандрой не была! – кричит батька.

- А тогда и ты молодой был! - кричит мамка, - Мог!

- А я и щас могу! - кричит батька, - Витька мешает!

- А раз мешает, - кричит мамка, - поймать надо Витьку и в погреб запихать! Чтоб не мешал!

- Не в погреб, - кричит батька, - а в Суворовское! Чтоб схоронили в регалиях!

Крикнул – а а-ну с мамкой драться. Вусмерть.

Витька расстроился – прыг с дерева и в лес пошёл. Покурю, думает, наркотики в лесу. Настроение у него, Витьки, с наркотиков росло. А курить бабка научила, Карлы Мартыновна. Заодно место показала, где наркотики растут. Настругал Витька наркотиков, сел под осиной и курит. А самому от наркотиков всякие интересные случаи представляются, как будто они с Карлой Мартыновной в танке едут, а враг не сдаётся, а Карла Мартыновна говорит: ничего, Витька, сейчас мы их тендерным! И пулю заряжает – здоровенную, с арбуз! А потом говорит: только я для начала воздух в танке испорчу, чтоб вонишша была! Витька причитает: не надо, бабушка, не надо! Зачем оно?! А затем, - кричит Карла Мартыновна. что кормить надо лучше! Так и скажи мамке! Витька причитает: скажу, скажу, мол. А сам люк отдраивает, чтоб из танка выбраться. А Карла Мартыновна превратилась в Суворова и говорит: спи, Витька, а я тебе колыбельную сыграю. На барабане. И давай барабанить. Барабанит, а сама воздух портит. Витька люк отдраивает, кричит: дяденька Суворов, не порть воздух! Его Карла Мартыновна портить должна! А Суворов кричит: ничего Карла Мартыновна никому не должна! Так мамке и скажи! Да как врежет по барабану – Витька и очнулся.

Видит – заяц.

И заяц увидел, что Витька.

- Атас! – кричит, - Юннат!

А сам – на спину и от орла незаметно лапами отбивается.

Витька глядь – рядом лиса.

- А ты, косой, не отбивайся, не отбивайся, - кричит.

А сама промеж дела ворону уговаривает, чтоб спела, а сыр – упал.

Тут как тут – волк.

- Ну, - кричит, - рыжая, доуговариваешься!

А сам потихоньку задом кивает – хвостом рыбачит в проруби.

Витька растерялся – рот разинул. Мух ловит. Поймал одну, смотрит – блестит. И зелёная. Ух ты, думает, бабке отнесу, Карле Мартыновне. Показать обещала, как от зелёной мухи крылышки отъять, чтоб жук стал.

Повернул домой, а из чащи – медведь. Здоровенный, ростом в полбатьки! А на морде улей с пчёлами.

- Эх – рычит, - ма…

А сказать не может ничего – башка у медведя маленькая. И мыслям в ней тесно.

Звери пооборачивались, увидали медведя – и к нему.

- Ну, - кричат, - держись, улитка!

- Какая же он улитка? – кричит Витька.

- Косолапая! – кричат звери, - Вон, домик на голове!

И давай медведя бить.

Витька – разнимать, дуплетом стреляет. А дуплет старый дали – стреляет тихо, не слыхать. Тут заяц к Витьке подскакивает. В одной руке – кулак, в другой – “Окей”

- А ну, ударь, - кричит, - ударь!

Сам маленький, а накачанный, как покрышка – тельняшка на зайце от мускулов лопнутая. “Океем” в Витьку тычет – отвлекает, мол, нормально всё, а сам кулаком по морде въехать норовит. Витька уворачивается и думает: что за поганое зайчьё в лесу водятся! А ещё жалел, дурак, зайцев, которых батька охотился. Задумался, словом.

А в небе самолёт и лётчик с пистолетом. Лётчик по пояс в форточку высунулся – и стреляет по какой-то фигне, которая вокруг самолёта летает и свистит. Сама маленькая, а летает быстро – лётчик в неё никак попасть не может и ругается. Витька пригляделся, видит: фигня эта на самолёт села и ползает, а лётчик не видит. И ещё больше ругается. Витька руками машет, лётчику показывает:

- Села, - кричит, - села!

А лётчику не слыхать – мотор мешает.

- Чего? – кричит.

- Мотор выключи! – кричит Витька, - Села!!

Лётчик мотор выключил, на Витьку глядит.

- Куда, - кричит, - села?

- Туда! – кричит Витька, - Чего это у тебя самолёт растёт?!

- Это он у тебя растёт, - кричит лётчик, - а у меня падает! Показывай, куда села!!

Витька стал показывать, а от зайца уворачиваться забыл. Тут заяц по морде Витьке и въехал. Витька – с копыт.

Очнулся – консилиум. Рядом мамка стоит, ругается. И батька ругается. А напротив батьки доктор. Диагноз спрашивает.

- И что же, - говорит, - так и родился Витька с копытами?

Батька пуще ругается:

- С какими копытами?! С пятками родился – всё по уставу! Пальцы даже на пятках были, как у интеллигентного пианиста!

И мамка ругается.

- Были, были пальцы! Откуда только копыта взялись – прямо гипотеза какая-то!

- А мне, - говорит доктор, - эта гипотеза понятная. Он же, Витька, в юннаты записался? От этого не то, что копыта – рога бывают!

Батька за голову схватился. Схватился – и щупает.

- Я, - кричит, - из юннатов выписался, а рога наклюнулись?!

Доктор руками разводит.

- А ваши рога, - говорит, - естественного происхождения. От природы не зависят!

А сам попивает, что развёл, да покрякивает. И мамке подмигивает. А мамка доктору подмигивает. А батька обоим подмигивает. Но от нервов.

Мамка прижала батьку, хохочет:

- Юннат ты мой траченный! Век бы с тобой жить, горя не знать!

И зажили с миром. А Витька зажил с копытами. Непривычно, конечно, зато на обувку не тратился. И бегал споро. Правда, копыта, которые на руках, работать мешали. Но батька взял и приспособил крюк к копытам Витькиным – стакан держать…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СОДЕРЖИМОЕ:

 

 

 

ИСПОВЕДЬ ДУРАКА

 

1. СЛОВЕСНЫЙ АНОНС –1

КРАТКОСТРОЧНОЕ –1

ФРАЗНОЕ – 8

ПОБАСЁНКИ БЕЗ МОРАЛИ – 18

КАТУШКИН И ВАТРУШКИН – 20

В НАШЕЙ ДЕРЕВНЕ – 26

СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЧУДАКИ – 31

GOODБАЙКИ – 33

2. ПОЭЗОАНТРАКТ – 38

СТИХОПЛЁТКИ – 38

ДВУСТИШКИ – 38

ЭПИЗОДЫ – 41

ГРЕЧКА РИМСКАЯ – 49

ДИКОТВОРЕНИЯ – 51

3. СЮЖЕТНЫЕ ПЛОСКОСТИ – 80

ИСТОРИИ ОБ ИСТОРИИ – 80

РАЗГОВОРЧИКИ – 86

ТЕАТР АБСУРДНОГО ЗРИТЕЛЯ – 89

НЕБЫВАЛИ – 113

ВИТЬКИНЫ СКАЗКИ -140

 

 

Hosted by uCoz